Фритц Петерс "Детство с Гурджиевым" (отрывок)
На следующий день было воскресенье - единственный день, когда нам не
надо было вставать и идти на работу в шесть часов утра - и было еще не
поздно, когда перед традиционным "гостевым" ланчем мы узнали, что несколько
американцев потеряли деньги и драгоценности, или и то и другое одновременно,
и что Серж не появлялся. На завтраке об этом было много разговоров, и многие
гости неизбежно заключили, что исчезновение их ценностей и исчезновение
Сержа были, конечно, связаны. Только Гурджиев был непреклонен, утверждая,
что здесь совсем нет связи. Он твердо настаивал, и это казалось большинству
из нас безрассудным, что они просто "положили не на место" свои деньги и
драгоценности, и что Серж снова появится в должное время. Не взирая на споры
о Серже и "кражах", все продолжали большой завтрак и даже выпили больше
обычного; к окончанию завтрака, когда Гурджиев уже собирался удалиться,
американцы, которые настаивали, что они обворованы, не могли уже говорить ни
о чем кроме вызова полиции, несмотря на заверения, что Серж не был замешан.
Когда Гурджиев удалился в свою комнату, эта группа американцев,
естественно, села в одной из маленьких гостиных, они стали выражать
соболезнования друг другу, а также обсуждать, какие бы действия они могли
совершить, и во время этих обсуждений они пили. Главным образом потому, что
я говорил по-английски, а также был хорошо им всем известен, они послали
меня на кухню за льдом и стаканами, имея в наличии несколько бутылок ликера
- главным образом, коньяка - из своих комнат или автомобилей. По той или
иной причине, они начали настаивать, чтобы я выпил с ними, и так как я
чувствовал, как и они, что Гурджиев был неправ относительно Сержа, я был рад
присоединиться к их группе и даже чувствовал за честь быть приглашенным
разделить с ними ликер. Вскоре я был пьян второй раз в свой жизни и очень
наслаждался этим. Также, к тому времени ликер разжег наши чувства против
Гурджиева.
Выпивка была прервана очень поздно после обеда, когда кто-то пришел
позвать меня, сообщив в то же время, что Гурджиев готовится уехать в Париж
через несколько минут и хочет видеть меня. Сначала я отказался идти и не
пошел к машине, но он послал второго человека за мной. Когда я пришел к
автомобилю, сопровождаемый всеми моими, на это раз, взрослыми пьяными
компаньонами, Гурджиев посмотрел на всех нас сурово, а затем велел мне пойти
в его комнату и достать бутылку "Наджола". Он сказал, что запер свою дверь и
теперь не может найти ключ, а другой ключ от его комнаты есть только у меня.
Я держал руки в карманах и почувствовал себя очень смелым, а также еще
сердитым на него. Хотя, на самом деле, я сжимал ключ в руке, я сказал, по
необъяснимой причине, что также потерял свой ключ. Гурджиев очень
рассердился и начал кричать на меня, говоря о моих обязанностях; и, видя,
что потеря ключа была фактически преступлением, я становился только более
решительным. Он приказал мне пойти и обыскать мою комнату и найти ключ.
Чувствуя себя очень буйным, с ключом в руке в кармане, я сказал, что буду
рад обыскать свою комнату, но уверен, что не найду ключ, поскольку
припоминаю, что потерял его днем раньше. После этого я пошел в свою комнату
и действительно искал в платяном шкафу, а затем вернулся, чтобы сказать ему,
что я нигде не нашел его.
Гурджиев снова вспыхнул от раздражения, сказав, что "Наджол" очень
важен - он очень нужен м-м Гартман в Париже. Я ответил, что она может купить
его где-нибудь еще в аптеке. Он сказал, яростно, что пока "Наджол" есть у
него комнате, он не собирается его покупать, и что аптеки закрыты по
воскресеньям. Я сказал, что даже если в его комнате это и есть, мы не можем
его достать без наших ключей, которые оба потеряны, и что, так как даже в
Фонтенбло "дежурная аптека" открыта по воскресеньям, то, несомненно,
подобная должна быть и в Париже.
Все зрители, особенно американцы, с которыми я пил, казалось, находили
все это очень забавным, особенно когда Гурджиев и м-м Гартман уехали,
наконец, в ярости без "Наджола".
Я не помню больше ничего об этом дне, кроме того, что я дошатался до
своей комнаты и лег спать. Ночью мне было очень плохо, на следующее утро я
впервые познакомился с действительным похмельем, хотя я даже не называл это
так в то время. Когда я появился на следующий день, американцы уехали, и я
был центром внимания всех. Меня предупредили, что я буду непременно наказан
и, несомненно, потеряю свой "статус" как "сторож" Гурджиева. Трезвый, но с
больной головой, я с ужасом предвидел приезд Гурджиева этим вечером.
Когда он приехал, я подошел к автомобилю подобно агнцу. Гурджиев не
сказал мне ничего немедленно, и только, когда я принес что-то из его багажа
к нему в комнату и открыл дверь своим ключом, он задержал ключ, потряс им
передо мной и спросил: "Итак, вы нашли ключ?"
Я сказал просто: "Да". Но после короткого молчания я не смог сдержать
себя и добавил, что я никогда не терял его. Он спросил меня, где был ключ,
когда он требовал его, и я сказал, что он был все время у меня в кармане. Он
покачал головой, посмотрел на меня недоверчиво, а затем рассмеялся. Он
сказал, что подумает о том, что он сделает мне и даст мне знать об этом
позже.
Мне не пришлось ждать очень долго. Темнело, когда он послал за мной,
чтобы я пришел к нему на террасу. Я застал его там, и он, не говоря ни
слова, сразу же протянул руку. Я взглянул на нее, затем - вопросительно ему
в лицо. "Дайте ключ", - сказал он решительно.
Я задержал ключ в руке в кармане, как я сделал днем раньше, и, хотя я
ничего не сказал, не протянул его, а просто посмотрел на него, молчаливо и
умоляюще. Он сделал твердый жест рукой, также без слов, и я вынул ключ из
кармана, взглянул на него и затем вручил ему. Он положил ключ в карман,
повернулся и зашагал прочь вдоль одной из длинных дорожек, параллельно
газонам, в направлении турецкой бани. Я стоял перед террасой, наблюдая
неподвижно его спину, как бы неспособный двигаться, очень долго. Я наблюдал
за ним до тех пор, пока он почти не исчез из вида, затем я подбежал к
велосипеду, стоявшему недалеко от студенческой столовой, впрыгнул на него и
помчался вдоль дорожки за ним. Когда я был в нескольких ярдах от Гурджиева,
он обернулся посмотреть на меня, я затормозил, слез с велосипеда и подошел к
нему.
Мы молчаливо пристально смотрели друг на друга, как мне показалось,
долгое время, а затем он спросил очень спокойно и серьезно: "Чего вы
хотите?"
Слезы подступили к моим глазам, и я протянул руку. "Пожалуйста, дайте
мне ключ" - сказал я.
Он покачал головой медленно, но очень твердо: "Нет".
"Я никогда не сделаю ничего подобного снова. Пожалуйста".
Он положил руку на мою голову и очень слабо улыбнулся.
"Не важно, - сказал он, - Я даю вам другую работу. Но вы теперь
закончили работу с ключом". Затем он вынул два ключа из своего кармана и
покачал ими. "Теперь есть два ключа, - сказал он, - Вы видите, я также не
терял ключ". Затем он повернулся и продолжил прогулку.