Ого! Церковный раскол: Малороссия тому виной
Церковный историк и головщик (регент) Спасского собора Андроникова монастыря в Москве Борис Кутузов полагает,
что главный политический аспект реформы заключался в «византийской прелести»,
то есть завоевании Константинополя и возрождении Византийской империи с помощью и за счёт России.
В связи с этим царь Алексей хотел наследовать со временем престол византийских императоров,
а патриарх Никон хотел стать Вселенским патриархом.
Кутузов считает, что большая заинтересованность в реформе была у Ватикана,
который хотел, используя Россию как орудие против Турции, усилить влияние католичества на Востоке.
Священник-единовер Иоанн Миролюбов, оценивая «книжную справу», считает, что
«книги не исправлялись, а заново редактировались не по греческим, а по малороссийским источникам.
Внушалось, что церковнославянский язык в его великороссийском изводе маловразумителен и малопонятен современному человеку.
Надо бы его приспособить к лексике и фразеологической витиеватости новой светской культуры - культуры барокко. <…> Если мы возьмём дораскольные редакции, они более понятны и более лаконичны»
(* Точно так же униаты в Белоруссии в настоящее время переводят церковную службу на "белорусский язык")
Существенным геополитическим фактором, толкавшим Московское правительство к проведению реформ, было присоединение Малороссии, тогда находившейся в церковной юрисдикции Константинопольского престола, к Русскому государству:
Малороссия отделилась от Польши, признала своим царём Алексея Михайловича и вошла в состав Московского государства как его нераздельная часть.
Но в Москве православие малороссов, как и православие тогдашних греков, возбуждало сильное сомнение потому единственно, что церковно-обрядовая практика южноруссов сходилась с тогдашнею греческою и разнилась от московской.
«В XVII в. сношения с Востоком становятся особенно оживлёнными. <…> Грекофильство постепенно находит себе всё более сторонников в обществе, а в самом правительстве оно становится всё более искренним. Сам царь Алексей Михайлович был убеждённым грекофилом. <…> В обширной переписке с восточными патриархами вполне определённо высказывается цель Алексея Михайловича - привести русскую церковь в полное единение с греческой. Политические взгляды царя Алексея, его взгляд на себя как на наследника Византии, наместника Бога на земле, защитника всего православия, который, быть может, освободит христиан от турок и станет царём в Константинополе, тоже заставляли его стремиться к такому тождеству русской и греческой веры. С Востока поддерживали в царе его планы.
Так, в 1649 г. патриарх Паисий в свой приезд в Москву, на приёме у царя прямо высказал пожелание, чтобы Алексей Михайлович стал царём в Константинополе: „да будеши Новый Моисей, да освободиши нас от пленения“. <…> Реформа была поставлена на принципиально новую и более широкую почву: явилась мысль греческими силами привести русскую церковную практику в полное согласие с греческой.»[14] Аналогичные идеи внушал царю и патриарху находившийся в 1653 году в Москве бывший Вселенский Патриарх Афанасий III Пателларий, принявший непосредственное участие в справе.
Известный лингвист и историк русского и церковнославянского языков Борис Успенский так охарактеризовал разницу между дониконовской и послениконовской традициями:
На примере крестного знамения мы видим, что о византинизации приходится говорить лишь условно:
речь идёт об ориентации на Византию,
но поскольку Византии к этому времени уже не существовало,
современные греки воспринимались как носители византийской культурной традиции.
В результате усвояемые формы и нормы могли очень существенно отличаться от византийских,
и это особенно заметно в области церковной культуры.
Так, русское духовенство при патриархе Никоне переодевается в греческое платье и вообще уподобляется в своём обличье духовенству греческому
(переодевание духовенства в греческое платье при Никоне идет параллельно с переодеванием русской аристократии в западноевропейское (польское) платье ).
Однако новая одежда русского духовенства соответствует при этом не той одежде, которую греческие духовные лица носили в Византии,
а той, которую они начали носить при турках, после падения Византийской империи:
так появляется камилавка, форма которой восходит к турецкой феске,
и ряса с широкими рукавами, также отражающая турецкий стиль одежды.
Вслед за греческим духовенством русские священнослужители и монахи начинают носить длинные волосы. Однако греческое духовенство в Оттоманской империи носило длинные волосы не потому, что так было принято в этой среде в Византии,
а по другой - противоположной причине.
Длинные волосы в Византии были знаком светской, а не духовной власти, и греческие священнослужители стали носить их только после турецкого завоевания
- поскольку на Константинопольскую патриархию в Оттоманской империи была возложена административная ответственность и таким образом священнослужители оказались облечены светской властью.
В результате исчезает тонзура, принятая в своё время в Византии;
на Руси тонзура («гуменцо») была принята до никоновских реформ (позднее она сохраняется у старообрядцев).
- Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI-XVII вв.)
ОГО!
Никон - личность возбуждающая во мне отвращение. Счастливее бы была, если бы не слыхала о его имени… Подчинить себе пытался Никон и государя: он хотел сделаться папой… Никон внёс смуту и разделения в отечественную мирную до него и целостно единую церковь. Триперстие навязано нам греками при помощи проклятий, истязаний и смертельных казней… Никон из Алексея царя-отца сделал тирана и истязателя своего народа.
- Екатерина II, «О Старообрядчестве», 15.9.1763