Волжские казаки, сибирски казаки, запорожские казаки, Стенька Разин
Есть клады, самим господом положонные,-
те даются человеку, кого бог благословит... А где, в котором месте те божьи
клады положены, никому не ведомо. Кому господь захочет богатство даровать,
тому тайну свою и откроет. А иные клады людьми положены, и к ним
приставлена темная сила. Об этих кладах записи есть: там прописано,
где клад зарыт, каким видом является и с каким зароком положен... Эти клады
страшные...
- Отчего? - спросил Патап Максимыч.
- Кровь на них, отвечал Артемий.- С бою богатство было брато,
кровью омыто, много душ христианских за ту казну в стары годы загублено.
- Когда ж это было? - спросил Патап Максимыч.
- Давно...- сказал Артемий.- Еще в те поры, как купцами да боярами
посконна рубаха владала.
- Когда ж это было? При царе Горохе, как грузди с опенками воевали?..-
смеялся Патап Максимыч.
- В казачьи времена,- степенно ответил Артемий.
- Что за казачьи времена такие? - спросил Патап Максимыч.
- Разве не слыхивал? - сказал Артемий.- Ведь в стары-то годы по всей
Волге народ казачил... Было время, господин купец, золотое было времечко,
да по грехам нашим миновало оно... Серые люди жили на всей вольной волюшке,
ели сладко, пили пьяно, цветно платье носили - житье было разудалое,
развеселое... Вон теперь по Волге пароходы взад и вперед снуют, ладьи да
барки ходят, плоты плывут... Чьи пароходы, чьи плоты да барки? Купецкие
все. Завладала ваша братья купцы Волгой-матушкой... А в стары годы не
купецкие люди волжским раздольем владали, а наша братья, голытьба. -
-Что ты за чепуху несешь? - молвил Патап Максимыч.- Никогда не бывало,
чтоб Волга у голытьбы в руках была.
- Была, господин купец. Не спорь - правду сказываю,- отвечал Артемий.
- Стара баба с похмелья на печке валялась да во сне твою правду
видела, а ты зря те бабьи сказки и мелешь,- сказал Патап Максимыч. - Вранью
да небылицам короткий век, а эта правда от старинных людей до нас дошла.
Отцы, деды про нее нам сказывали, и песни такие про нее поются у
нас... Значит, правда истинная.
- Мало ли что в песнях поют? Разве можно деревенской песне веру дать?
- молвил Патап Максимыч.
- Можно, господин купец, потому что: "сказка - складка, а песня -
быль",- ответил Артемий.- А ты слушай, что я про здешню старину тебе
рассказывать стану: занятное дело, коли не знаешь.
- Ну, говори, рассказывай,- молвил Патап Максимыч.- Смолоду охотник я
до сказок бывал... Отчего на досуге да на старости лет и не дослушать ваших
россказней.
- Голытьба в стары годы по лесам жила, жила голытьба и промеж полей,-
начал Артемий.- Кормиться стало нечем: хлеба недороды, подати большие, от
бояр, от приказных людей утесненье... Хоть в землю зарывайся, хоть заживо
в гроб ложись... И побежала голытьба врозь и стала она вольными казаками...
Тут и зачинались казачьи времена... Котора голытьба на Украйну пошла - та
ляхов да бусурманов побивала, свою казацкую кровь за Христову веру
проливала... Котора голытьба в Сибирь махнула - та сибирские места полонила
и великому государю Сибирским царством поклонилась... А на Волгу на матушку
посыпала что ни на есть сама последняя голытьба. На своей-то стороне у ней
не было ни кола, ни двора, ни угла, ни притула (Притул, или
притулье,- приют, убежище, кров; происходит от глагола
"притулять", имеющего три значения: прислонить или приставить, прикрыть или
приютить.); одно только и оставалось за душой богачество: наготы да босоты
изувешаны шесты, холоду да голоду анбары полны... Вот, ладно, хорошо -
высыпала та голытьба на Волгу, казаками назвалась... Атаманы да
есаулы снаряжали легки лодочки косные и на тех на лодочках пошли по матушке
по Волге разгуливать... Не попадай навстречу суда купецкие, не попадайся
бояре да приказные: людей в воду, казну на себя!.. Веслом махнут - корабли
возьмут, кистенем махнут - караван разобьют... Вот каковы бывали удальцы
казаки поволожские...
- Это ты про разбойников? молвил Патап Максимыч.
- По-вашему, разбойники, по-нашему, есаулы-молодцы да вольные казаки,-
бойко ответил Артемий, с удальством тряхнув головой и сверкнув черными
глазами.- Спеть, что ли, господин купец? - спросил Артемий.- Словами не
расскажешь.
- Пой, пожалуй,- сказал Патап Максимыч. Запел Артемий одну
из разинских песен, их так много сохраняется в Поволжье:
Как повыше было села Лыскова,
Как пониже было села Юркина,
Супротив села Богомолова:
В луговой было во сторонушке,
Протекала тут речка быстрая,
Речка быстрая, омутистая,
Омутистая Лева Керженка
(Юркино, Богомолово, Лысково - села на правом, возвышенном берегу
Волги. Против них впадает в Волгу с левой стороны Керженец. Эту реку
местные жители зовут иногда Левой Керженкой, то есть впадающей в Волгу с
левой стороны. В песнях тоже придается ей название левой. Замечательно, что
по-мордовски керже, кержень значит левый. В глубокую старину по
всему Поволжью от Оки до Суры жила мордва. От нее и пошло
название Керженца.).
- Наша реченька, голубушка!..- с любовью молвил Артемий, прервав
песню.- В стары годы и наша Лева Керженка славной рекой слыла, суда ходили
по ней, косные плавали... В казачьи времена атаманы да есаулы в нашу родну
реченьку зимовать заходили; тут они и дуван дуванили, нажитое на Волге
добро, значит, делили... А теперь и званья нашей реки не стало: завалило
ее, голубушку, каршами, занесло замоинами (Замоина - лежащее в русле под
песком затонувшее дерево; карша, или карча - то же самое, но поверх
песка.), пошли по ней мели да перекаты... Так и пропала прежняя
слава Керженца. Громче прежнего свистнул Артемий и, тряхнув
головою, запел:
Выплывала легка лодочка,
Легка лодочка атаманская,
Атамана Стеньки Разина.
Еще всем лодка изукрашена,
Казаками изусажена.
На ней парусы шелковые,
А веселки позолочены.
На корме сидит атаман с ружьем,
На носу стоит есаул с багром,
Посередь лодки парчевой шатер.
Как во том парчевом шатре
Лежат бочки золотой казны.
На казне сидит красна девица -
Атаманова полюбовница,
Есаулова сестра родная,
Казакам-гребцам - тетушка.
Сидит девка, призадумалась,
Посидевши, стала сказывать:
"Вы послушайте, добры молодцы,
Вы послушайте, милы племяннички,
Уж как мне, младой, мало спалося,
Мало спалося, много виделось,
Не корыстен же мне сон привиделся:
Атаману-то быть расстрелену,
Есаулу-то быть повешену,
Казакам-гребцам по тюрьмам сидеть,
А мне, вашей родной тетушке,
Потонуть в Волге-матушке".
- Вишь, и девки в те поры пророчили!- сказал Артемий, оборотясь к
Патапу Максимычу.- Атаманова полюбовница вещий сон провидела... Вещая девка
была... Сказывают, Соломонидой звали ее, а родом была от Старого Макарья,
купецкая дочь... И все сбылось по слову ее, как видела во сне, так все и
сталось... С ней самой атаман тут же порешил,- матушке Волге
ее пожертвовал. "Тридцать лет, говорит, с годиком гулял я по Волге-матушке,
тридцать лет с годиком тешил душу свою молодецкую, и ничем еще поилицу
нашу, кормилицу я не жаловал. Не пожалую говорит, Волгу-матушку ни казной
золотой, ни дорогим перекатным жемчугом, пожалую тем, чего на свете краше
нет, что нам, есаулы-молодцы, дороже всего". Да с этим словом
хвать Соломониду поперек живота, да со всего размаху как метнет ее в
Волгу-матушку... Вот каков был удалой атаман Стенька Разин, по прозванью
Тимофеевич!..
- Разбойник, так разбойник и есть,- сухо промолвил Патап
Максимыч.- Задаром погубил христианскую душу... Из озорства да из непутной
похвальбы... Как есть разбойник - недаром его на семи соборах проклинали...
Тут пошевни заехали в такую чащу, что ни вбок, ни вперед. Мигом
выскочили лесники и работники и в пять топоров стали тяпать еловые сучья и
лапы. С полчаса провозились, покаместь не прорубили свободной просеки.
Артемий опять присел на облучке саней Патапа Максимыча.
- А что ж ты про клады-то хотел рассказать? - молвил ему
Патап Максимыч.- Заговорил про Стеньку Разина, да и забыл.
-Про клады-то! - отозвался Артемий.- А вот слушай... Когда голытьба
Волгой владала, атаманы с есаулами каждо лето на косных разъезжали, боярски
да купечески суда очищали. И не только суда они грабили, доставалось
городам и большим селам, деревень только да приселков не трогали,
потому что там голытьба свой век коротала. Церквам божьим да монастырям
тоже спуску не было: не любили есаулы монахов, особенно "посольских
старцев", что монастырскими крестьянами правили... Вот наш
Макарьев монастырь, сказывают, от них отборонился; брали его огненным боем,
да крепок - устоял... Ну, вот есаулы-молодцы лето по Волге гуляют, а осенью
на Керженец в леса зимовать. И теперь по здешним местам ихние землянки
знать... Такие же были, как наши. В тех самых зимницах, а не то в лесу на
приметном месте нажитое добро в землю они и закапывали. Оттого и клады.
- Где же эти землянки? - спросил Патап Максимыч.
- По разным местам,- отвечал Артемий.- Много их тут по лесам-то. Вон
хоть между Дорогучей да Першей (Лесные реки, впадающие в Ветлугу.) два
диких камня из земли торчат, один поболе, другой помене, оба с виду на
коней похожи. Так и зовут их Конь да Жеребенок. Промеж тех камней казацки
зимницы бывали, тут и клады зарыты... А то еще озера тут по лесу есть,
Нестиар, да Култай, да Пекшеяр прозываются, вкруг них тоже казацки зимницы,
и тоже клады в них зарыты... И по Ялокше тоже и по нашей
лысковской речонке, Вишней прозывается... Между Конем и Жеребенком большая
зимница была, срубы до сей поры знать... Грешным делом, и я тут копал.
- Что ж, дорылся до чего? спросил Патап Максимыч.
- Где дорыться!.. Есаулы-то ведь с зароком казну хоронили,- отвечал
Артемий.- Надо слово знать, вещбу такую... Кто вещбу знает, молви только
ее, клад-от сам выйдет наружу... А в том месте важный клад положон. Если б
достался, внукам бы, правнукам не прожить... Двенадцать бочек золотой
казны на серебряных цепях да пушка золотая.
- Как пушка золотая? - с удивленьем спросил Патап Максимыч.
- Так же золотая, из чистого золота лита... И ядра при ней золотые
лежат и жеребьи золотые, которыми Стенька Разин по бусурманам стрелял...
Ведь он Персиянское царство заполонил. Ты это слыхал ли?
- Нестаточное дело вору царство полонить, хоша бы и бусурманское,-
молвил Патап Максимыч.
- Верно тебе говорю,- решительно сказал Артемий. - Кого хочешь
спрошай, всяк тебе скажет. Видишь ли, как дело-то было. Волга-матушка в
Каспийское море пала, сам я на то море не раз с чегенником да с дрючками
хаживал. По сю сторону того моря сторона русская, крещеная, по ту
бусурманская, персиянская. Услыхал Стенька Разин, что за морем у бусурманов
много тысячей крещеного народу в полону живет. Собирает он казачий круг,
говорит казакам такую речь: "Так и так, атаманы-молодцы, так и так,
братцы-товарищи: пали до меня слухи, что за морем у персиянов много
тысячей крещеного народу живет в полону в тяжкой работе, в великой нужде
и горькой неволе; надо бы нам, братцы, не полениться, за море съездить,
потрудиться, их, сердечных, из той неволи выручить! Есаулы-молодцы и все
казаки в один голос гаркнули: "Веди нас, батька, в бусурманское царство
русский полон выручать!.." Стенька Разин рад тому радешенек, а сам первым
делом к колдуну. Спрашивает, как ему русский полон из бусурманской
неволи выручить. Колдун говорит ему: "За великое ты дело, Стенька,
принимаешься; бусурманское царство осилить - не мутовку облизать. Одной
силой-храбростью тут не возьмешь, надо вещбу знать... - А какая же на то
вещба есть? - спросил у колдуна Стенька Разин. Тот ему тайное слово сказал
да примолвил: И с вещбой далеко не уедешь, а вылей ты золоту пушку, к ней
золоты ядра да золоты жеребья, да чтоб золото было все церковное, а и лучше
того монастырское. И как станешь палить, вещбу говори, тут и заберешь в
свои руки царство бусурманское". Стенька Разин так все и сделал, как
ему колдуном было наказано. - Что ж потом? - спросил Патап Максимыч. -
Известно что,- отвечал Артемий.- Зачал из золотой пушки палить да вещбу
говорить - бусурманское царство ему и покорилось. Молодцы-есаулы крещеный
полон на Русь вывезли, а всякого добра бусурманского столько набрали, что в
лодках и положить было некуда: много в воду его пометали. Самого царя
бусурманского Стенька Разин на кол посадил, а дочь его, царевну, в
полюбовницы взял. Дошлый казак был, до девок охоч...
-Эту самую пушку ты и копал?- спросил Патап Максимыч.
-Эту самую,- сказал Артемий.- Когда атаман воротился на Русскую землю,
привез он ту пушку с жеребьями да с ядрами в наши леса и зарыл ее в большой
зимнице меж Коня и Жеребенка. Записи такие есть.
- Как же это до сих пор никто той пушки не вынул? Ведь все знают,
в каком месте она закопана,- сказал Патап Максимыч.
-Экой ты, господин купец!- отвечал Артемий.- Мало знать, где клад
положон, надо знать, как взять его... Да как и владать-то им тоже надо
знать...
- А как же кладом владать? - спросил Патап Максимыч. - Это дело
мудренее, чем клад достать,- отвечал - Артемий.- Сколько ни было
счастливых, которым клады доставались, всем, почитай, богатство не в пользу
пошло: тот сгорел, другой всех детей схоронил, третий сам прогорел да с
кругу спился, а иной до палачовых рук дошел... Прахом больше такие деньги
идут... Счастливого человека, что вынул клад, враг день и ночь караулит
и на всякое худое дело наталкивает... Знамо, хочется окаянному душой его
завладать, чтоб душой своей расплатился он за богатство. Потому, как только
ты вырыл клад, попов позови, молебен отпой, на церкву божию вклады не
пожалей, бедным половину денег раздай, и какого человека в нужде ни
встретишь, всякому помоги. Коли так поступишь - недобрая сила тебя не
коснется, и богатство твое, как вешня вода на поёмах, каждый день, кажду
ночь зачнет у тебя прибывать. Сколько денег нищим ты ни раздашь, а их
опять, как снегу в степи, к тебе в дом нанесет. Так и в старинных записях
писано: "А вынутый клад впрок бы пошел, ино церковь божью не забыть, нищей
братье расточить, вдову, сироту призреть, странного удоволить, алчного
напитать, хладного обогреть". Так и про золоту пушку писано' (Взято
буквально из записей кладов.). Хоша бы тот клад и лихим человеком был
положон на чью голову - заклятье его не подействует, а вынутый
клад вменится тебе за клад, самим богом на счастье твое положенный.