Острее, всё стало острее. Спасибо Тебе.
У метро, в этот пускай не поздний, но уже темный сентябрьский вечерний час сидела старушка под буквой эм, что раза в три выше самой старушки, но так же красна, как и её усталые горькие глаза. Старушка сидела на картонке, значит седела уже давно. Вглядываясь в лицо каждого выходящего из теплого перехода, она сгорблено доживала ещё один день подходящей к концу её жизни. Что было там, что помнят эти уставшие, слезливые глаза? Много ли хорошего, много ли плохого? Помнят ли они первую любовь? Забыли ли они войну, которую они несомненно видели ещё маленькими? Кого же всё таки ищут эти два мокрых глаза с большими, как точки от кия на старых бильярдных шарах, зрачками? Мужа ли, который в свой седьмой десяток зарабатывает на далёком рынке грошовую прибавку к грошевой же пенсии? Сына ли, которого она не видела так давно, что забыла имя его жены? Внука ли, шатаевшегося по клубам 17-летнего наркомана? Есть ли вообще кого искать, ждать? Что осталось у неё в этой жизни? Быть может ничего уже не осталось кроме этой картонки, чёрного пальто, платка, дешёвых ботинок и этого чудесного осеннего вечера, что особенно чудесен у этого почти бродвейского, торжественного красного света, последней отрады для этих печальных красных глаз.