Ленивы и нелюбопытны?
В стопятисотый раз наткнулся на рассуждение о том, как детям не надо читать классиков (русской, советской или еще какой литературы), потому что там непонятные слова.
Особенно при этом прилетает русской классике, потому что основной спор идет - нужна ли она в школьной программе. Этот вопрос я сейчас не рассматриваю. В данный момент вопрос такой:
В какой мере наличие непонятных слов может служить препятствием к пониманию текста и тем более аргументом против чтения текстов, где такие слова присутствуют.
Бабушка, а ты динозавров видела?
Ямщик, облучок, квартальный надзиратель! Кто из современных детей видел ямщика?
Хорошо. Детям, допустим, лет по десять. Их родителям в среднем тридцать пять. Бабушкам - шестьдесят. Они тоже не видели ямщика. И прабабушки, которым за восемьдесят, не видели его тоже.
Кроме того, ни бабушки, ни сами дети не видели динозавров, но это не мешает динозаврам оставаться популярными. И вот динозавров этих - трицератопсов, амаргазавров, велоцирапторов! - дети почему-то сходу запоминают, и нам расскажут, если мы согласимся слушать. «Видели на картинке», скажете? В мультфильмах, в кино? Так и ямщика мы видели исключительно на картинке, в мультфильмах и в кино. И прабабушки тоже видели его именно там. И детям никто не мешает его там увидеть.
Много неясного в странной стране
Это я не говорю уже про те книги, которые они все-таки читают. В «Гарри Поттере» новые слова на каждой странице. Боггарты, маглы, дементоры, квиддич. Экспекто патронум!
Причем те, кто ничего не читает, в охотку набираются этих слов из мультфильмов и игрушек. Японские слова, магические термины, авторское словотворчество, имена собственные, от которых взрослый сломает мозг и язык: запросто. Виверны и василиски, сюрикен и кюнай, амулет и эгрегор - всё это бестрепетно включается в детский лексикон, только бедный ямщик на своем облучке должен, в соответствии с набирающим силу мнением, остаться тайной за семью печатями. Потому что именно ямщика «ребенок не понимает».
Биссектриса - это такая крыса
А на аргумент «ребенок не понимает» я вам вот что скажу: он много чего не понимает. На то и ребенок, чтобы узнавать новое.
Иначе, если уж на то пошло, давайте остальные предметы тоже прихлопнем или реформируем на том основании, что в них встречаются неизвестные термины? Взять хотя бы школьную математику, это же ужас какой-то. Ребенок не знает слов «числитель» и «знаменатель» - долой их, пусть будет «над черточкой» и «под черточкой». Черточку-то он знает? Биссектриса - это такая крыса, бегает по углам и делит угол пополам. Медиана - это такая обезьяна, дальше придумайте сами. Синуса с косинусом вообще не надо, где он их в жизни видел?
Или, быть может, развитие как раз и включает в себя необходимость узнавать новое? А может, не только необходимость? Вдруг - потребность?
В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса
В этой цитате аж два «незнакомых» слова, выходящих за рамки непосредственного опыта.
Да и парус, скажу я вам, не все вживую видели. Да чего там - даже и море!
Кто тут мои ровесники, кто читал Стивенсона и Сабатини? Сколько там было непонятных слов на страницу? Грот-мачта, канонир, шестнадцать узлов, зюйд-вест, левый галс! Нас это отпугивало или завораживало? Мешало читать или разжигало любопытство, манило, стимулировало поиск (без всякого гугла), давало представление о том, насколько велик и многообразен мир: не только вширь, но и вглубь, исторически?
Что грот-мачта. Том Сойер, похоже, теперь тоже должен быть непроницаем вместе с Геком Финном и впоследствии примкнувшей к ним Глазастиком Финч; о Диккенсе молчу. Если уж родные слова, выражающие отечественные реалии, подлежат забвению, что говорить об иностранных.
Или родители боятся, что «он спросит, а мы не сможем объяснить»? Боятся потерять время на разговоры о том, что такое «аболиционист» и «работный дом», потерять авторитет, если скажут «не знаю»? Это да, есть такая вероятность. Но, может быть, есть смысл оставить ребенка наедине с книжкой? Как мы в свое время выплыли: что-то, возможно, спрашивали у родителей (чем старше, тем реже), а что-то друг у друга, о чем-то догадывались, что-то оставалось тайной, за чем-то лезли в словарь и энциклопедию, что-то запоминалось «на потом».
Ленивы и нелюбопытны?
Возвращаясь к ямщику: а когда, собственно, ребенок должен узнать это слово? Или мы хотим напрочь вычеркнуть всю историю и культуру вплоть до «сейчас», пусть думает, что до его рождения ничего не существовало?
Когда в одной школе повели с ними, например, разговор об акулах, один из них поспешил заявить свой протест: «Акулов не бывает!» Ибо ничего диковинного для них вообще на земле не бывает, а есть только хлеб да капуста, да сапоги, да рубли. (Корней Чуковский. От двух до пяти.)
Давайте тогда изымем всё «непонятное», чтобы ребенка, упаси боже, не затруднить, чтобы истребить в нем исследователя, угасить его тягу к познанию, любознательность и живость ума?
А может, мы этого уже достигли? Вдруг на самом деле есть что-то, что отличает именно нынешних детей? Что-то, в результате чего отсутствие ямщика в непосредственном опыте фатально препятствует узнаванию его в тексте? Так это же скверно, товарищи дорогие. Нет?