г-н Бальза
За окнами кадавецианского особняка сгустились сумерки, вязкие, словно болотный туман. Ночь встретила господина Бальзу очередной порцией головной боли, сухостью во рту и нехилым стояком. Миклош поднялся, потянулся, с отвращением поморщился от боли в висках. Он дошел до окна и поднял тяжелые занавеси. Некоторое время нахттотер простоял, бездумно переводя взгляд с сумерек за окном на свое отражение в большом - во весь рост - зеркале. Он непроизвольно опустил руку к паху, отодвинул пояс пижамы и начал поглаживать член.
Пальцы еще не обрели прежнюю гибкость, и рука ощущалась будто чужая. Миклош внимательнее посмотрел на свое отражение в зеркале, на пылающие от возбуждения щеки, лихорадочно блестящие глаза - в минуты страсти она выглядела так же.
Ему вспомнилось, как Хранья выгибала спину, рыча от боли и удовольствия, будто дикая лесная кошка, когда он двигался в ней глубоко и резко, не сдерживаясь, как струилась по ее телу кровь из ранок на шее, груди, плечах, запястьях... Хранья не спешила регенерировать, зная, как нравятся брату алые разводы и синяки на ее белоснежной коже. Воспоминания внезапно оказались настолько яркими, будто все это происходило совсем недавно, а не несколько веков назад.
Он снова глянул на себя-на нее в зеркало, но зрелище показалось Миклошу скорее отталкивающим. Проступившая за несколько проведенных в беспамятстве дней щетина не позволяла разгуляться фантазии и представить на месте своего отражения Хранью. Внезапный приступ бешенства несколько притупил желание и нахттотер резко выдохнул сквозь зубы. Подумать только, ей почти удалось убить его. И поэтому Миклош убьет ее. На этот раз он точно не пожалеет эту суку! Уничтожить Хранью - всё равно, что уничтожить часть себя, но сестра не оставила ему выбора.
Нахоттер сильнее сжал непослушные пальцы, несколько раз провел по всей длине члена, вновь возбуждаясь от мысли о мести.
О, да, дорогая сестрица, моя месть будет долгой и сладкой... О, да, да, да...
Миклош склонил голову к плечу и прокусил его, делая глоток крови. Крови, ничем не отличающейся по вкусу от ее...
Рука двигалась все быстрее. Вверх-вниз, вверх-вниз.
Он вновь представил обнаженное тело Храньи, распластанное на дубовом полу его кабинета, разметавшиеся светлые волосы, кровь, стекающую на темное дерево и ос, золотых ос, непрестанно жалящих нежную кожу... От возникшего перед внутренним взором зрелища нахттотера окатило новой волной почти невыносимого удовольствия, ноги задрожали, подгибаясь, Миклош в последний раз сделал резкое движение рукой и бурно кончил, забрызгав мутными белыми каплями себя, зеркало и антикварный туалетный столик.
Сознание возвращалось, а вместе с ним накатило презрение к себе, к собственной несдержанности.
Не мог подождать несколько часов и найти какую-нибудь симпатичную блондинку! Докатился!
Ничего, - пообещал в пространство нахттотер, - скоро, совсем скоро ты за все ответишь, Хранья. И за эту минутную слабость тоже.
Пальцы еще не обрели прежнюю гибкость, и рука ощущалась будто чужая. Миклош внимательнее посмотрел на свое отражение в зеркале, на пылающие от возбуждения щеки, лихорадочно блестящие глаза - в минуты страсти она выглядела так же.
Ему вспомнилось, как Хранья выгибала спину, рыча от боли и удовольствия, будто дикая лесная кошка, когда он двигался в ней глубоко и резко, не сдерживаясь, как струилась по ее телу кровь из ранок на шее, груди, плечах, запястьях... Хранья не спешила регенерировать, зная, как нравятся брату алые разводы и синяки на ее белоснежной коже. Воспоминания внезапно оказались настолько яркими, будто все это происходило совсем недавно, а не несколько веков назад.
Он снова глянул на себя-на нее в зеркало, но зрелище показалось Миклошу скорее отталкивающим. Проступившая за несколько проведенных в беспамятстве дней щетина не позволяла разгуляться фантазии и представить на месте своего отражения Хранью. Внезапный приступ бешенства несколько притупил желание и нахттотер резко выдохнул сквозь зубы. Подумать только, ей почти удалось убить его. И поэтому Миклош убьет ее. На этот раз он точно не пожалеет эту суку! Уничтожить Хранью - всё равно, что уничтожить часть себя, но сестра не оставила ему выбора.
Нахоттер сильнее сжал непослушные пальцы, несколько раз провел по всей длине члена, вновь возбуждаясь от мысли о мести.
О, да, дорогая сестрица, моя месть будет долгой и сладкой... О, да, да, да...
Миклош склонил голову к плечу и прокусил его, делая глоток крови. Крови, ничем не отличающейся по вкусу от ее...
Рука двигалась все быстрее. Вверх-вниз, вверх-вниз.
Он вновь представил обнаженное тело Храньи, распластанное на дубовом полу его кабинета, разметавшиеся светлые волосы, кровь, стекающую на темное дерево и ос, золотых ос, непрестанно жалящих нежную кожу... От возникшего перед внутренним взором зрелища нахттотера окатило новой волной почти невыносимого удовольствия, ноги задрожали, подгибаясь, Миклош в последний раз сделал резкое движение рукой и бурно кончил, забрызгав мутными белыми каплями себя, зеркало и антикварный туалетный столик.
Сознание возвращалось, а вместе с ним накатило презрение к себе, к собственной несдержанности.
Не мог подождать несколько часов и найти какую-нибудь симпатичную блондинку! Докатился!
Ничего, - пообещал в пространство нахттотер, - скоро, совсем скоро ты за все ответишь, Хранья. И за эту минутную слабость тоже.