продолжение "Картошки"...
8.
Андрес Бенке был терпелив. Он ждал возвращения домой. Терпеливо ждал каждый день. Вечерами сидел один в своей комнате и смотрел на карту своего города. Он всегда возил ее с собой и в каждом новом временном жилье вешал на стену. Мысленно он гулял по улицам, глядя на карту. Он переходил дороги, останавливался в трактирах. Сидел на скамейках в парках… Жизнь его по не воле да и по характеру четкая размеренная вся стремилась к одной цели определенной еще с детства - военная карьера, наследство, отдых и может быть (на этой мысли Бенке даже прикрывал глаза от удовольствия) женитьба, на приятной шведской девушке. Он долгое время прожил в России и местные дамы не нравились ему. Многие из них были приятны лицом, некоторые стройны, но ни одна не прельщала Бенке. От всех от них пахло кашей и луком. И не только от простолюдинок, из которых многие бы хотели выйти за столь успешного офицера, но и благородные русские барышни пахли так же. Из-под густого запаха духов, пудры и притираний, прорывался этот стойкий русский дух. Пахло щами. Постными и с мозговой косточкой. Вкусно за обедом, но не приятно когда пахнет так от миловидной особы.
Но Андрес был терпелив. Он презрительно морщился в русских трактирах, глядя на местных женщин. Даже по большой нужде не станешь же справлять естественные для любого здорового мужчины с … он задумался… (хотел сказать: животными), но нашел раз и навсегда верное корректное определение: с неподобающими экземплярами…
Его ждала Швеция. Где от женщин пахнет свежестью, мылом и выглаженным бельем. И он бродил глазами по карте Стокгольма, а в мыслях по его узким улицам и широким площадям. Из вечера в вечер. Из года в год. Читал скучную романтическую книгу, автора, которого здесь все превозносили, считали, чуть ли не богом в литературе. А что ж на деле? Скука. Ни одного и слова, то не найдешь своего: все сплошь подражание немцам. Только у них, у немцев живущих в чистоте на брегах Рейна, этот штиль естественен и обычен. Они так жили. Ну, или почти так. А здесь? После грязных пьяных развлечений, после общения с малограмотным диким и суеверным народом, читать о любви идиллического русского пастушка, к идиллической русской пастушке, не смешно, скучно. Но как ни странно он находил для себя удовольствие в этом чтении. Злорадствовал в душе над несоответствием написанного и реального. Даже посмеивался иногда.
Берега кристальной речки
И пастушки и овечки…
Он видел однажды, как эти самые идиллические крестьяне справляли малую нужду хором стоя на берегу реки и соревнуясь, чья струя добьет дальше.
Берега кристальной речки…
Вспоминая это, Андрес хохотал сидя в одиночестве в своей комнате и читая глупую книжку.
А еще он окружил себя маленькими предметами. Прежде всего, вселившись в новое жилье, он раскладывал на столе свои табакерки, ножички, пилки, щипцы, маленькое зеркальце в черепаховой оправе, фигурку парусника, и еще много мелочей, которые, так или иначе, связывали его со Швецией. И сидел над ними напротив карты Стокгольма.
Так он отдыхал, казалось, что спит, но не спал. Не спал и не бодрствовал, а где то между. Так проходил вся его жизнь в России. И утром, и днем, и вечером, и ночью.
Завтра предстояла новая экзекуция, ненавистные тупые лица горожан. Привычные как офицерские сапоги тупые лица солдат.
9.
Через день, рано утром опять толпа стояла на площади. И опять готовилась секуция. Но к удивлению Андреса все кого вытаскивали из согнанной толпы солдаты, соглашались есть картошку. Да еще и ухмылялись некоторые в лицо. Но приказание строго выполняли: «надо есть, значит, будем есть». Выходили и торжественно перекрестившись, ели картошку из миски подносимой Бенке. И ерничали, нагло глядя прямо в глаза офицеру.
-Следующий! - Орал Бенке. - Еще одного!
Но и следующий покорно жевал.
-Хорошо! - Сказал Андрес. И услышал из толпы смешки. Все шло не как надо, не по порядку.
И Андрес остановился, он стал смотреть на эти одинаковые лица. Люди отводили глаза, но то тут, то там слышан был веселый шепот и смешки. Андрес вдруг успокоился. Будто кто-то со стороны подсказал ему, что есть и у этой толпы слабое место. И тогда он сделал к людям шаг, будто выискивал что-то. Народ расступался перед ним. а он шел и заглядывал каждому в глаза быстро определял будет есть или не будет. И вдруг остановился.
- Ты! - Сказал он. -Ты.
Он схватил за шкирку и потащил к столбу Ивана. Как он сумел определить и что или кто подсказал ему, что именно этот Ваня сын староверов откажется, есть, не известно. Но выбрал он именно его. И приказал солдатам подать картошки .
-Ешь вкусную картошку. - Сказал он, уже успокаиваясь.
- А если съем, что мне будет? - Спросил Ваня глядя прямо в глаза Бенке.
Бенке на секунду замялся. Неожиданно простой вопрос. И слишком простой ответ.
-Отпущен без наказание восвояси. - Четко произнес Андрес хранимый где-то в мозгу стандартный ответ.
- А если не буду, то душу свою спасу. Вот и выбор, ваше благородь. -Ответил Иван серьезно. - Может где у вас, Германии и задумываются, а у нас нет. Такой закон наш.
Бенке опять растерялся.
-Что он хочет сказать? - спросил Андрес у Егорыча.
-Ваше благородие, он говорит, что есть не будет.
- Ну так пороть. - Бенке уже пришел в себя. Хотя все равно ни как не мог понять, в чем связь между картошкой и душой. Бред. Берега кристальной речки…
-Так точно, ваше благородие. - Егорыч взял кнут. Солдаты привязали Ивана к согласительному столбу.
-Готовсь. - Крикнул Бенке. И взяв миску с картошкой, подошел к Ивану. - Будешь есть?
-Зачем время зря тратить вашевысокородь? Я же сказал нет. Значит, и не буду. Не стоит право слово.
-Что?! - опять не понял Андрес. Потом сообразил. - Хорошо. Очень хорошо. Не тратить время это хорошо. Сам скажешь, как захочешь. - И повернувшись к Егорычу, кивнул. - Приступай.
Кнутом нельзя смягчить удар, да и не стал бы Егорыч этого делать. потому что странным образом в нем сочеталась жалость ко всем людям и тяга к исполнению службы. К порядку, который только от власти то и идет. Не казался ему Андрес Бенке зверем. Он выполнял свою службу. Егорыч свою.
Десять плетей. Двадцать. Тридцать. Час уже хлещет Егорыч. уже спина Ванькина превратилась в кровавее месиво, а он только стонет тихонько. И кровь летит в поставленную Бенке рядом со столбом миску картошки.
И народ стоит и смотрит, как Ваньку стегают кнутом. Как отрываются кожа от мяса на спине. И мясо рвется на куски.
- Не возможно столько выдержать. Молча. - Говорит Бережков. - Хоть бы крикнул.
-Ну, крикнет и что? - Шепчет в ответ Васька. -Думаешь проснется кто?
Еще удары. У Ванкьки на спине появляется что-то белое. Это видны ребра.
Люди стоят и смотрят. Их лица в напряженном ожидании и кровожадном любопытстве стали похожи друг на друга. Моросит дождь.
-Разрешите остановить, ваше благородие? - Говорит вдруг Егорыч.
-Почему остановить? Что такое? - Бенке стоит как изваяние. Смотрит на Ванькину спину.
- Рука устала. Видно перетрудил.
-Разрешаю. - Говорит Бенке и направляется к миске с картошкой. Егорыч кладет кнут, и садиться на корточки у ближайшей лужи. Опускает правую руку в лужу и левой растирает запястье. Теплая вода оттягивает боль.
- Если не будешь есть - издохнешь. - Говорит Бенке Ивану. Тот открывает мутные от боли глаза. Смотрит на миску, потом на офицера. И шепчет:
-Воздушного князя насильника, мучителя, страшных путей стоятеля и напрасного сих словоиспытателя, сподоби мя прейти невозбранно отходяща от земли… и ныне и … - Из носа у Ивана идет кровь, он замолкает.
-Что?! Что он говорит?!
- Не слышно, ваше высоко благородие. Должно быть соглашается картошку есть, да не может. - Врет Бережков по-солдатски не отрывая глаз от начальства.
- Соглашается?! - Бенке удивлен, но верит. - Пусть ест!
- Попа бы. - Горит Егорыч поднимаясь. - Он его уговорит. И не дожидаясь приказа, кричит Ваське. - ПопА зови, где он ходит!
-Священника можно позвать, - соглашается офицер, но уже поздно местный священник отец Николай, худой со всклокоченной бородой и маленькими глазками слишком еще молодой для попа, проталкивается к месту экзекуции, наконец, семенит к столбу. Подходит к Ивану, повисшему на верках.
- Иван ты… съешь ее!- Отец Николай ищет слова, но тщетно. Глаз не оторвать от зияющей раны, в которую превратилась спина Ивана. - Спаситель сказал, ничто извне нас не убивает. И картошка не может. Только мы сами … Ванечка… -Он ищет, ищет те слова которые нужны, но не находит. - Ты съешь ее. Съешь… ради Христа. Да! Ради Христа! - Он уже не просит. Умоляет. И в мольбе протягивает к Ивановой голове руки. Толи обнять хочет, толи разбудить. От прикосновения голова Ивана падает на грудь и изо рат капает на землю две больших черных капли. Кровь смешивается с дождевой водой и грязью.
А отец Николай так и стоит, замерев. И все вокруг замерли. Толпа словно стала единым существом не подвижным, бездыханным и не живым почти.
Священник поворачивается к толпе. Лицо его еще недавно такое молодое кажется старше. Он смотрит на Бенке.
- Преставился. - Говорит он, глядя офицеру прямо в глаза. И потом раздельно напирая на каждое слово. - Раб… Божий… Иван.
Еще секунду смотри в глаза Бенке. Потом разворачивается и идет к храму. Идет прямо, не смотря ни на кого, и толпа точно ожив и разделившись опять на множество людей, расступается перед ним.
10.
В то время когда рыжего Ивана отпевали в храме Андрес Бенке получил наконец с оказией долгожданное письмо. Дед его умер. Сестра коротко и сухо описала похороны и также коротко и сухо сообщила что после смерти деда из наследства остались только долги, с которыми она едва расплатилась продав не заложенный еще дом. Писала она так же что, с ней все более менее хорошо потому, что она нашла место гувернантки у друзей и кредиторов деда, которые отнесутся к ней хорошо и не дадут умереть с голоду. Ему же Андресу возвращаться и вовсе не следует, ибо некуда. Ведь наверняка он сумеет найти место, где жить в России, в которой и так пробыл достаточно долго, а она сестра с удовольствием приедет к нему в гости когда сможет заработать и накопить достаточно денег. Прочтя это сдержанное, но все равно нелепое письмо Андрес до вечера сидел за столом, смотря перед собой. Быть может на карту Стокгольма или еще куда-то. Потом ближе к полуночи зарядил свой пистолет и, приставив его плотно к небу, так чтобы не допустить оплошности, выстрелил.
Солдаты похоронили его рядом с Иваном, просто потому, что там было свободное место на кладбище. Кресты должны были поставить местные весной, когда земля уляжется.
Вскоре пошли большие снегопады и обе могилы засыпало совсем, так что и не разберешь, где палач лежит, а где жертва. Только едва видны кладбищенские деревянные кресты. Ни имен, ни фамилий. Кресты.
11.
Егорыча вскоре после похорон перевели в другой город, чему он был не сказано рад. Подальше от плохих воспоминаний. Он так и не узнал, что в городе Пыжове под кнутом, которым он так мастерски владел, умер его брат. И ведь, правда как бы он его узнал, ведь видел всего лишь дважды, давно еще младенцем, когда уходил служить и через двадцать с лишком лет, перед самой смертью.