Тася
Есть семья маленькая - та, которую ты сам создаешь, когда женишься или выходишь замуж. А есть большая, которая, начинаясь с тебя и родителей, ветвится и ширится на братьев и сестер, тетушек и дядюшек, и тянется вверх, уходит в небо неслышными уже шагами дедушек и бабушек…
Вчера был день рождения моей бабушки Таси. Мне часто хочется о ней поговорить с кем-нибудь, но почему-то я никогда не говорю. Главной моей ошибкой в общении с бабушкой было то, что, пока она была жива, я совершенно не видела ее исключительности. В детстве мне казалось даже, что чего-то бабушка не понимает, в каких-то важных вещах не разбирается. А сейчас я думаю: со мной рядом столько людей - замечательных, удивительных, неповторимых. А таких, как бабушка, нет. Может, потому что «таких, как…» в принципе не бывает?
- Твое первое слово, - рассказывала мне бабушка, - было «Тася». Я к твоей кроватке подошла, а ты заулыбалась и вдруг так и говоришь: «Та-а-ася!».
Эта версия не совпадала с маминой и папиной, но бабушка не сомневалась в своих воспоминаниях: первое мое слово для нее было именно этим.
Будучи ребенком довольно вредным, я доставала и изводила Тасю часто. Некоторое время она сохраняла терпение, потом сердилась и иногда даже плакала - но никогда не обижалась долго. Стоило пожалеть о своем поведении и попросить прощения, как мир тут же восстанавливался.
- Ругаться нельзя! - говорила Тася. - Ну, мало ли как человек на тебя посмотрел, мало ли что сказал… А ты промолчи, не давай волю языку. По-хорошему надо…
Когда мы оставались вдвоем дома, Тася возилась по хозяйству, обсуждала со мной дела насущные или рассказывала о чем-то давнем. А рассказывать она умела.
- Та ли я сейчас, - вздыхала Тася, - вот в молодости… Как надену юбку-клеш, туфли на высоких подборах… И смеюсь, и пляшу, и все за мой характер любили меня!
Загадочные «подборы» долго не давали мне покоя, но еще более непонятной и загадочной представлялась далекая Тасина молодость. Никак не удавалось представить (и даже раритетные фотографии не помогали), что моя старенькая бабушка отплясывала на танцах и не знала отбоя от ухажеров. А теперь я верю, теперь понимаю, что и она была такой же девочкой, потом девушкой, потом молодой женщиной… такой же, как и я. Наверное, я повторяю какие-то ее жесты и говорю с похожими интонациями. Так бывает у внучек и бабушек.
Тасины жизнелюбие и оптимизм известны мне не только из ее воспоминаний, не только из маминых рассказов, но и из тех лет, что мы провели вместе. Даже в последние годы, будучи несколько лет подряд прикованной к постели, бабушка не теряла этих качеств. Для меня это и сейчас поразительно - я впадаю в уныние от любой неудачи, порой даже плохая погода способна уронить в мою душу семя вселенской скорби. Но когда те крохи жизнелюбия, что есть во мне, вскипают и заставляют бурлить и радоваться даже в тяжелые минуты… конечно, я вспоминаю Тасю. И говорю ей часто: попроси для меня у Боженьки хоть немного еще твоего характера.
В последние годы бабушка, после инсульта, а затем перелома бедра, лежала в постели. Обед и ужин мы носили ей в комнату. Того, кто нес еду, сопровождал неизменный эскорт в составе кота и собаки. В комнате кот тут же нахально забирался к Тасе на кровать, а собака, подпрыгивая и поскуливая, ждала рядом на полу. Оставив эту компанию и бесшумно возвратившись через пару минут, можно было увидеть, как лакомые кусочки отправляются прямо в рот прожорливых питомцев.
- Бабушка! - возмущались мы.
- Да я же им просто показываю, что у меня ничего вкусного нет, - поражалась Тася нашей непроходимой черствости.
Через несколько лет после Тасиной смерти, утром на Рождество я села у своего дома в такси, чтобы поехать в гости к родителям. Ночь была бессонной - сначала праздничная служба, потом веселая трапеза с друзьями - и таксист добродушно поинтересовался:
- Не выспались? Молодые, гуляете по ночам…
- Как же, - сказала я, - ведь Рождество. В храме были.
- А давно в храм ходите? - спросил он. - С детства, наверное?
- Нет, лет с семнадцати.
- Интересно, - живо отозвался неугомонный мужчина. - А, если не секрет, как это случилось? Почему в храм пошли?
Мне хотелось, честно говоря, спокойно просыпаться дальше, да и с незнакомцами я не так уж бойко общаюсь. Но, несколько удивившись такой любознательности, я ответила:
- Не знаю… после бабушкиной смерти. Просто стало вдруг тянуть. Несколько раз бабушка снилась, хотелось после этого пойти, помолиться о ней. Я как-то не задумывалась…
И, сказав это, я вдруг крепко задумалась.
Водитель тоже помолчал, а потом произнес задумчиво:
- Удивительно, как наши близкие помогают нам даже после смерти. Может, Вы и не пришли бы в храм, если бы не бабушка. А может, гораздо позже бы пришли. Получается, она Вас привела.
Она меня привела. Как-то незаметно - так, что я и не задумывалась об этом до того Рождества. Бабушка со мной никогда не говорила о Боге, воцерковленной она не была. От всего сердца она читала «Отче наш» перед иконами и изучала при помощи лупы цветную протестантскую книжечку о Христе, какую именно - не знаю, мне ведь неинтересно было тогда, а что издано протестантами - я понимаю сейчас, вспоминая картинки на обложке. В то же время она мастерски гадала на картах и «выливала перепуг» (и мне в том числе) воском на воде… В ней было все, я не знаю, чего больше - мне не приходило в голову поговорить с ней об этом тогда.
А потом она умерла, и я пошла в храм, на отпевание. Потом все думала о ней и решила: надо, наверное, опять пойти помолиться. Потом видела ее во сне - кстати, все время радостной, веселой видела. И хотя никакой тревоги сны у меня не вызывали, снова почему-то шла в храм - еще и еще… Совершенно не зная, как себя вести, куда встать и в какую сторону смотреть. Я не представляла, чем Всенощная отличается от Литургии, не знала, как выглядит просфора и в чем разница между священником и дьяконом. Мне казалось, все видят мое невежество, я жутко стыдилась его, но - все равно шла.
Чуть позже я встретила - не в храме, а совсем в другом месте - будущего отца Сергия, он рассказал мне и про Литургию, и про Всенощное бдение, и про Причастие, и про Исповедь, и про священников и дьяконов, и про то, что невежество- не самое страшное. Вернее, не самое непоправимое. Но это, как говорится, другая история. Правда, я уверена, бабушка тогда была рада. Откуда-то я это знаю.
Все это время мы с ней гораздо ближе друг другу, чем при ее жизни. Я могу не просто о ней вспоминать, я могу с ней говорить, мне не нужно для этого делать никаких усилий. Я знаю, что она есть. И все это даже в самые тяжкие минуты тоски и неверия, просто и ясно напоминает мне о том, что смерти нет. Я на земле, крепко держусь за нее корнями, а она, как ветви и крона, ушла в небо, и смотрит оттуда на меня все эти годы. И тоже, надеюсь, держится крепко.