Хищник
- Раиса Никоновна Лапушкова-Бязина, - степенно представилась фея, - Благороднорожденная.
Я по привычке быстро оглядел крылья. И впрямь, Благороднорожденная... ни к одному из Четырех домов не принадлежит, цвета не те... да, важный гусь нынче ко мне пожаловал.
На важного гуся эта фея вовсе не тянула. Скорее благороднорожденную Раису Никоновну можно было счесть средней величины несушкой. Дородная увесистая фигура феи, увенчанный очками ехидно-острый нос, прищуренные недоверчивые глаза - все говорило о том, что благороднорождена Раиса Никоновна была довольно давно. Глядя на ее нарукавники, фею запросто можно было перепутать с пожилой бухгалтершшей.
- Что угодно Благороднорожденной в моей скромной обители? - поинтересовался я, склонив очи согласно этикету и перебирая четки из вишневых косточек. Так вот за здорово живешь благороднорожденные феи в кельи обычного послушника-сыщика не заглядывают, а эта Раиса Никоновна была явно не простой, ох, и не простой. Это вам не домовой какой с жалобой на воришку-соседа, это Благороднорожденная, все три пары крыл на месте.
- Какой из Великих домов соблагоизволил, - начал было я фразу, но фея Раиса Никоновна перебила:
- Силы Сильвы, третья ступень.
Что ей, благороднорожденным можно и так. Но зачем это я понадобился экологам? Теперь я заметил зеленые полосы на серых крыльях феи Раисы Никоновны. К службе охраны лесов я отношения вовсе не имел.
- Дело конфиденциальное, - неожиданно заговорщицки подмигнула благороднорожденная Лапушкова-Бязина, - силы Сильвы просят вашего содействия в поимке...
Не к добру, нет, не к добру в моей обители возникла девица Лапушкова-Бязина. Феи все девицы, кажется, я ни разу не слышал о замужней фее... Сильване оплошали, а отдуваться за всех опять будет бедный сыщик. Ну что ж, содействия так содействия.
- Хищника! - раскатисто рявкнула Лапушкова-Бязина. Казалось, она на глазах выросла сантиметров на 20, и теперь надо мной возвышалась гренадер-девица, недобро поблескивая огромными зелеными глазищами. Этой навряд ли можно было дать больше 30. Я слышал, что высшие феи меняют облик по настроению, но такую метаморфозу наблюдал впервые. Волосы Раисы Никоновны меж тем из седеньких завились в крутые каштановые локоны, брови потемнели, платье собралось в строгую военную униформу. Похоже, Лапушкова-Бязина была Благороднорожденной высшего чина, чтоб вот так перед мелкой сошкой, послушником-сыщиком скидываться.
Меж тем фея поджала три пары крыл и плюхнулась на дубовый табурет у моего обеденного стола. В ее длинных пальцах откуда-ни-возмись завертелся узкий стек, стучавший в такт раисиным репликам.
- Послушайте, досточтимый Пафнутий Карпыч, департаменту требуется ваша помощь. Я в курсе, что хищники не по вашему ведомству, но лесовик Владостоков пропал, а я территорию не знаю...
Так вот сразу и досточтимый. Нет, дело явно серьезное, ежели к послушнику ордена сыщиков такая шишка обращается "досточтимый"... Владостоков? Пропал???
- Владостоков?
- В хижине нашли только обрывки ткани одежды. В последнее время он занимался поиском хищника. Мы вот портфель с бумагами, результатами экспертизы ему выслали, и нате вам - ни его, ни портфеля...
Я неплохо знал Владостокова. Этот пожилой лесовик всегда зачесывал бороду за левое плечо и украшал бантом. Поговаривали, что он потомок того самого Черномора, но я не рисковал расспрашивать, а лесовик все больше о зайцах рассказывал. Как бы то ни было, Владостоков и героическая борьба... Владостоков и таинственная пропажа... между собой не очень-то вязались.
Я встал, оправив подрясник.
- Готов оказать любую помощь силам Сильвы.
- Давайте уже на ты, - по-детски усмехнулась Благороднорожденная Раиса Никоновна, - чай, вместе работать.
Показавшись субтильной девченкой с невыносимо-рыжими волосами и нелепыми веснушками, фея Раиса Никоновна Лапушкина-Бязина никак не походила на серьезного инспектора. Крылья весело трепыхались за спиной.
Неожиданно низким голосом фея начала излагать подробности.
- Сейчас опять изменится, - успел подумать я, - и вот передо мной сидела сухонькая учительница с указкой. Благороднорожденная явно еще совсем недавно получила чин и не наигралась в эти дурацкие превращения.
А факты меж тем укладывались в мозаику, которую еще только предстояло сложить.
Имелись:
- Пропавший лесовик Владостоков, существо довольно безобидное и привязанное вроде бы только к зайцам.
- Куда-то сгинувшие ВСЕ деревенские петухи.
- Следы Хищника на тропинке у деревни Девятый Вал, а еще точнее, у дома Норы Куроскиной, те самые, которые видела соседка Марья Агафоновна Прытская и внучка ее Дарья, да не только видела, но и засняла. Следы матерые, явно зверь шастал.
Деревенька эта имя получила по прихоти помещика, любителя искусства, который даже вырыл пруд посреди парка и велел на нем обустроить живую картину. С тех пор народу на селе поубавилось, и когда орден сыщиков направил меня, отличника, на послушание в такую глушь, однокурсники посмеивались - не Москва, не Питер, деревня Девятый Вал.
Однако то ли карты так странно сложились, то ли кто-то наверху подкрутил гайки, но именно тут, в Девятом Вале и местных чащебах сконцентрировалась всякая явная и неявная сила. По глухомани бродили вроде бы давно уже вымершие чудозвери, на полянах вытанцовывали свои балы юные Жители холмов (и дался им наш Девятый Вал на плоской, как лепешка, лесистой равнине). Ну и настрой тут требовался соответствующий - сложно расследовать похищение очередного горшка с золотом у эльфа, который и сам точно не помнит, где его зарыл. А что стоит, скажем, дело о беглой курице-золотые-яйца? И вот теперь в довершение списка - Хищник.
***
Нора Куроскина томно валялась на кровати. В томном валянии Нора знала толк и очень это дело любила, но чего-то не хватало в Норином окружении.
Роковая красавица Нора потянулась, аккуратно зевнула, обнажив точеные клыки, оглядела интерьер. Не было мужа. Муж, нежный муж Павел Синяй-Борода не стоял у постели красотки, держа розу, и даже какой-то тюльпан не держал. Павел попросту слинял. Нора трогательно взмахнула ресницами и застонала. Такой стон мог бы пробудить камень, камень, но не этого бездушного мужа. Подумаешь, она всего-то попросила новый комплект ключей, и семейные традиции - вовсе не оправдание. Нора нежно улыбнулась, вспомнив, какую сцену она устроила этому мерзавцу вчера. Далеко не уйдет, перед чарами роковой женщины Норы Куроскиной еще никто не мог устоять.
***
Павел вразвалку крался по кривой деревенской улице, прячась в тени забора. Время от времени нежный муж оборачивался, проверяя, не следит ли за ним супруга. Супруга вроде бы не следила, но Павел достаточно знал свою жену, чтоб не верить внешним признакам.
Павел, нервно озираясь, скрылся за поворотом.
***
Как раз в это время мы уже почти подошли в домику Норы. Именно тут видели следы хищника.
Я безрадостно посмотрел на Норину дверь. Хищник должен был быть действительно здоровенным, чтоб по доброй воле заглянуть к Куроскиной. Я, скромный послушник ордена сыщиков, на отлично экипированного хищника не тянул, однако направляющая рука феи Раисы Никоновны влекла меня прямо в жерло вулкана. Благороднорожденная меж тем строго спросила:
- Это...?
Глядя в блеклые глаза железной леди, я понял, что просто обязан рассказать ей про Куроскину, ее мужа, их родственников до седьмого колена и случайных знакомых все, что только знаю. Порыв говорить правду был так силен, что меня передернуло, и, только сдерживаясь всей силой воли, я ограничился:
- Молодая, красивая, замужняя. Роковая... Очень роковая.
Фея Раиса Никоновна ничего не ответила. Она опять меняла тело. Рядом со мной уже, робко поскрипывая палочкой, телепенилась благообразная розовенькая старушка в седых буклях. Сзади старушки, под шалью, мерно трепетали все три пары крыл Благороднорожденной.
***
Дверь тихо скрипнула, и в полутьме мы сразу разглядели ее. Невинное, чистое лицо Норы Куроскиной как будто сошло с полотен Тициана.
- Здравствуйте, почтенная Нора Венедиктовна, мы к вам по делу... - начал было я.
Нора мелодично засмеялась. Так, наверно, смеются буддийские серебряные колокольчики. Так смеется певчий тростник. Глядя на ясный лик Норы, хотелось слагать стихи или картины писать, что ли. Я нервно начал перебирать четки. Нежность комком стояла в горле. Чары Куроскиной начинали действовать.
- По делу? - Нора страстно зашептала мне какие-то теплые слова, не обращая на Благороднорожденную никакого внимания, - молодой послушник-сыщик - и сразу по делу...
Я падал в этот шелестящий голос, как в пропасть, перед глазами кружились Норины щеки, и тонкие пальцы, и еще что-то, названия чему я не знал и знать не хотел, и самым важным в мире было услышить продолжение этой бессмысленной фразы, не прервать, не отпускать.
Неожиданно звонкий голос феи Раисы Никоновны разорвал путы шепота Куроскиной:
- Возле вашего дома видели следы Хищника. Что вы об этом знаете?
Нора, казалось, впревые заметила, что, кроме меня, в комнате находилась и Благороднорожденная. Заметила, и ей это не понравилось.
Между тем Лапушкова-Бязина опять поменяла форму. Над Норой стояла блондинка с лунными локонами, чем-то смахивающая на "Весну" Боттичелли. Благороднорожденная явно была не чужда классической живописи.
- Ничего не знаю, - неожиданно злобно заклекотала Куроскина, - ничего не знаю, может, муж мой... у него там что-то в сараюшке, может, он кого и держит, а мне ничегошеньки не известно, и идите отсюда, идите...
Фея Лапушкова-Бязина сделала шаг к двери, распахнула ее. В покои Куроскиной ворвался луч света. Несравненная Нора в замешательстве натянула простыню на лицо, прячась от солнечных лучей. Из-под материи торчали птичьи ноги с кривыми кинжалами когтей.
- Таким, как ты, с этой сиреной долго быть опасно, - дружески ткула пальцем меня Лапушкова-Бязина, обернувшаяся стройной коротко стриженой спортсменкой (и зачем на спине крылья?), - удирай, пока она не видит, что добыча уходит.
Нора каркнула что-то, но дверь уже захлопнулась за нами.
Под крыльцом роковой Норы торчало какое-то перо. Я было наклонился, но Благороднорожденная тотчас цапнула его, дернула - и выволокла на свет божий целый петушиный хвост.
- Так вот куда девались деревенские петухи, - я ощутил какую-то масляную тяжесть под языком, вспоминая светлое Норино личико, волнующим голосом заманивающее петуха, - незавидная участь.
- Однако это не Норины следы были там, на тропинке, когда их видели деревенские. У Норы лапы птичьи, а на фотоснимке, лежавшем в папке Лапушковой-Бязиной, явно читалась звериная ступня, и какая ступня - размеры колоссальные, недаром селяне, приученные ко всякому, кинулись к сильванам: "Хищник".
- Поспрашиваем мужа, - в тон моим размышлениям промурлыкала фея. Сейчас она казалась счастливой до чрезвычайности девочкой-подростком с угольно-черными хвостиками волос. Похоже, перетекать из облика в облик было ей в удовольствие.
***
Павел суетливо возился у большого амбарного замка, когда мы возникли рядом. Я, тощий юноша в темно-серой рясе, вряд ли представлял для него угрозу, однако Благороднорожденная мгновенно вымахала в баскетболистку с квадратными плечами, так что великан Павел Синяй-Борода заканчивался где-то у ее подмышки. Что ни говори, вкус у моей феи по части обликов был своеобразный.
Павел попытался испариться, но для великана-людоеда (пусть бывшего) этот фокус просто не проделаешь. Раиса Никоновна строго поглядела на Павла:
- Что вы знаете о следах Хищника?
Павел как-то инстинктивно сжался под буравящими очами сильванки, пытаясь спиной прикрыть дверной замок. Однако фея была начеку: неуклюже задев могучей дланью ручку двери, она сбила тяжеленный засов на пол. Кривая дверь, заскрипев, отворилась. Павел от ужаса зажмурил глаза.
Сарайчик был доверху набит портфелями. Портфелями всех мастей, от белого с посеребряной пряжкой до черного сверкающего, от дорогущего изящного дамского портфельчика из крокодильей кожи до потрепанного, с заплатой сбоку портфеля какого-то полунищего бухгалтера. Странно, как в этом сарайчике, кроме портфелей, мог помещаться такой внушительный великан, как Синяй-Борода. Однако помещался. Глаза Павла, радостно блестя, блуждали по хозяйству, нос позеленел, ноги как-то раздались. Прямо на наших глазах Павел трансформировался в дракона и тут же уютно свернулся на горе портфелей. Спать. Из груды портфелей раздался возмущенный писк.
Дракон Павел лениво подвинулся, и из-под кожаной горы показалась знакомая борода, украшенная алым бантиком. Оказывается, вот где пропадал лесовик Владостоков.
Пара движений, и лесовик уже карабкался по ладони Благороднорожденной феи, возбужденно щебеча:
- И вот он цап мой портфельчик, а я ему не отдал, ну тогда он хвать и меня разом, несет-не замечает, и в сараюшку...
- Мое... мое... мое сокровище, - зашипел Павел и обвел нас прохладным взглядом своих застывших змеиных глаз.
- Какое ж это сокровище? разве сокровище? - пожала плечиками снова ставшая миниатюрной фея Раиса Никоновна, - где тут золото, где брильянты?
- Мое сокровище, - упрямо шипел ящер, - сокровище, это раньше металл в ходу был, а нынче деловые бумаги, да акции, да документы... все в портфелях... мое сокровище...
- Так, да не так, - рискнул вмешаться я, - что бумажки? Пустяк, ветер принес-ветер унес, огонь вспыхнул-сгорели... Вот любовь - истинное сокровище.
У Лапушковой-Бязиной в глазах заплясали веселые огоньки, и она самым серьезным голосом поддакнула:
- Любовь да жена - больше сокровища и придумать трудно... вот вы тут с бумажками, а в это время на ваше сокровище кто-то покушается... Нора-женщина видная...
- Мое сокровище! - возмущенно засвистел дракон и с недраконьей прытью устремился к родному очагу.
- Глядишь, и петухи пропадать перестанут, он их к супруге на метр не подпустит.
Фея хихикала, не переставая.
- Правду говорят про дикого зверя ревности, - от улыбки она опять поменяла облик, рассыпаясь на искорки розовых ямочек на щеках.
За спиной раздувались три пары крыл - все чин чином, как и положено инспектору дома Сильвы.
- Однако, мне пора,- Благороднорожденная фея Раиса Никоновна Лапушкова-Бязина положила на мою кисть свою тоненькую, ставшую такой небольшой ладошку, - спасибо за сотрудничество, от имени сил Сильвы приношу благодарность иноку-сыщику Порфирию Карповичу Сидко за успешно завершенную операцию.
Фея коснулась моего плеча украшенным стеком, моя ряса почернела. Экзамен сдан, постриг свершен.
Я долго глядел ей вслед. Да, в мои 30 лет быть в чине инока-сыщика - это карьера. Но не податься ли все-таки в сильванскую академию, а?
Я по привычке быстро оглядел крылья. И впрямь, Благороднорожденная... ни к одному из Четырех домов не принадлежит, цвета не те... да, важный гусь нынче ко мне пожаловал.
На важного гуся эта фея вовсе не тянула. Скорее благороднорожденную Раису Никоновну можно было счесть средней величины несушкой. Дородная увесистая фигура феи, увенчанный очками ехидно-острый нос, прищуренные недоверчивые глаза - все говорило о том, что благороднорождена Раиса Никоновна была довольно давно. Глядя на ее нарукавники, фею запросто можно было перепутать с пожилой бухгалтершшей.
- Что угодно Благороднорожденной в моей скромной обители? - поинтересовался я, склонив очи согласно этикету и перебирая четки из вишневых косточек. Так вот за здорово живешь благороднорожденные феи в кельи обычного послушника-сыщика не заглядывают, а эта Раиса Никоновна была явно не простой, ох, и не простой. Это вам не домовой какой с жалобой на воришку-соседа, это Благороднорожденная, все три пары крыл на месте.
- Какой из Великих домов соблагоизволил, - начал было я фразу, но фея Раиса Никоновна перебила:
- Силы Сильвы, третья ступень.
Что ей, благороднорожденным можно и так. Но зачем это я понадобился экологам? Теперь я заметил зеленые полосы на серых крыльях феи Раисы Никоновны. К службе охраны лесов я отношения вовсе не имел.
- Дело конфиденциальное, - неожиданно заговорщицки подмигнула благороднорожденная Лапушкова-Бязина, - силы Сильвы просят вашего содействия в поимке...
Не к добру, нет, не к добру в моей обители возникла девица Лапушкова-Бязина. Феи все девицы, кажется, я ни разу не слышал о замужней фее... Сильване оплошали, а отдуваться за всех опять будет бедный сыщик. Ну что ж, содействия так содействия.
- Хищника! - раскатисто рявкнула Лапушкова-Бязина. Казалось, она на глазах выросла сантиметров на 20, и теперь надо мной возвышалась гренадер-девица, недобро поблескивая огромными зелеными глазищами. Этой навряд ли можно было дать больше 30. Я слышал, что высшие феи меняют облик по настроению, но такую метаморфозу наблюдал впервые. Волосы Раисы Никоновны меж тем из седеньких завились в крутые каштановые локоны, брови потемнели, платье собралось в строгую военную униформу. Похоже, Лапушкова-Бязина была Благороднорожденной высшего чина, чтоб вот так перед мелкой сошкой, послушником-сыщиком скидываться.
Меж тем фея поджала три пары крыл и плюхнулась на дубовый табурет у моего обеденного стола. В ее длинных пальцах откуда-ни-возмись завертелся узкий стек, стучавший в такт раисиным репликам.
- Послушайте, досточтимый Пафнутий Карпыч, департаменту требуется ваша помощь. Я в курсе, что хищники не по вашему ведомству, но лесовик Владостоков пропал, а я территорию не знаю...
Так вот сразу и досточтимый. Нет, дело явно серьезное, ежели к послушнику ордена сыщиков такая шишка обращается "досточтимый"... Владостоков? Пропал???
- Владостоков?
- В хижине нашли только обрывки ткани одежды. В последнее время он занимался поиском хищника. Мы вот портфель с бумагами, результатами экспертизы ему выслали, и нате вам - ни его, ни портфеля...
Я неплохо знал Владостокова. Этот пожилой лесовик всегда зачесывал бороду за левое плечо и украшал бантом. Поговаривали, что он потомок того самого Черномора, но я не рисковал расспрашивать, а лесовик все больше о зайцах рассказывал. Как бы то ни было, Владостоков и героическая борьба... Владостоков и таинственная пропажа... между собой не очень-то вязались.
Я встал, оправив подрясник.
- Готов оказать любую помощь силам Сильвы.
- Давайте уже на ты, - по-детски усмехнулась Благороднорожденная Раиса Никоновна, - чай, вместе работать.
Показавшись субтильной девченкой с невыносимо-рыжими волосами и нелепыми веснушками, фея Раиса Никоновна Лапушкина-Бязина никак не походила на серьезного инспектора. Крылья весело трепыхались за спиной.
Неожиданно низким голосом фея начала излагать подробности.
- Сейчас опять изменится, - успел подумать я, - и вот передо мной сидела сухонькая учительница с указкой. Благороднорожденная явно еще совсем недавно получила чин и не наигралась в эти дурацкие превращения.
А факты меж тем укладывались в мозаику, которую еще только предстояло сложить.
Имелись:
- Пропавший лесовик Владостоков, существо довольно безобидное и привязанное вроде бы только к зайцам.
- Куда-то сгинувшие ВСЕ деревенские петухи.
- Следы Хищника на тропинке у деревни Девятый Вал, а еще точнее, у дома Норы Куроскиной, те самые, которые видела соседка Марья Агафоновна Прытская и внучка ее Дарья, да не только видела, но и засняла. Следы матерые, явно зверь шастал.
Деревенька эта имя получила по прихоти помещика, любителя искусства, который даже вырыл пруд посреди парка и велел на нем обустроить живую картину. С тех пор народу на селе поубавилось, и когда орден сыщиков направил меня, отличника, на послушание в такую глушь, однокурсники посмеивались - не Москва, не Питер, деревня Девятый Вал.
Однако то ли карты так странно сложились, то ли кто-то наверху подкрутил гайки, но именно тут, в Девятом Вале и местных чащебах сконцентрировалась всякая явная и неявная сила. По глухомани бродили вроде бы давно уже вымершие чудозвери, на полянах вытанцовывали свои балы юные Жители холмов (и дался им наш Девятый Вал на плоской, как лепешка, лесистой равнине). Ну и настрой тут требовался соответствующий - сложно расследовать похищение очередного горшка с золотом у эльфа, который и сам точно не помнит, где его зарыл. А что стоит, скажем, дело о беглой курице-золотые-яйца? И вот теперь в довершение списка - Хищник.
***
Нора Куроскина томно валялась на кровати. В томном валянии Нора знала толк и очень это дело любила, но чего-то не хватало в Норином окружении.
Роковая красавица Нора потянулась, аккуратно зевнула, обнажив точеные клыки, оглядела интерьер. Не было мужа. Муж, нежный муж Павел Синяй-Борода не стоял у постели красотки, держа розу, и даже какой-то тюльпан не держал. Павел попросту слинял. Нора трогательно взмахнула ресницами и застонала. Такой стон мог бы пробудить камень, камень, но не этого бездушного мужа. Подумаешь, она всего-то попросила новый комплект ключей, и семейные традиции - вовсе не оправдание. Нора нежно улыбнулась, вспомнив, какую сцену она устроила этому мерзавцу вчера. Далеко не уйдет, перед чарами роковой женщины Норы Куроскиной еще никто не мог устоять.
***
Павел вразвалку крался по кривой деревенской улице, прячась в тени забора. Время от времени нежный муж оборачивался, проверяя, не следит ли за ним супруга. Супруга вроде бы не следила, но Павел достаточно знал свою жену, чтоб не верить внешним признакам.
Павел, нервно озираясь, скрылся за поворотом.
***
Как раз в это время мы уже почти подошли в домику Норы. Именно тут видели следы хищника.
Я безрадостно посмотрел на Норину дверь. Хищник должен был быть действительно здоровенным, чтоб по доброй воле заглянуть к Куроскиной. Я, скромный послушник ордена сыщиков, на отлично экипированного хищника не тянул, однако направляющая рука феи Раисы Никоновны влекла меня прямо в жерло вулкана. Благороднорожденная меж тем строго спросила:
- Это...?
Глядя в блеклые глаза железной леди, я понял, что просто обязан рассказать ей про Куроскину, ее мужа, их родственников до седьмого колена и случайных знакомых все, что только знаю. Порыв говорить правду был так силен, что меня передернуло, и, только сдерживаясь всей силой воли, я ограничился:
- Молодая, красивая, замужняя. Роковая... Очень роковая.
Фея Раиса Никоновна ничего не ответила. Она опять меняла тело. Рядом со мной уже, робко поскрипывая палочкой, телепенилась благообразная розовенькая старушка в седых буклях. Сзади старушки, под шалью, мерно трепетали все три пары крыл Благороднорожденной.
***
Дверь тихо скрипнула, и в полутьме мы сразу разглядели ее. Невинное, чистое лицо Норы Куроскиной как будто сошло с полотен Тициана.
- Здравствуйте, почтенная Нора Венедиктовна, мы к вам по делу... - начал было я.
Нора мелодично засмеялась. Так, наверно, смеются буддийские серебряные колокольчики. Так смеется певчий тростник. Глядя на ясный лик Норы, хотелось слагать стихи или картины писать, что ли. Я нервно начал перебирать четки. Нежность комком стояла в горле. Чары Куроскиной начинали действовать.
- По делу? - Нора страстно зашептала мне какие-то теплые слова, не обращая на Благороднорожденную никакого внимания, - молодой послушник-сыщик - и сразу по делу...
Я падал в этот шелестящий голос, как в пропасть, перед глазами кружились Норины щеки, и тонкие пальцы, и еще что-то, названия чему я не знал и знать не хотел, и самым важным в мире было услышить продолжение этой бессмысленной фразы, не прервать, не отпускать.
Неожиданно звонкий голос феи Раисы Никоновны разорвал путы шепота Куроскиной:
- Возле вашего дома видели следы Хищника. Что вы об этом знаете?
Нора, казалось, впревые заметила, что, кроме меня, в комнате находилась и Благороднорожденная. Заметила, и ей это не понравилось.
Между тем Лапушкова-Бязина опять поменяла форму. Над Норой стояла блондинка с лунными локонами, чем-то смахивающая на "Весну" Боттичелли. Благороднорожденная явно была не чужда классической живописи.
- Ничего не знаю, - неожиданно злобно заклекотала Куроскина, - ничего не знаю, может, муж мой... у него там что-то в сараюшке, может, он кого и держит, а мне ничегошеньки не известно, и идите отсюда, идите...
Фея Лапушкова-Бязина сделала шаг к двери, распахнула ее. В покои Куроскиной ворвался луч света. Несравненная Нора в замешательстве натянула простыню на лицо, прячась от солнечных лучей. Из-под материи торчали птичьи ноги с кривыми кинжалами когтей.
- Таким, как ты, с этой сиреной долго быть опасно, - дружески ткула пальцем меня Лапушкова-Бязина, обернувшаяся стройной коротко стриженой спортсменкой (и зачем на спине крылья?), - удирай, пока она не видит, что добыча уходит.
Нора каркнула что-то, но дверь уже захлопнулась за нами.
Под крыльцом роковой Норы торчало какое-то перо. Я было наклонился, но Благороднорожденная тотчас цапнула его, дернула - и выволокла на свет божий целый петушиный хвост.
- Так вот куда девались деревенские петухи, - я ощутил какую-то масляную тяжесть под языком, вспоминая светлое Норино личико, волнующим голосом заманивающее петуха, - незавидная участь.
- Однако это не Норины следы были там, на тропинке, когда их видели деревенские. У Норы лапы птичьи, а на фотоснимке, лежавшем в папке Лапушковой-Бязиной, явно читалась звериная ступня, и какая ступня - размеры колоссальные, недаром селяне, приученные ко всякому, кинулись к сильванам: "Хищник".
- Поспрашиваем мужа, - в тон моим размышлениям промурлыкала фея. Сейчас она казалась счастливой до чрезвычайности девочкой-подростком с угольно-черными хвостиками волос. Похоже, перетекать из облика в облик было ей в удовольствие.
***
Павел суетливо возился у большого амбарного замка, когда мы возникли рядом. Я, тощий юноша в темно-серой рясе, вряд ли представлял для него угрозу, однако Благороднорожденная мгновенно вымахала в баскетболистку с квадратными плечами, так что великан Павел Синяй-Борода заканчивался где-то у ее подмышки. Что ни говори, вкус у моей феи по части обликов был своеобразный.
Павел попытался испариться, но для великана-людоеда (пусть бывшего) этот фокус просто не проделаешь. Раиса Никоновна строго поглядела на Павла:
- Что вы знаете о следах Хищника?
Павел как-то инстинктивно сжался под буравящими очами сильванки, пытаясь спиной прикрыть дверной замок. Однако фея была начеку: неуклюже задев могучей дланью ручку двери, она сбила тяжеленный засов на пол. Кривая дверь, заскрипев, отворилась. Павел от ужаса зажмурил глаза.
Сарайчик был доверху набит портфелями. Портфелями всех мастей, от белого с посеребряной пряжкой до черного сверкающего, от дорогущего изящного дамского портфельчика из крокодильей кожи до потрепанного, с заплатой сбоку портфеля какого-то полунищего бухгалтера. Странно, как в этом сарайчике, кроме портфелей, мог помещаться такой внушительный великан, как Синяй-Борода. Однако помещался. Глаза Павла, радостно блестя, блуждали по хозяйству, нос позеленел, ноги как-то раздались. Прямо на наших глазах Павел трансформировался в дракона и тут же уютно свернулся на горе портфелей. Спать. Из груды портфелей раздался возмущенный писк.
Дракон Павел лениво подвинулся, и из-под кожаной горы показалась знакомая борода, украшенная алым бантиком. Оказывается, вот где пропадал лесовик Владостоков.
Пара движений, и лесовик уже карабкался по ладони Благороднорожденной феи, возбужденно щебеча:
- И вот он цап мой портфельчик, а я ему не отдал, ну тогда он хвать и меня разом, несет-не замечает, и в сараюшку...
- Мое... мое... мое сокровище, - зашипел Павел и обвел нас прохладным взглядом своих застывших змеиных глаз.
- Какое ж это сокровище? разве сокровище? - пожала плечиками снова ставшая миниатюрной фея Раиса Никоновна, - где тут золото, где брильянты?
- Мое сокровище, - упрямо шипел ящер, - сокровище, это раньше металл в ходу был, а нынче деловые бумаги, да акции, да документы... все в портфелях... мое сокровище...
- Так, да не так, - рискнул вмешаться я, - что бумажки? Пустяк, ветер принес-ветер унес, огонь вспыхнул-сгорели... Вот любовь - истинное сокровище.
У Лапушковой-Бязиной в глазах заплясали веселые огоньки, и она самым серьезным голосом поддакнула:
- Любовь да жена - больше сокровища и придумать трудно... вот вы тут с бумажками, а в это время на ваше сокровище кто-то покушается... Нора-женщина видная...
- Мое сокровище! - возмущенно засвистел дракон и с недраконьей прытью устремился к родному очагу.
- Глядишь, и петухи пропадать перестанут, он их к супруге на метр не подпустит.
Фея хихикала, не переставая.
- Правду говорят про дикого зверя ревности, - от улыбки она опять поменяла облик, рассыпаясь на искорки розовых ямочек на щеках.
За спиной раздувались три пары крыл - все чин чином, как и положено инспектору дома Сильвы.
- Однако, мне пора,- Благороднорожденная фея Раиса Никоновна Лапушкова-Бязина положила на мою кисть свою тоненькую, ставшую такой небольшой ладошку, - спасибо за сотрудничество, от имени сил Сильвы приношу благодарность иноку-сыщику Порфирию Карповичу Сидко за успешно завершенную операцию.
Фея коснулась моего плеча украшенным стеком, моя ряса почернела. Экзамен сдан, постриг свершен.
Я долго глядел ей вслед. Да, в мои 30 лет быть в чине инока-сыщика - это карьера. Но не податься ли все-таки в сильванскую академию, а?