Конкурсный текст: Слоеный пирог для Билла
(Продолжение. Начало здесь)
Автор: kisochka_yu
***
Следующие годы тянулись бесконечно, а прогалопировали одним большим мигом. Время замешалось в однородную упругую субстанцию, как идеальное картофельное пюре.
Салли мастерски овладела наукой ожидания. И достигла в этих откровениях совершенства - она перестала страдать в отсутствие Билла. Просто жила, крутясь между родительскими собраниями в школе, ремонтами и перестройками дома. “Имбирный пряник” отрастил две дополнительных спальни и голубую ванную комнату с дурацкими романтичными оконцами в скошенной крыше. Старшие мальчики-гвоздики закончили школу и отбыли в Академию. А еще не надо забывать встречи книжных клубов, совместные соседские обеды… Билл для большинства живших на их улице стал скорее легендой, нежели реально действующим мужем.
Она немного боялась отъезда маленького Билли в Вест Пойнт. Но пережила и это. Плотно прикрыла дверь в пристрой и... занялась разведением роз. К ее саду слетались все бабочки и колибри в округе, и не хватало места в кабинете для ленточек и кубков “За самый красивый садик нашего славного городка”. Так было сладко и вензелясто на этих самых ленточках и кубках написано. Крошечный кактусярий по-прежнему нежился на самом солнечном пятачке.
Билл, меж тем, был не просто успешен: казалось, любое его действие осаждается новой звездой на погонах. Конечно не без скандальчиков, не без обвинений в нарушении субординации… Всякий раз вспоминали и его рекордное число часов на гауптвахте в Академии и почетное триста-с-чем-то место среди выпускников. Но он неостановимо шел выше и выше.
Его отлучки все удлинялись и привели, в результате, к священным 25 дням присутствия в году. Иногда Салли пугалась, не приучает ли он ее к мысли, что однажды исчезнет навсегда. Подобная крамола посещала под утро в первые пять минут после пробуждения, когда Салли была особенно уязвима - день с его суетой и делами еще не наступил, а сны уже улетели.
Его визиты стали редкими драгоценными бусинами, упругими, радужными, неотличимыми и, в то же время, неподдельно разными. За час до приезда черного джипа дом, выскобленный до зеркального блеска, замолкал и таился. Словно забывал дышать ... А потом - все в праздничную кучу - белый песок, рождественские свечи, фейерверки, и никого вокруг - никого, никого вокруг. Плотный гладкий голышик счастья. Пусти по волнам - будет прыгать до горизонта. И через мгновение длиной в неделю - шуршащий прочь по гравию джип. Ей всегда казалось, что дом вздыхает вслед - то ли с горечью, то ли с кратким предательским облегчением. Она легко вздыхала тоже, тая от самой себя усталость перетянутой струны. Отталкивалась от берега последней встречи и втягивалась в обычную свою круговерть. Очередная бусина скользила в память по прочной низке времени.
На тридцатилетие свадьбы он прилетел из ниоткуда, свалился, как снег на голову. И закрутил ее на пару дней неожиданным праздником. Они сидели в “Фрайдей”, столик у окна, смешной сетевой ресторан в обычном торговом центре. Вот такой у них был торжественный ужин... Салли не удержалась, поделилась брызжущим во все стороны, распиравшим ее счастьем с соседкой, адвокатшей Айлин. И только поймав недоуменный взгляд - ресторан “Фрайдей”? - поняла, как, наверное, смешно они выглядели в этом обшарпанном заведении, опасно граничащим просто с фастфудной жральней. Билл в генеральском мундире, и она сама, Салли, в “маленьком черном” от дорогого дизайнера. Да еще и с жемчугами, которых не надевала со свадьбы.
Два года назад заговорили о его Назначении. Да, именно так, с заглавной буквы. Это было Назначение жизни. Билл волновался, уезжая в Дом. Все прошло гладко, оставшуюся неделю до отъезда за океан он был весел. Только чуть-чуть, самую малость более сдержан. Если бы она не чувствовала его так хорошо, всем существом, она бы и не заметила. Почти впервые за всю их жизнь, она точно знала, где ему предстоит служить.
- А как ты смотришь на то, чтобы встретиться со мной в Париже? - такого прежде не случалось, чтобы он позвонил ночью, он прекрасно чувствовал часовые пояса. Звучал не то, чтобы устало, пыльно как-то. Да-да, у него был голос серого цвета.
Она застыла в смятении, увидев его в аэропорту. Нет, это был все тот же ее Билл, ее гвоздь. Но гвоздь, который долго и упорно пытались вбить в гранитную скалу. Бессмысленные усилия не погнули его, но исцарапали и состарили... Почему ей именно сейчас, ниоткуда, вдруг вспомнилась свадебная фотография с молодыми лейтенантиками в мундирах, подернутых патиной вины?
Она успела вовремя: чудище с зубодробительным именем Эйяфьядлайёкюдль укрыло Европу пепельной пылью. Два дня каникул превратились в неделю пьяного разгула под неусыпным наблюдением вулкана. Она не могла понять, зачем Билл позвал ее сюда. Они почти ни на минуту не оставались одни - повсюду, из бара в паб, из паба в следующий бар, за ними следовали офицеры его свиты. И еще один человек - небольшой, обманчиво округлый, с умным простоватым лицом. Никогда не расстававшийся с блокнотом. Журналист, как она поняла почти сразу. Да он и не скрывал.
А что там говорилось! Салли, жена генерала, полковничья дочь, покрывалась испариной: да за любую из брошенных пьяными офицерами фраз, ежели кто услышит, можно было пойти под трибунал за нарушение субординации и оскорбление высшего руководства. И все это записывалось небольшим округлым человечком в блокнотик. Подчас ему услужливо надиктовывали. Поскольку в шуме ирландских пабов бедняга не всегда мог расслышать крамольное, недозволенное, но только для его ушей предназначенное.
- Зачем ты это делаешь? - не удержалась, спросила она мужа, притиснутая к нему вплотную у очередной скользкой барной стойки.
- Нам-нам, - бурча, сказал Билл, вгрызаясь в куриное крылышко. Дурашливо скосил глаза, спьянил лицо. - Нам-нам, дорогая, - тут он взглянул на нее остро, прямо, до глубины. И она с ужасом поняла, что он абсолютно и неизлечимо трезв.
Бомба разорвалась через два месяца. Салли была разбужена среди ночи телефонным звонком. Джером, давно забытый, совсем из другой жизни. До нее доходили слухи, что он то удалялся к буддистам, то жил с мальчиками, то жил с девочками, то с мальчикодевочками, счастливо избежал СПИДа - и не раз… Слухи достигали ее редко и было непонятно, чему верить. Да и не очень-то интересно, если совсем честно.
- Ты уже видела статью? Ты уже видела статью про твоего генерала? - он почти кричал. - Ты же там была? Ты понимаешь, что ему конец? Что он наговорил на всю оставшуюся жизнь?
Салли молчала. Она ждала этого два месяца, но все равно оказалась неготова. Не могла прочувствовать до конца, что это означает. Наверное, теперь Билл чаще будет дома. Скорей всего - просто всегда. Наверное, это хорошо. Скорей всего - очень хорошо. Какие мелкие мысли в такой важный момент. Интересно, это у всех так, или только у меня?
- Зачем он позвал меня туда? Зачем? - она не заметила, что сказала это вслух. Словно Джером, с которым она не виделась двадцать лет, мог ей ответить.
- Ну это-то как раз понятно, - Джером выдержал паузу, но не для эффекта. Похоже, просто затянулся - то ли сигаретой, то ли косяком. - Это-то как раз тривиально и элементарно. Для него это было важным решением... решением жизни, пика его карьеры… хе-хе… извини, сорвалось…И он просто хотел, чтобы вы были вместе. Чтобы ты поняла его. Не издали, а бок о бок, глаза в глаза. Знаешь, он, похоже, очень тебя любит. А я еще, дурак, не верил!
“ - Его привезут завтра вечером. Ты готова? - Рон старательно шуровал углями в камине. Словно и не было в мире более важной задачи.
Хильда раздраженно подняла глаза от вышивания. Как хорошо, что братец уставился в камин, так бы и стукнула по башке этого прилизанного придурка. Как ей надоели эти сочувствующие взгляды, змеящийся шепоток вослед. Да, ее муж тяжело ранен. В бою. Да, скорей всего, он никогда не сможет ходить. И хватит об этом уже!
- Спальня готова, - она сделала вид, что не поняла смысла вопроса. - Соседняя с моей. Думаю, это будет удобно.
Но Рональд, конечно же, с этой темы так просто не слезет. Хорошо хоть женушку свою не притащил выражать сочувствие. Как глазки-то у всех горят... Почему-то Хильда вспомнила, как Рональд, мелкий чубастый прыщавец, жарил на костре заживо лягушку. Давно это было. Хильда кричала, плакала и пыталась вцепиться Рональду в почти недосягаемую на тот момент физиономию… А у него вот точно также горели глазки. Любопытством и... сладострастием. Сколько их еще будет, этих мылких масляных взглядов.
- Ну, ты права , конечно, - липнет, липнет, лезет пальцами в душу, не отстанет, - Лучше уж рана, пусть и ходить не будет... Хотя ты еще такая молодая, конечно... Мне вот и Лиз говорит - она же такая молодая, жалко ее, совсем-то мужа и не видала… но зато герой! Было бы хуже, если бы позор...
Рон опять уставился в огонь, вытянул руки, закачал головой, поджав губы. Видимо, в его словаре это называлось “поза родствнного сочувствия”. Главное - не сорваться.
“- Что ты знаешь о позоре, мелкий гаденыш? Чтобы чувствовать позор, надо обладать глубиной сердца... Твоя душонка даже позора не вместит… Блюдце плоское… накрени - и все вытечет - вина… раскаяние… ничего не останется, кроме твоего собственного ненаглядного пупка.” - Хильда сама себе удивлялась. Ведь это ее брат, родной брат, пусть и не идеальный, но какой уж есть.
- Спальня готова, - ровным голосом, в одну длинную нескончаемую ноту, повторила она. - Думаю, ему будет там удобно.
Рон примолк, наверное, обиделся на неприветливость. Но ей было плевать. Она потихоньку вживалась в новую роль. Защитницы своего мужа. Впервые в жизни она будет защищать. Прикрывать от всего этого… якобы сочувствия, ядовитого, вкрадчивого, капающего с мелких клыков. “
Джейн Конкоран “Он не святой, нет-нет!”
Джейн любила книжные клубы, библиотеки. Своих читательниц. Нет, конечно, их никогда не будет достаточно, чтобы заполнить большой зал. Но человек тридцать-сорок обычно собирались.
Но самой драгоценной ее аудиторией, конечно же, были юные гарнизонные лейтенантши. Отчаянные, отважные, подчас даже более амбициозные, чем их мужья. Интересно, понравится ли им ее последний роман? Он вышел очень быстро, буквально за три месяца. Джейн привычно принялась пересчитывать свеженькие авторские экземпляры - четыре соседкам, они просили… еще пару - сестре и жене брата…
- Дин-дилли-дон-донн! - раздалось от двери. Джейн вздрогнула, растерянно взглянула на часы. Девять тридцать...
***
- Открыто! - Салли сбежала по лестнице, распахнула дверь. Так и есть, две соседки. Они мялись за порогом, образуя смущенно улыбающееся число 10.
Единицу представляла тонкая, стрелообразная Айлин, жена адвоката Стива. В свои почти шестьдесят она выглядела девочкой-лолиткой, слегка подвяленой на солнце. Стив был по молодости знатный ходок, что еще десять лет назад муссировалось всей улицей. Сейчас он заметно поутих и вкладывал былую доблесть в обсуждение политики. Он был единственным из соседей, кто явно следил за скандальной прессой о Билле. Заскочил к Салли, долго жал руку, заглядывая в глаза, потом обронил: “В нашем правительстве сидят одни идиоты… Честным людям там делать нечего”. Сочтя свой соседский долг выполненным, ретировался.
Гвен, приветливый нолик в необъятных розовых шортах, была существенно младше Айлин и самой Салли. Не так давно она отметила сорокапятилетие. Ее муж Роб, веселый рыжий ирландец - известный ученый, держатель больших научных денег. Встречая Салли, он частенько раскланивался с шутовским уважением, приговаривая “да не оскудеет рука дающих…” Видимо, намекал на крупные гранты от военных. Салли всегда немного терялась, но исправно улыбалась. Гвен была настоящей “домашней женой”. Они не работала никогда, посвятив себя детям. “Дети - это такое благословение господне!” - с католической истовостью сообщала она на всех совместных обедах и барбекю.
Господь благословлял Гвен и Роба часто и обильно: у них было шесть дочерей и один, младший, сын. Кроме этого, они держали целый выводок кур, которые иногда рылись на клумбах Салли в поисках особо вкусных червяков. Роб все обещал надеть на домашнюю птицу электронные ошейники, но, видать, руки не доходили. Да Салли и не возражала - ну куры, не медведи же. На зиму кур забирали в дом, и они жили в комнате, отданной под библиотеку. Пол и нижние полки на время гостевания кур устилались полиэтиленом.
- Мы не помешаем? - говорила за парочку, конечно же, Айлин.
Она была самой активной участницей общественной жизни переулка Картер Лэйн. Именно она каждый год номинировала садик Салли на соискание звания самого красивого розария городка Мелроуз Парк. Именно она собирала деньги в фонд добровольных помощников полиции и пожарных, организовывала встречи с интересными людьми в местной библиотеке, а также напоминала всем соседям о приближении очередной, ежегодной вечеринки Картер Лэйн.
- Билл еще не приехал? - взгляд Айлин, казалось, пробирался сквозь стены и заворачивал за углы.
“-Интересно, а она может увидеть, куда закатился мой браслет? Который день найти его не могу...” - пронеслось в голове у Салли. Но она тут же приструнила себя - дамы искренне сочувствуют, нечего язвить.
- Нет, еще рано, - Салли неожиданно поняла, что рада им. Полтора часа до приезда Билла, сорок минут по посадки пирога в духовку. Ну и что прикажете делать со всем этим временем? Жестом поманила соседок - заходите. Они, потоптавшись в гостиной с суетливой куриной грацией, в конце концов приземлились на диван у камина.
- Ты, наверняка, много всяких вкусностей приготовила для твоего-то муженька, - это уже, конечно же, Гвен. Салли слегка передернуло от нарочитого ирландского “муженек”. Захотелось сотворить что-нибудь скандальное. К примеру, прямо тут станцевать джигу под собственное ля-ля. Она аккуратно сложила ладошки на коленях и, как могла проникновенно, улыбнулась. Айлин едва заметно усмехнулась и уставилась взглядом в джеромов паровозик над камином. Салли знала, что Айлин ужасно хочет такой же паровозик, или вообще, хоть что-нибудь из работ Кертиса для своего интерьера.
- А я вот подумала, ну лишним же не будет. У моего-то такой сладкий зубок, - Гвен, видимо, решила вывалить нынче весь запас ирландских банальностей. - Вот, это мы с детьми испекли.. Даже маленький Роб старался…
Она протянула Салли большую картонную тарелку, полную темно-коричневых, не очень опрятных внешне, пирожных. На одном был виден отпечаток детского пальца. Наверное, маленький Роб действительно очень старался.
- Ну мы вообще-то хотели еще напомнить, что завтра вечеринка Картер Лэйн, ты не забыла? - светски заметила Айлин, после того, как благодарности Салли по поводу пирожных рассыпались мелким дребезгом по всей гостиной. - Мы все так рады, что твой Билл будет с нами… Последний раз он приходил… сколько? Десять лет назад?
Салли похолодела. Она вспомнила Билла, тогда еще полковника, торчащего гвоздем посреди гомонящей публики на Картер Лейн. Адвокаты и врачи, улыбки в шестьдесят четыре зуба, неспешная кадриль мелких разговоров… четыре фразы - переход к новому партнеру, пять фраз - переход… Стив, муж Айлин, помнится, в те времена пытался выказывать симпатичной полковничихе некое особенное внимание. И поспешил к Биллу, знакомиться с таинственным соседом. Последующие несколько минут адвокат, непроизвольно морщась, осторожно разминал пожатую руку. Салли и Билл пробыли на вечеринке полчаса, и она, сославшись на дела, утащила мужа домой. Он вздохнул с облегчением. Одно хорошо - с тех пор Стив не предпринимал никаких амурных заходов в отношении Салли.
- Мы постараемся…ну.. сами понимаете…мы так давно не виделись, - она замялась, не представляя, о чем еще говорить. Поняла, что совершенно не хочет думать о завтрашней жизни, подступившей под горло, совсем близко. - О, у меня же для вас подарки! Вы будете первыми!
Она быстро сбегала наверх и вернулась с двумя книжками.
- Вот, только что получила, авторские экземпляры… подписать? - и она привычно размахнула на форзаце “Джейн Конкоран”.
- Ты непременно должна выступить в нашем книжном клубе! - Айлин уже строила планы. - Даже нет, лучше! Ой, что я придумала! Ты должна прийти с Биллом! Мы все хотим увидеть мужа великой Джейн Конкоран.
Вот оно! То, что Салли гнала от себя последние дни, было сказано соседкой невзначай, веселым праздничным тоном. А ведь Айлин не понимает, она вправду думает, что для меня это в радость. Он, трехзвездный генерал О`Клири, двигавший армии и фронты, решавший сотни тысяч судеб... теперь станет просто мужем великой женской писаки Джейн Конкоран.
Салли поняла, что сейчас расплачется. Взглянула на потолок - старый трюк, известный от бабушки. Не хочешь показать слезы - гляди вверх. Я подумаю об этом завтра, я защищу его.
Она поднялась, виновато разводя руками - мол, еще столько дел. Гостьи, суетливо и благодарно кивая, сгинули. Пора было сажать в духовку пирог.
“ …Те, кто не искушен в ожидании, думают, что оно однородно. Просто ждешь и просто тоскуешь, невелика наука. Как это наивно!
Джесс старалась не смотреть на часы. Никакой опыт, никакая нажитая премудрость не спасали от самых последних, самых долгих минут.
Поначалу живешь, как живешь. Ездишь по магазинам, готовишь обеды детям. Можно, конечно, завести маленький магнитный календарь на холодильнике и каждое утро вычеркивать прошедший день. Но тут ждет ловушка! Поначалу ты вычеркиваешь вчерашний день, каждое утро, , отправив детей в школу, сидя за своим одиноким завтраком... потом начинаешь вечером вычеркивать сегодняшний день - ну осталась же только ночь, а ночью я сплю… потом - вычеркиваешь день после обеда - что уж терпеть-то… И в конце концов, начинаешь уничтожать по утрам предстоящий день. А он… вот он, лежит перед тобой неперейденным полем, он длинен, он обещает, его надо прожить.
Искусство ожидания заключается в том, чтобы каждое мгновение прожить до конца. И - ради того, кого ждешь, и только ради него! - прожить с удовольствием. Чтобы накопилось, о чем рассказать, а не вздыхать притворной украдкой - да, ты вон там, а я тут… так прям тосковала, что прям извелася вся…
Джесс никогда не верила в дурацкие слезоточильни женских романов: “она была несчастна десять лет подряд”. Это можно написать, бумага стерпит. Но в реальной жизни быть несчастной десять лет подряд? Ни разу не улыбнуться упавшему в ладонь вырезному кленовому листку? Ни разу не захлебнуться радостью поутру, увидев, как солнечный луч протискивается сквозь ставни? Как же надо пренебрежительно недолюбливать своих героев.
Но самое главное испытание ждет в последние дни. Надо стать очень осторожной, суеверно осторожной. Чтобы никакая случайность не разрушила ожидаемую встречу. Как это банально и глупо, если влетишь в аварию за час до окончания разлуки... Или крышу дома снесет ураган. Это - для мелодрамы. А у нас тут - жизнь. Мы дождемся, как бы тягостно это ни было…
Джейн Конкоран “Здравствуй, незнакомец”
(рабочее название, роман только что начат)
Джейн оторвалась от компьютера. На кухне пробренчал таймер. 10-55. Пора вынуть пирог. Он нынче удался: румяный, нежный, за минувшие полчаса насквозь пропитавший весь дом запахом ягод и корицы.
Последние две минуты перед одиннадцатью Салли бесцельно стояла в гостиной у двери, глубокомысленно повторяя: “Пирог удался… пирог удался”….Часы на каминной полке подпевали: “Салли… Джейн… Салли… Джейн…” Когда она вернется сюда с Биллом, эти же самые часы начнут отсчитывать их новое время. Пока еще неведомое. Словно смирившись с предназначением, часы принялись бить одиннадцать.
Салли Джейн шагнула за порог. Прошелестел гравием черный джип. Билл застыл у водительской дверцы. Он ждал ее, словно не решаясь сделать шаг навстречу.
Салли приближалась, цепляя взглядом его взгляд. В глазах мужа все еще билась и колыхалась неведомая ей война. Эту войну надо удержать внутри, впитать в себя, не дать ей выплеснуться на розовый сад, на домики-пряники, тонущие в зелени огромных деревьев. У нее хватит сил защитить привычный маленький мир.
Джейн приближалась, цепляя взглядом его взгляд. Она привыкала к своей новой, теперь уже вечной, роли. Защитить Билла, оградить от чести быть мужем женской писательницы Джейн Конкоран. Она сможет, она справится. И название ее будущего романа так и останется всего лишь звонкой, горькой фразой.
Салли Джейн уже не видела ни розового сада, ни притихшей улицы. Ее окружал далекий, душный, влажный вечер, когда лужи под ногами упрямо пахли пивом. И навстречу шагнул стриженый Мальчик-Гвоздь. Раз и навсегда.
В уши хлынул птичий гомон и треск цикад. Он плавно перелился в тиканье огромных невидимых часов. Деловито считавших первые мгновения их новой жизни.