С ПОСТОРОННИМ В
Федор Игнатьевич Опанасенко, потомственный алкоголик в восьмом поколении, неизменно носивший во внутреннем кармане куртки чекушку "Столичной" вместо паспорта, в тринадцатый раз отчаянно пытался покончить с собой.
Он уже травился мышьяком, дихлофосом и цианистым калием, топился в Яузе и костромских болотах, вешался на потолочной балке и вековом дубе, вскрывал себе вены, стрелялся из обреза и подводного ружья, принимал ванну с кипятильником и бросался под электричку в метро. Но все было безуспешно: всякий раз Федор приходил в себя у Склифосовского, в третьем боксе реанимации на койке у окна.
Теперь Федор Игнатьевич решил действовать наверняка и, запасшись, по обыкновению, "мерзавчиком", в грозовую ночь полез, матерясь и отплевываясь, на опору высоковольтной линии…
- Так-так-так… - сказал нетрезвый и неопрятный старик, приоткрыв калитку и почесывая яйца через ткань длинной, некогда белой рубахи. - Опять?
- Н-н-никак нет, - заикаясь, проблеял Федор Игнатьевич.
- А в кармане что? - дед заскорузлой ладонью с грязными обгрызенными ногтями похлопал по мокрой насквозь ветровке Федора. - Опять «талисман»?
Потомственный (в восьмом поколении) алкоголик виновато опустил голову.
- Эх, погнал бы я тебя отседова взашей, гада этакого, да нельзя. - Старик сурово покачал давно не мытой седой головой. - Уж расстарался ты на ентот раз, Фаэтон хренов. Велено пропустить тебя, блаженного. Но - контрабанду - изъять и уничтожить.
Федор Игнатьевич трясущимися руками вытащил из кармана прозрачную бутылочку, и, получив увесистый пинок под зад, в мгновение ока оказался по ту сторону ворот.
А Святой Петр, удовлетворенно крякнув и наспех перекрестясь, присосался пересохшими от волнения губами к горлышку своей добычи….
Он уже травился мышьяком, дихлофосом и цианистым калием, топился в Яузе и костромских болотах, вешался на потолочной балке и вековом дубе, вскрывал себе вены, стрелялся из обреза и подводного ружья, принимал ванну с кипятильником и бросался под электричку в метро. Но все было безуспешно: всякий раз Федор приходил в себя у Склифосовского, в третьем боксе реанимации на койке у окна.
Теперь Федор Игнатьевич решил действовать наверняка и, запасшись, по обыкновению, "мерзавчиком", в грозовую ночь полез, матерясь и отплевываясь, на опору высоковольтной линии…
- Так-так-так… - сказал нетрезвый и неопрятный старик, приоткрыв калитку и почесывая яйца через ткань длинной, некогда белой рубахи. - Опять?
- Н-н-никак нет, - заикаясь, проблеял Федор Игнатьевич.
- А в кармане что? - дед заскорузлой ладонью с грязными обгрызенными ногтями похлопал по мокрой насквозь ветровке Федора. - Опять «талисман»?
Потомственный (в восьмом поколении) алкоголик виновато опустил голову.
- Эх, погнал бы я тебя отседова взашей, гада этакого, да нельзя. - Старик сурово покачал давно не мытой седой головой. - Уж расстарался ты на ентот раз, Фаэтон хренов. Велено пропустить тебя, блаженного. Но - контрабанду - изъять и уничтожить.
Федор Игнатьевич трясущимися руками вытащил из кармана прозрачную бутылочку, и, получив увесистый пинок под зад, в мгновение ока оказался по ту сторону ворот.
А Святой Петр, удовлетворенно крякнув и наспех перекрестясь, присосался пересохшими от волнения губами к горлышку своей добычи….