Деревня Клойц : Краса незримого (4)

[akkalagara]

( Начало)

Когда они ушли вместе с деканом, исчезнув в темноте ночи, Хорн в изнеможении рухнул на кровать. Он никогда так подолгу не разговаривал с людьми и не хотел, чтобы что-нибудь подобное когда-либо повторялось. Несмотря на все те условия, которые он им выставил, они согласились. Более того, они были довольны - довольны тем, что отдавали баснословные деньги за его черновики и наброски. Хорн ясно видел это, когда они уходили.

С того времени Хорн помимо рисунков и картин для собственного пользования делал еще копии, которые отсылал посредникам. Они же, в свою очередь, регулярно переводили на его счет деньги и присылали отчеты. Посредники устраивали закрытые аукционы, на которых его картины уходили за круглые суммы. Общался с ними Хорн исключительно по почте. У него были подозрения, что они неплохо на нем наживаются, но это его мало беспокоило.


Теперь у него появилась возможность вести тот образ жизни, который его привлекал. Хорн оставил работу в экспедициях. Он имел достаточно средств, чтобы самому снаряжать путешествия - туда, куда ему вздумалось бы.

Хорн колесил по разным странам и провинциям, изучая особенности все новых и новых видов созданий: периодичность их миграций, их метаморфозы, изменения их поведения. Он исчерчивал карты кривыми дугами, спиралями, кругами, пытаясь найти закономерности тех процессов, которые видел. Все чаще и чаще ему казалось, что он стоит на пороге разгадки, что вот-вот поймет и найдет то недостающее звено цепочки, тот ключик, который позволит ему понять - что движет этими существами и кто они такие.

Все его познания об этих существах носили описательный характер - он не мог поставить над ними опытов, не мог провести аутопсии, не мог их потрогать или пощупать. В какой-то из книг еще студентом он читал, что наблюдатель идеальный - наблюдатель никак не влияющий на объекты наблюдения. Это был как раз его случай. Однако видя все происходящее, он не был в состоянии его объяснить. У него было множество толкований, каждое из которых выглядело правдоподобным в тех или иных обстоятельствах.

Ночами он подолгу не мог заснуть и размышлял. Были они живыми существами или чем-то неживым? Двигал ими лишь инстинкт или все же разум? Обитали они только вблизи земной поверхности или еще выше - в верхних слоях атмосферы, межпланетном, межзвездном пространстве? Хорн ясно понимал, что скорее всего не получит ответов на большую часть своих вопросов, но не переставал ими задаваться.

Хорн все реже писал родителям, да и от них письма приходили уже не так часто, как в прежде. И письмо от дяди Транта, в котором тот сообщал об их смерти стало для него неприятной неожиданностью. За годы, которые он провел вдалеке от них, его сыновние чувства успели охладеть, подточенные расстоянием, временем, обидами, однако он привык думать о них, как о какой-то незыблемой и нерушимой части мира. Мысль же о том, что какой-то автомобиль в селе Глорх мог сбить их обоих казалась чудовищно нелепой. В том селе Глорх, которое он запомнил, не было никаких автомобилей.

Чтобы попасть на похороны, ему пришлось отказаться от очередной поездки по следам маленьких и проворных мерцающих медуз. Возвращаясь в места своего детства, он проезжал на автомобиле город Бахру, село Глорх, деревню Клок - и вспоминал первые свои наблюдения, первые догадки, первые гипотезы. Как же давно все это было... Как далеко он продвинулся с тех пор на своем пути... И как же мало по-прежнему понимал...

В деревне Клок он оставил машину, и вместе с ждавшим его дядей Трантом отправился в деревню Клойц - на подводе, как и в старые времена. Дядя постарел - волосы его стали совсем белыми, лицо покрылось морщинами, но лошадьми он правил все так же уверенно. Большую часть дороги оба молчали, только в самом начале пути дядя Трант пробормотал: "да... ушли они... да и мне скоро уходить"... Хорну нечего было на это ответить.

Родителей похоронили в подлеске рядом с деревней. Среди тех, кто собрался на похоронах, Хорн не знал никого, кроме дяди Транта и старой Эфлы, про которую думал, что она давно умерла. Она же, хоть и выглядела не самым лучшим образом, не так сильно изменилась со времен его детства. "А-а-а, маленький Хорн" - проскрипела она, протягивая к нему руки, но Хорн не совсем вежливым образом ретировался, сославшись на то, что хочет побыть в одиночестве.

Он бродил по залитому солнцем подлеску, поднимался к обрыву над рекой, углублялся в леса - навещал места в которых он играл и гулял в то беззаботное детское время. Теперь он ясно видел, что те зверушки, которых ему не удалось поймать в детстве, и не могли быть пойманы, поскольку не принадлежали этому миру. Он вспоминал, как пытался рассказать взрослым о своих тщетных попытках, а те лишь кивали и улыбались, называя его фантазером, и тоска нахлынула на него. Хорн вернулся в деревню, переночевал в домике дяди Транта, а наутро покинул деревню Клойц, чтобы никогда больше в нее не возвращаться.

Чтобы быстрее вернуться обратно, Хорн нанял аэроплан в городе Бахра. Ему не впервой было летать на этих шумных аппаратах, хотя управляться с ними он так и не научился. Они не нравились ему из-за слишком большой скорости - трудно было рассмотреть детали при таком быстром движении. Обычно, сидя позади пилота, он мало глядел по сторонам, погрузившись в задумчивость, снова и снова восстанавливая перед внутренним взором все то, что увидел интересного за последнее время.

Однако в этот раз мысли его были заняты прощанием с родителями, и Хорн без особого интереса смотрел как проносятся внизу холмы и болота Лисьего мыса. Погода была облачная, внизу шел дождь, аэроплан то нырял в туман, то выскакивал из него. Наверное поэтому Хорн пропустил тот момент, когда Башня показалась из-за горизонта и увидел ее сразу во всем величии и великолепии.

Он не поверил своим глазам - слишком неправдоподобным было зрелище. Она поднималась из болот и уходила ввысь - так высоко, насколько можно было рассмотреть, теряясь в темных облаках. Невообразимо огромная, она казалась хрупкой - так ажурна и тонка была ее конструкция. Она непрестанно менялась и казалась живым существом, рвущимся навстречу небу. Она была прекраснее всего, что Хорн видел за всю свою жизнь.

Вокруг нее суетились тысячи мелких точек - Хорн с изумлением узнавал в них тех созданий, которых ему приходилось видеть в разных уголках планеты. Он пришел в такое волнения, что едва не вывалился из аэроплана. Когда они миновали Башню, он провожал ее взглядом, пока она не скрылась за обрывками тумана.

По прилете он отменил все прежние планы, все встречи, и в спешке отправился обратно - к Лисьему мысу. Добираться пришлось сначала на поезде, а затем автомобилем, но машину вскоре пришлось оставить - слишком уж болотистой оказалась местность. Ни одна дорога не вела туда, и он двигался быстрым шагом, с трудом удерживаясь от того, чтобы не припустить бегом. Ночь, день, и еще ночь шел он так, почти не делая остановок.

Занималось утро нового дня, когда он увидел Башню второй раз в своей жизни. Ночью ударили заморозки, под ногами потрескивала корочка льда, на болотных травах белела изморозь. Красный диск солнца вставал из-за горизонта, и на его фоне Хорн увидел ее контуры. Он ускорил шаг, не сводя с нее глаз.

Его тень вытянулась перед ним узкой темной полоской, когда он наконец остановился. Башня высилась перед ним. Ее основание еще терялось за пологими холмами чуть поодаль, но он уже знал, что достиг цели. Хорн забрался на крутой холм, цепляясь за мокрую траву, отправляя в рот кислые красные ягоды, и уселся на его вершине.

Теперь он знал ответ по крайней мере на один из тех вопросов, что преследовали его с много лет. Они были разумны. Только разум мог создать такую совершенную красоту, такую изощренную сложность, такую гигантскую протяженность, такую... У него не хватало слов.

Благоговейно смотрел он на возящихся вокруг летунов, многоножек, ленточников, пауков, бабочек-трехкрылок, шариков-колючек и тысячи других существ. Если бы они могли его услышать, он поблагодарил бы их за то, что оказался здесь. Так и не найдя, что сказать, как выразить переполнявшие его чувства, он медленно спустился с холма, и к темноте достиг подножия Башни. Здесь он и заснул.

...Все сочли это еще одним проявлением его эксцентричности - поселиться на отшибе, в самом сердце болот, в местности, где нет никаких благ цивилизации, и куда даже почта доставляется с опозданием. Но общественное мнение его не беспокоило, он задался целью и полон был решимости ее достичь.

Хорн сам исследовал почву приглянувшегося ему холма. Сам составил чертежи и нарисовал эскизы к ним. Собственноручно отбирал деревья для балок, камень для фундамента и стен, разные виды плиток для облицовки. Он строил дом своей мечты,и если бы это было возможно, предпочел бы каждый камешек укладывать самостоятельно. Понимая рассудком невозможность этого, ему пришлось смириться с наемными рабочими, нечистыми на руку подрядчиками, жуликоватыми поставщиками. Для строительства пришлось оплатить еще и прокладку дороги через болота. Дом обходился ему все дороже, но траты его не трогали. В душе он с нетерпением ждал того момента, когда строительство закончиться, и он сможет остаться наедине с Башней.

Через несколько долгих - слишком долгих по его мнению - лет дом был построен. На человека постороннего он, вероятно, производил впечатление удручающее и гнетущее. Сторонний наблюдатель чувствовал бы в нем незаконченность, незавершенность, как если бы какие-то жизненно важные его части стерли после окончания строительства огромным ластиком. Барельефы и орнаменты, украшавшие его стены, выглядели бы для чужого человека странно асимметричными, такому чужаку глядя на них, хотелось бы, наверное, дорисовать недостающие детали.

И только Хорн видел его настоящий облик. Только он видел изломанные темные шпили, вздымающиеся на его крышей и чуть подрагивающие на неощутимом ветру. Он один мог наблюдать, как водоворотами кружатся по стенам огромные призрачные светлячки, образуя недостающие части узоров. Лишь ему под силу было разглядеть, как выбирается из глубин колодца, перебирая узловатыми суставами ветвей, паучиное дерево, и бросает к Башне маленьких еще паучков-прядильщиков.

Когда он зажигал огонь в очаге, его языки смешивались с призрачным пламенем, тонкой струйкой струящимся из глубин холма, но котором стоял дом. В библиотеке на первом этаже гонялись друг за другом многоножки и ленточники, не пересекая в своем непрерывном движении стен или книжных полок - Хорну стоило упорных трудов расположить стеллажи таким образом, чтобы те не становились на их пути. На чердаке под самой крышей возились огромные чернохвосты, время от времени припадавшие круглыми ртами к бледной огненной струйке, поднимающейся сюда снизу. Но самое главное происходило в обзорной комнате, над проектом которой Хорн бился дольше всего. Она была абсолютно пуста, лишь с северной стороны стены были закрыты шторами. За шторами пряталось высокое и длинное - во всю стену - стекло, сделанное по специальному заказу.

Каждое утро Хорн приходил в обзорную комнату, садился на пол, скрестив ноги, и смотрел на Башню. Каждый раз она выглядела иначе, каждый раз он находил в ее облике что-то новое. Иногда ему казалось, что он мог бы сидеть так и смотреть на нее вечно - не нуждаясь ни в еде, ни в питье. Но каждое утро наступал момент, когда ему приходилось встать и заниматься работой. У него было много дел.

Он надевал высокие рыбацкие сапоги, накидывал плащ, брал чемоданчик с рисовальными принадлежностями и отправлялся к подножию Башни. Он обходил ее кругом, проходил насквозь ее основание, забирался на соседние холмы и рисовал, рисовал, рисовал ее. Дни становились похожи один на другой, и каждый был наполнен присутствием прекрасного.

Весь его досуг был посвящен одной только Башне. Он жил ею, он грезил ею, он дышал ею. Чем или кем она была? Каково было ее назначение? Как высоко она простиралась над облаками и как глубоко уходила в землю? Он, как и раньше, мог лишь строить предположения на этот счет.

Несколько раз он оплачивал аренду воздушного шара и даже аэроплана, чтобы обследовать ее подробнее, но до самого верха ему добраться так и не удалось. Он мог видеть, что где-то совсем высоко, гораздо выше, чем мог бы подняться шар или аэроплан, она раскрывается, подобно цветку, прямо в небеса. Заканчивалась ли она на том уровне или же простиралась еще выше - ему не дано было узнать. В конце концов он купил собственный воздушный шар, чтобы ни от кого не зависеть, и иметь возможность подниматься к Башне в любое время.

Во время этих полетов не раз его посещало ощущение того, что иллюзорна земля, остающаяся внизу, а Башня - единственное, что вообще реально в мире. Множество раз Хорн пускался в полет, следя за тем, как Башня становится все ближе и ближе, как она заслоняет собой все остальное, пока, наконец, шар не касался ее стены и не пролетал сквозь нее внутрь.

Когда Хорн первый раз собирался войти в Башню, то долго не мог отважиться. Ему казалось, что внутри он найдет наконец тот самый ответ, который откроет ему глаза на истинное устройство мира. Казалось, что уж тут теперь-то он непременно поймет все до конца. Казалось, что вот он - финал.

Сердце Хорна стучало как сумасшедшее, когда он впервые прошел сквозь стену Башни и оказался внутри. Это был пасмурный день, на небе висели низкие свинцово-серые тучи, но для Хорна света было более чем достаточно. Однако стоило ему сделать шаг и оказаться внутри Башни, как свет словно бы выключили. На мгновение Хорн испугался, что ослеп и рванулся назад. Свет тут же вернулся и Хорн увидел прямо перед собой стену Башни.

Видимо, внутри стена ее была целостной, и чтобы увидеть что-то, следовало пройти дальше, глубже. Хорн вдохнул, как перед прыжком в воду и снова вошел внутрь. Свет опять померк перед его глазами, но Хорн не останавливался и шел все дальше и дальше, пока впереди что-то не забрезжило.

Башня не оказалась внутри целостной, чего опасался Хорн, но не была и пустой. Внутреннее ее устройство оказалось сложнее и изощреннее, чем Хорн мог представить. Она была разбита внутри на множество разного размера ячеек, часть их которых сообщалась между собой, часть были изолированными. Некоторые были огромными, словно площади, другие маленькими и тесными. Одни сияли собственным светом, другие тускло помаргивали, третьи мерцали и переливались, четвертые - погружены во тьму; каждые по-своему. В самом же центре Башни, в ее сердцевине была пустота - широкий круглый туннель, распространяющийся далеко в высоту и, вероятно, вниз - под землю. Даже острого зрения Хорна было недостаточно, чтобы увидеть, на какой высоте заканчивается этот туннель. И хотя сам туннель был пуст и темен, все центральные ячейки Башни, которые видел Хорн, выглядели наполненными светом, а те, что располагались ближе к периферии, становились все темнее и темнее по мере удаления от от него. Кроме того, если встать посередине туннеля и долго смотреть вверх, то можно было иногда заметить, как вспыхивает и гаснет где-то очень далеко, на самой границе видимости, маленький, словно тусклая звездочка, огонек.

Внутри Башни кипела жизнь. На ближних к земле ярусах трудились тысячи и тысячи самых разных созданий. Они отстраивали новые ячейки и разбирали старые, принимали доставляемые снаружи грузы и отправляли их из Башни, трудились слаженно, четко и точно как единый механизм, напоминая Хорну устройство улья или муравейника.

Выше это сходство терялось. Обитателей башни становилось меньше, они двигались неспешно, словно в задумчивости, время от времени дотрагиваясь до стен или причудливых механизмов. Еще выше можно было найти огромные пустые залы, в которых по многу дней никого не появлялось. В одном по стенам висели зеркала, в которых отражалось внутреннее убранство Башни и редкие ее обитатели - все, кроме него самого и его шара. Тут Хорну всегда становилось не по себе - он начинал чувствовать себя призраком в мире призраков. В другом царила темнота, но если присмотреться, можно было увидеть тысячи маленьких пылающих в черноте точек, собирающихся в огромные спирали. Хорн полагал, что это своеобразная карта звездного неба, но как ни присматривался он, как ни старался, ему не удалось обнаружить очертаний знакомых созвездий. Еще в одном зале Хорн обнаружил большие прозрачные окна, которые менялись, если рядом с ними останавливался кто-то из жителей Башни. Хрустальная глубина окна темнела, и в нем становились видны движущиеся картины - облачные города или вереницы летящих наперегонки многокрылых птиц, а несколько раз Хорн видел в них и саму Башню со стороны. Видел ее глазами самих жителей Башни - без всяких болот вокруг, без нависших над головой дождливых туч - длящейся из бесконечности в бесконечность, окутанной собственным сиянием, изящно изгибающейся, словно танцующей в пространстве. Хорн часто поднимался на своем шаре в этот зал, надеясь, что кто-нибудь из живущих в Башне окажется там и он снова сможет увидеть эти картины. На самого Хорна хрустальные окна, понятное дело, никак не реагировали.

Ничего Хорну не хотелось больше, чем выпрыгнуть из корзины шара и пройтись по ее коридорам, подняться по широким спиральным лестницам, не предназначенным для человеческих ног, коснуться тускло поблескивающих механизмов и ощутить под рукой их холод. Каждый день ему приходилось бороться с собой и напоминать себе, что все видимое ему - нематериально. Этот факт приводил его в отчаяние.

Он понимал, что для исследования даже первых ярусов Башни не хватило бы целой жизни. Его же собственная жизнь, очевидно, уже далеко перевалила за середину. Лицо Хорна изрезали морщины, волосы его местами побелели, но глаза видели все так же остро, как и раньше.

Хорн поднимался все выше и выше на своем шаре, обнаруживая вещи все более и более удивительные. Своими наблюдениями, схемами, набросками он исписал несколько десятков толстых тетрадей. Нарисовал сотни картин. Он выучил внутреннее устройство нижних ярусов Башни, и случись ему каким-то чудом оказаться в ней во плоти, смог бы без труда пойти из одного ее края в другой. Но что-то манило его все выше и выше, к тем ее ярусам, где он еще не бывал, которые лежали на грани и за гранью безопасности при полете на шаре. Ему все казалось, что есть там что-то такое, на что стоит только бросить один взгляд - и все, абсолютно все, станет ясно.

Раз в неделю приезжал фургончик, который привозил ему запас еды, питьевой воды, топливо для генератора и свежую почту. С ним же приезжали наемные работники, убиравшие пустой дом. С водителем Хорн обменивался едва ли парой слов - тот выгружал все привезенное во дворе, получал деньги и, дождавшись работников, отправлялся восвояси. На время уборки Хорн покидал дом, чтобы не сталкиваться с работниками. Почту он читал - там по-прежнему было много приглашений на научные семинары и конференции, предложений к участию в новых экспедициях, оттисков статей, в которых фигурировали сделанные им когда-то снимки и рисунки. Отвечал на письма Хорн редко - он устал от людей, устал объяснять им очевидные вещи, которых они не видели и не хотели видеть. Так проходили дни, месяцы, годы. Хорн был полностью доволен своей жизнью и весь ее остаток намеревался посвятить одной только Башне.

Однако однажды размеренный распорядок его жизни был нарушен. Промозглым осенним вечером он сидел на корточках у очага, слушал как стучится в окна дождь, и бросал в огонь просмотренную уже корреспонденцию. Неожиданно мерный шум дождевых капель грубо нарушился бесцеремонным стуком в дверь. До еженедельного визита грузовика с почтой оставались еще два дня, и Хорн задумался над тем, кто бы это мог быть. Сюда не добирались рекламные агенты, никто не жил поблизости, а немногих оставшихся корреспондентов Хорн уже приучил к тому, что общается только с помощью почтовых отправлений.

Первой его мыслью было не открывать. Но стук не прекращался, напротив, - стал громче, настойчивее и размереннее, в нем чувствовалось упорство и настойчивость. Если несколько минут назад визитер наносил удары руками, то теперь явно воспользовался чем-то твердым и тяжелым. "Надо было все окна завесить, чтобы не было видно света внутри", - подумал расстроенно Хорн, бросил в огонь недочитанные письма, и отправился ко входной двери.

На пороге стояла девушка. Она выглядела совсем юной - много моложе него самого. На тяжелые ее ботинки налипла мокрая глина, полы кожаного плаща перепачкались, волосы промокли и растрепались. Личико ее выглядело миловидным, но чересчур серьезным и сосредоточенным. Возможно, связано это было с тем, что в дверь она колотила увесистым чемоданчиком, и в момент, когда Хорн отворил дверь, как раз занесла его для очередного удара.

- Чем обязан вашему визиту? - холодно поинтересовался Хорн, стоя на пороге и разглядывая гостью.

- И-извините, - проговорила девушка, торопливо пытаясь спрятать чемоданчик за спину, - у меня машина завязла на дороге, там такой ливень... Вы... вы не могли бы мне помочь?

- Простите, чем именно?

- Может быть у вас есть трос, чтобы вытащить машину... И переждать дождь...

Хорн с неохотой посторонился:

- Проходите.

И крикнул вслед, когда она прошла мимо, оставляя на полу комья глины и лужицы воды:

- Только ботинки снимите. И плащ тоже.

Он запер дверь, и указал ей в сторону обзорной площадки:

- Проходите туда, я сейчас принесу вам что-нибудь для согрева.

Через несколько минут он вошел на смотровую площадку с кружкой горячего чая в руках.

- Сегодня с машиной все равно ничего не получится, разве что завтра, если дождь перестанет. А как вы вообще здесь оказались?

- Я из университета. Прохожу практику по энтомологии.

- По энтомологии? - переспросил Хорн, - и на ком же вы специализируетесь?

- Чешуйчатокрылые, - произнесла она, - у вас тут очень красивые бабочки, - и сделала попытку улыбнуться - одними губами, глаза же ее все время возвращались к огню в очаге. Она подсела поближе к пламени и протянула к нему руки.

- О да, - приподнял брови Хорн, - особенно в это время года.

Девушка вспыхнула, и чтобы скрыть смущение, открыла чемоданчик и принялась перебирать его содержимое - это оказались пухлые картонные папки.

- Вы делаете зарисовки? - поинтересовался Хорн.

- Да, бабочки главным образом.

- Позволите взглянуть? - Хорн протянул руку к одной из папок.

- Нет! - девушка, быстро отдернула папку к себе, - извините, они еще не закончены.

Хорн с новым интересом взглянул на нее:

- Как скажете.

Мягкими шагами он подошел к смотровому окну и стал теребить шнур, раздвигающий шторы.

- Куда бы вы хотели отправиться дальше, когда мы вытащим машину?

Она задумалась.

- Наверное, пока остановлюсь где-нибудь поблизости. У меня еще нет данных по этому району. Разобью палатку где-нибудь подальше к северу. Туда ведет какая-нибудь дорога?

Хорн задумчиво подергал шнур:

- Дороги, как таковой, в общем-то, и нет. Пешком пройти можно, а на машине вы не проедете. Да вот взгляните сами.

И с силой потянув за шнур, он раздвинул шторы.

Он стоял спиной к окну, но ему уже не нужно было видеть открывшуюся панораму - он и так помнил ее до мельчайшей детали - сияющая ослепительной красой Башня, рвущаяся навстречу небу, и где-то над облаками раскрывающаяся навстречу нему огромными лепестками.

Девушка подняла глаза к окну.

Хорн подошел к ней и протянул руку к окну в сторону противоположную от Башни:

- Вот там проходит старая грунтовая дорога, если ее не размыло, можете попробовать проехать по ней. К северу по ней будет несколько холмов, где можно разбить палатку без риска затонуть в болоте.

Девушка автоматически кивала, и говорила "да, да, спасибо", но взгляд ее был устремлен в сторону Башни. Она вздрогнула, когда Хорн сдвинул шторы.

- Простите, - сказала она, - вы не могли бы еще раз показать...

- Завтра, - ответил Хорн, глядя в ее настороженные глаза, - я покажу вам дорогу. И многое другое. Но это будет завтра. А пока скажите - как вас зовут? И выпейте же чаю - вы совсем продрогли.

Он протянул ей тяжелую дымящуюся кружку и, неожиданно даже для самого себя, широко улыбнулся.