Вчерашний чай
Ещё один "камень" в Проект №36
Это все та же самая комната, в которой я когда-то давно делал уроки, старательно выводя фиолетовыми чернилами: "дважды два четыре".
"Дважды два четыре, дважды два четыре" - в голове хор пионеров, мальчиков-попрыгайчеков. А вокруг все то же. Аккуратная, чистая, пусть и затертая местами до дыр, клетчатая скатерть. Абажур вон сияет, как лысина в банный день - опять внук слишком яркую лампочку прикрутил, в глаза так и бьет. Вчерашняя заварка в красном чайничке, которому почти столько же лет, сколько и его хозяину. Кот Василий-второй свернулся калачиком и дрыхнет. И только мне все неймется. Каждый вечер, изо дня в день, я открываю одну и ту же страницу, с нелепой, но вечной надеждой, что сегодня я смогу...
Моя книжка вышла в середине семидесятых и прогремела на всю страну. "Молодой, подающий большую надежду автор" - так величали меня корифеи. И, однажды, я сам в это поверил. "Я подаю надежды".
Я подавал надежду в конце семидесятых. В начале восьмидесятых надежда слегка увяла и поникла, но я все равно продолжал её подавать. Ну а что, жалко мне что ли - "берите, тут надежды подают, задаром. Да да, именно здесь, в этой скромной комнате, с котом Василием-первым". Кот Василий от надежд почему-то громко отказывался, предпочитая молоко на блюдечке. Жена моя, Лиза, тоже, уходя, сказала мне, что одними надеждами сыт не будешь.
В девяностых, страна переживала бурные катаклизмы, все вокруг рушилось. У меня же всё оставалось стабильным на удивление. Я продолжал подавать надежду. Она представлялась мне в виде безоблачного летнего дня на борту яхты. Дня, когда я, восседая как король, наслаждаясь легким бризом, вновь буду вдыхать запах типографской краски от моей книги. Когда Лиза придет и скажет:" Где-то в глубине души, я знала, что все будет именно так..."
А пока, в конце первой декады двадцать первого столетия, я все еще подаю надежду. И все так же, как уже много лет подряд, каждый вечер, я открываю тетрадь и вижу яхту, и бриз, и книгу моей жизни. И пью свой вчерашний чай...
Это все та же самая комната, в которой я когда-то давно делал уроки, старательно выводя фиолетовыми чернилами: "дважды два четыре".
"Дважды два четыре, дважды два четыре" - в голове хор пионеров, мальчиков-попрыгайчеков. А вокруг все то же. Аккуратная, чистая, пусть и затертая местами до дыр, клетчатая скатерть. Абажур вон сияет, как лысина в банный день - опять внук слишком яркую лампочку прикрутил, в глаза так и бьет. Вчерашняя заварка в красном чайничке, которому почти столько же лет, сколько и его хозяину. Кот Василий-второй свернулся калачиком и дрыхнет. И только мне все неймется. Каждый вечер, изо дня в день, я открываю одну и ту же страницу, с нелепой, но вечной надеждой, что сегодня я смогу...
Моя книжка вышла в середине семидесятых и прогремела на всю страну. "Молодой, подающий большую надежду автор" - так величали меня корифеи. И, однажды, я сам в это поверил. "Я подаю надежды".
Я подавал надежду в конце семидесятых. В начале восьмидесятых надежда слегка увяла и поникла, но я все равно продолжал её подавать. Ну а что, жалко мне что ли - "берите, тут надежды подают, задаром. Да да, именно здесь, в этой скромной комнате, с котом Василием-первым". Кот Василий от надежд почему-то громко отказывался, предпочитая молоко на блюдечке. Жена моя, Лиза, тоже, уходя, сказала мне, что одними надеждами сыт не будешь.
В девяностых, страна переживала бурные катаклизмы, все вокруг рушилось. У меня же всё оставалось стабильным на удивление. Я продолжал подавать надежду. Она представлялась мне в виде безоблачного летнего дня на борту яхты. Дня, когда я, восседая как король, наслаждаясь легким бризом, вновь буду вдыхать запах типографской краски от моей книги. Когда Лиза придет и скажет:" Где-то в глубине души, я знала, что все будет именно так..."
А пока, в конце первой декады двадцать первого столетия, я все еще подаю надежду. И все так же, как уже много лет подряд, каждый вечер, я открываю тетрадь и вижу яхту, и бриз, и книгу моей жизни. И пью свой вчерашний чай...