месть
Сигрид, дочь рыбака, каждый день не сводит выцветших глаз с горизонта. Сигрид плетёт сеть. Она плетёт её из пеньковых волокон старых корабельных канатов, выброшенных волнами на берег, из жёстких мёртвых водорослей, давным-давно иссушенных солнцем. Она ввязывает в узлы ракушки и мутный речной жемчуг, длинные волосы ковыля и горькие белёсые стебли полыни. А когда наступает ночь, Сигрид выплетает сеть из звёздного и лунного света, из душ крохотных созданий, которые беспощадный прибой в темноте разбивает о скалы. Сигрид никогда не спит и почти ничего не помнит, однажды она вплела в сеть свою память. Почти всю, кроме той, что чёрной тенью засела глубоко в сердце. Сигрид не знает кто она - её имя затерялось среди бесконечных узлов и ячей. Возможно, она вспомнит его, когда сеть вернётся к ней обратно.
Сигрид давно не плачет. Последние злые слёзы несмываемым налётом белой соли покрыли её лицо. Возможно, ей бы мог помочь морской народ, который отвечает на любой отчаянный зов и приплывает утешить. Надо лишь отдать прибою семь слезинок, но Сигрид узнала об этом слишком поздно, и теперь ей остался безнадёжный злой взгляд, блуждающий по горизонту и эта бесконечная сеть.
Но когда-нибудь Сигрид всё-таки затянет последний узелок. Тогда она сползёт с этого осточертевшего камня, а шквальный ветер рванёт редкие пряди бесцветных волос, чудом не ставших частью бесконечного полотна. Она подойдёт к самому морю, шлейфом волоча за собой необъятную сеть. И звёзды будут в ужасе смотреть на неё из-под купола холодного северного неба. А она размахнётся и забросит сеть далеко - как можно дальше. Размахнётся так, что собьёт звёзды с небосклона. Часть из них разноцветным дождём ринется вниз и будет падать бесконечно долго, рождая на ночном небе дрожащий переливающийся занавес, а часть перепугано вытянется белёсой полосой вдоль неба, очерчивая движение сигридовой руки. Потом, долгое время спустя, некоторые из них спустятся ниже и всё-таки вернуться на своё место, но остальные так и будут испугано висеть высоко в небе бледной тропой.
Что скалы и подводные камни на пути такой силы! Сеть опустится на дно, проникнет в каждый грот, в каждую впадину, отыщет и обернёт саваном обросший ракушками и водорослями остов старого драккара, на мачте которого повинуясь глубинным течениям полощется изодранным парусом душа, не нашедшая покоя, и вынесет корабль на берег.
Сигрид будет долго смотреть, как давным-давно пленённый ею образ тает, уносимый вдаль предрассветным бризом. А потом она развернётся и уйдёт в свою ветхую хижину. Потому что тогда она наконец-то сможет заснуть.
Во сне к ней придёт он. Такой, каким она, увидев впервые, запомнила его много веков назад. Тот же широкий плащ и песочного цвета волосы, в которых запутался лёгкий ветер её родных плоскогорий. Тот же смех и те же сильные надёжные руки. Те же светлые волосы в шквальных порывах надвигающейся бури. Бури, которую вызвала она, не дав ему уплыть к другой.
- Прости, но я слишком любила, чтобы отпустить тебя тогда, - засыпая всё крепче, прошепчет Сигрид.
Но он всё равно услышит. И, возможно, простит.
Сигрид давно не плачет. Последние злые слёзы несмываемым налётом белой соли покрыли её лицо. Возможно, ей бы мог помочь морской народ, который отвечает на любой отчаянный зов и приплывает утешить. Надо лишь отдать прибою семь слезинок, но Сигрид узнала об этом слишком поздно, и теперь ей остался безнадёжный злой взгляд, блуждающий по горизонту и эта бесконечная сеть.
Но когда-нибудь Сигрид всё-таки затянет последний узелок. Тогда она сползёт с этого осточертевшего камня, а шквальный ветер рванёт редкие пряди бесцветных волос, чудом не ставших частью бесконечного полотна. Она подойдёт к самому морю, шлейфом волоча за собой необъятную сеть. И звёзды будут в ужасе смотреть на неё из-под купола холодного северного неба. А она размахнётся и забросит сеть далеко - как можно дальше. Размахнётся так, что собьёт звёзды с небосклона. Часть из них разноцветным дождём ринется вниз и будет падать бесконечно долго, рождая на ночном небе дрожащий переливающийся занавес, а часть перепугано вытянется белёсой полосой вдоль неба, очерчивая движение сигридовой руки. Потом, долгое время спустя, некоторые из них спустятся ниже и всё-таки вернуться на своё место, но остальные так и будут испугано висеть высоко в небе бледной тропой.
Что скалы и подводные камни на пути такой силы! Сеть опустится на дно, проникнет в каждый грот, в каждую впадину, отыщет и обернёт саваном обросший ракушками и водорослями остов старого драккара, на мачте которого повинуясь глубинным течениям полощется изодранным парусом душа, не нашедшая покоя, и вынесет корабль на берег.
Сигрид будет долго смотреть, как давным-давно пленённый ею образ тает, уносимый вдаль предрассветным бризом. А потом она развернётся и уйдёт в свою ветхую хижину. Потому что тогда она наконец-то сможет заснуть.
Во сне к ней придёт он. Такой, каким она, увидев впервые, запомнила его много веков назад. Тот же широкий плащ и песочного цвета волосы, в которых запутался лёгкий ветер её родных плоскогорий. Тот же смех и те же сильные надёжные руки. Те же светлые волосы в шквальных порывах надвигающейся бури. Бури, которую вызвала она, не дав ему уплыть к другой.
- Прости, но я слишком любила, чтобы отпустить тебя тогда, - засыпая всё крепче, прошепчет Сигрид.
Но он всё равно услышит. И, возможно, простит.