Сказка про грезы
Они посапывали, свернувшись маленькими пушистыми клубочками, в небольшой плетеной корзинке, выложеной изнутри мехом и заботливо поставленной поближе к очагу. Четыре маленьких шерстяных зверика, с крохотными розовыми носами и неуклюжими, неожиданно большими лапами. Каждый своего цвета - дымчато-серый, ярко-рыжий в пестрых полосочках, бурый с рыжеватыми подпалинами и ослепительно-белый. Четыре новорожденных грёзы...
Старуха-ведьма, сгорбленная и вся какая-то крючковатая, кряхтя, наклонилась над корзинкой и неожиданно ласково провела сморщенной старческой ладонью по шелковистой шерстке.
- Эх вы, бедолаги... Что-то они с вами сделают... люди.
Губы старухи презрительно скривились, и она гадливо поморщилась. Судя по всему, люди не были у нее в почете. Подойдя к очагу, она перемешала в котелке какое-то пряно пахнущее варево и тяжело вздохнула.
Каждый год Большая Одинокая кошка приходила к ней в ночь Слепой луны - и уходила утром, оставив на старухино попечение своих котят - маленькие пушистые грёзы. Старуха выкармливала их молоком заоблачных коз, согревала в корзине у очага, играла, привязав к веревке пестрые, весело шуршащие лоскутки. А они росли, шумно носились под сводами древней каменной пещеры, нежно мурлыкали по вечерам у старухи на коленях и сладко спали по ночам, уютно посапывая в своей корзинке. А потом приходили они - люди. И уносили пушистые грезы - каждый по одной. Старуха знала, что так заведено - и веселые, шумные иногда котята не смогут остаться у нее навсегда. Знала она, и чего стоило людям добраться за своей грезой до ее пещеры - не только скалы, снега и ветры стерегли вход... Она отдавала котят безропотно - злобно посверкивая из темноты пещеры красными, воспаленными глазами, смотрела, как опускается на колени перед очагом очередной пришелец и, завороженно глядя в янтарные глаза, протягивает руки. И пушистая грёза, смешно переставляя большие неуклюжие лапы, идет к своему человеку. Всегда безошибочно. Всегда наверняка.
А потом... потом бывает по-разному. Кто-то прячет маленький шерстяной комочек запазуху, чуть слышно бормоча бессмысленные нежные глупости. Кто-то берет на руки или сажает на плечо. Кто-то, невесомо проведя рукой по шелковистой шерсти, уходит прочь - и греза послушно семенит следом, переваливаясь с боку на бок на неуклюжих косолапых лапах. А у старухи всегда сжимается что-то в груди - ведь там, за сводами пещеры, ветер и снег, а у них такие маленькие, нежные розовые лапки... А один раз она видела, как большой человек с пронзительно-пустыми глазами, едва приклонив колени, надел на шею серой, в узеньких черных полосочках, грёзы, широкий кожаный ошейник с шипами - и, ни разу больше не оглянувшись, поволок жалобно скулящую грёзу прочь. Старуха не сдержала тогда слез...
День расставания был близок. Она знала это, глядя на подросших, окреших котят, когда они с радостным мявом гоняли по каменному полу лоскутную мышь или, уютно потягиваясь, устраивались вздремнуть на коврике у очага. Как же хотелось ей, чтобы хоть эти успели окрепнуть, вырасти, возмужать. Чтобы люди - их опекуны - уберегли их от невзгод, болезней и бед большого мира. Чтобы донесли, сохранили, взрастили. Прикипели к ним душой, породнились, полюбили. Дали крылья - и отпустили на волю...
Ведь маленькие крылатые грезы с кисточками на пушистых хвостах не живут в неволе - хиреют, чахнут, и умирают... Только люди, кажется, об этом не знают. Редко какой котенок доживает свой первый год - и уж вовсе никто не видел взрослого крылатого кота, окрепшую грёзу, окрыленную мечтой, ставшую реальностью...
Старуху отвлек от невеселых дум какой-то невнятный шорох за спиной. "Вот негодники, опять безобразят", - пробормотала она под нос. Обернулась, собираясь шутливо огреть котят полотенцем - и застыла в изумлении. Возле очага стоял, преклонив колени, человек - и улыбался. А котята - все четверо, веселой пушистой кучей малой - карабкались к нему на колени, ластились, довольно мяфкали и всячески выказывали свою любовь. Человек ласково гладил шерстяные спинки, чесал котят за ушком, бормотал им что-то ласковое - а потом уселся на каменный пол у очага, и пушистые грёзы тут же примостились у него под боком, довольно урча.
- Ты кто? - не зло, скорее недоуменно спросила старуха, удивляясь, как это она не почувстовала приближение чужака. Обычно-то она их чуяла задолго до того, как странникам удавалось переступить порог ее пещеры.
Незнакомец улыбнулся и промолчал, продолжая легонько поглаживать пушистые спинки. Старуха нахмурилась.
- Каждому положена только одна греза - ты что, не знаешь? Забирай одного - и уходи! А то - ишь, расселся...
Котята разразились возмущенным мявом и прижались к незнакомцу покрепче. Судя по всему, отпускать его они были совершенно не намерены...
- Не нужно сердиться, прекрасная шаадат! Я не причиню этим созданиям вреда - да и тебе тоже. Присядь - я сыграю тебе на свирели...
Старуха от недоумения и возмущения не смогла выговорить не слова - так и плюхнулась на лавку, беззвучно открывая рот, как рыба-молчун из быстрых высокогорных речек.
Незнакомец весело рассмеялся и достал тонкую, изящную свирель. Приложил к губам и...
Мир закружился пестрым каллейдоскопом. Исчезла пещера, пропали горы, растворилась долина и маленькие домики с яркими черепичными крышами... Вокруг была только Пустошь... Бескрайняя пустошь, сотканая из пушистых белоснежных облаков, влажных туманов и серебристых ветров... И по этой пустоши брел человек со свирелью... Ноги его по щиколотку утопали в пухе облаков, на голове вместо шляпы - венок из увядших полевых трав, тонкие пальцы ласково гладят шелковистое тело свирели... Он так далеко от дома - но он не одинок, пока с ним его музыка и попутный ветер... И все же иногда ему грустно...
Старуха очнулась от грезы - словно выплыла на поверхность тихого лесного озера - из глубины, от самого дна... Очнулась от грезы?!
- Здравствуй, Мастер! - пробормотала она внезапно охрипшим голосом, кланяясь незнакомцу. Он в ответ обнял ее и усадил обратно на лавку, обернув плечи невесть откуда взявшейся шалью с длинной бахромой.
- Что ты, прекрасная шаадат! Я не Мастер... Всего лишь странник. Один из многих, бродящих по Пустошам. Я не властен над грезами - им лишь нравится танцевать под звуки моей свирели...
Рыжий котенок, дремаший у незнакомца на плече, согласно муркнул сквозь сон. Старуха улыбнулась, смахнув непрошенную слезу.
- Ты заберешь их с собой? - спросила она почти с мольбой, глядя незнакомцу в глаза. Глаза его были такого же янтарно-медового цвета, как у котят. - Ты заберешь их с собой, ... ?- она запнулась, не зная, каким именем назвать его.
- Мое имя Гай, прекрасная шаадат. Я позову их с собой, конечно... Пустошь большая, на ней много дорог... Может, какая-то и их приведет к дому... - он тяжело вздохнул и поднялся.
Старуха, оставшись сидеть, ласково смотрела, как незнакомец подзывает котят, шепчет им что-то, а затем прячет запазуху довольно мурчащие шерстяные комочки. Потом, словно решившись, проговорила:
- Ты ее найдешь. Не быстро и не легко - но ваши пути снова пересекутся... Гай...
Он подошел к ней, присел на корточки, вопросительно заглянул в ее потускневшие от времени глаза. Она легонько прикоснулась губами к его лбу.
- Твоя сестренка, Гая... Она тоже ищет тебя. Под твою свирель танцуют грезы, сынок... А мои глаза, хоть и почти слепы, видят изгибы реки времени - те, которых и нет еще... Иди! - она легонько толкнула его в плечо. Гай поднялся и пошел прочь.
Белоснежный котенок, смешно растопырив большие косолапые лапы, с протестующим мявом прыгнул старухе на колени.
- Гай, постой! А этот? - она протягивала ему сердито сопящего котенка, не в силах встать.
Он обернулся, уже стоя одной ногой за порогом. Улыбнулся. Мальчишечьим жестом взъерошил свои волосы цвета спелой ржи.
- А этот твой. Ты разве не знала, прекрасная шаадат? - и, хитро подмигнув котенку, зашагал прочь...
Старуха-ведьма, сгорбленная и вся какая-то крючковатая, кряхтя, наклонилась над корзинкой и неожиданно ласково провела сморщенной старческой ладонью по шелковистой шерстке.
- Эх вы, бедолаги... Что-то они с вами сделают... люди.
Губы старухи презрительно скривились, и она гадливо поморщилась. Судя по всему, люди не были у нее в почете. Подойдя к очагу, она перемешала в котелке какое-то пряно пахнущее варево и тяжело вздохнула.
Каждый год Большая Одинокая кошка приходила к ней в ночь Слепой луны - и уходила утром, оставив на старухино попечение своих котят - маленькие пушистые грёзы. Старуха выкармливала их молоком заоблачных коз, согревала в корзине у очага, играла, привязав к веревке пестрые, весело шуршащие лоскутки. А они росли, шумно носились под сводами древней каменной пещеры, нежно мурлыкали по вечерам у старухи на коленях и сладко спали по ночам, уютно посапывая в своей корзинке. А потом приходили они - люди. И уносили пушистые грезы - каждый по одной. Старуха знала, что так заведено - и веселые, шумные иногда котята не смогут остаться у нее навсегда. Знала она, и чего стоило людям добраться за своей грезой до ее пещеры - не только скалы, снега и ветры стерегли вход... Она отдавала котят безропотно - злобно посверкивая из темноты пещеры красными, воспаленными глазами, смотрела, как опускается на колени перед очагом очередной пришелец и, завороженно глядя в янтарные глаза, протягивает руки. И пушистая грёза, смешно переставляя большие неуклюжие лапы, идет к своему человеку. Всегда безошибочно. Всегда наверняка.
А потом... потом бывает по-разному. Кто-то прячет маленький шерстяной комочек запазуху, чуть слышно бормоча бессмысленные нежные глупости. Кто-то берет на руки или сажает на плечо. Кто-то, невесомо проведя рукой по шелковистой шерсти, уходит прочь - и греза послушно семенит следом, переваливаясь с боку на бок на неуклюжих косолапых лапах. А у старухи всегда сжимается что-то в груди - ведь там, за сводами пещеры, ветер и снег, а у них такие маленькие, нежные розовые лапки... А один раз она видела, как большой человек с пронзительно-пустыми глазами, едва приклонив колени, надел на шею серой, в узеньких черных полосочках, грёзы, широкий кожаный ошейник с шипами - и, ни разу больше не оглянувшись, поволок жалобно скулящую грёзу прочь. Старуха не сдержала тогда слез...
День расставания был близок. Она знала это, глядя на подросших, окреших котят, когда они с радостным мявом гоняли по каменному полу лоскутную мышь или, уютно потягиваясь, устраивались вздремнуть на коврике у очага. Как же хотелось ей, чтобы хоть эти успели окрепнуть, вырасти, возмужать. Чтобы люди - их опекуны - уберегли их от невзгод, болезней и бед большого мира. Чтобы донесли, сохранили, взрастили. Прикипели к ним душой, породнились, полюбили. Дали крылья - и отпустили на волю...
Ведь маленькие крылатые грезы с кисточками на пушистых хвостах не живут в неволе - хиреют, чахнут, и умирают... Только люди, кажется, об этом не знают. Редко какой котенок доживает свой первый год - и уж вовсе никто не видел взрослого крылатого кота, окрепшую грёзу, окрыленную мечтой, ставшую реальностью...
Старуху отвлек от невеселых дум какой-то невнятный шорох за спиной. "Вот негодники, опять безобразят", - пробормотала она под нос. Обернулась, собираясь шутливо огреть котят полотенцем - и застыла в изумлении. Возле очага стоял, преклонив колени, человек - и улыбался. А котята - все четверо, веселой пушистой кучей малой - карабкались к нему на колени, ластились, довольно мяфкали и всячески выказывали свою любовь. Человек ласково гладил шерстяные спинки, чесал котят за ушком, бормотал им что-то ласковое - а потом уселся на каменный пол у очага, и пушистые грёзы тут же примостились у него под боком, довольно урча.
- Ты кто? - не зло, скорее недоуменно спросила старуха, удивляясь, как это она не почувстовала приближение чужака. Обычно-то она их чуяла задолго до того, как странникам удавалось переступить порог ее пещеры.
Незнакомец улыбнулся и промолчал, продолжая легонько поглаживать пушистые спинки. Старуха нахмурилась.
- Каждому положена только одна греза - ты что, не знаешь? Забирай одного - и уходи! А то - ишь, расселся...
Котята разразились возмущенным мявом и прижались к незнакомцу покрепче. Судя по всему, отпускать его они были совершенно не намерены...
- Не нужно сердиться, прекрасная шаадат! Я не причиню этим созданиям вреда - да и тебе тоже. Присядь - я сыграю тебе на свирели...
Старуха от недоумения и возмущения не смогла выговорить не слова - так и плюхнулась на лавку, беззвучно открывая рот, как рыба-молчун из быстрых высокогорных речек.
Незнакомец весело рассмеялся и достал тонкую, изящную свирель. Приложил к губам и...
Мир закружился пестрым каллейдоскопом. Исчезла пещера, пропали горы, растворилась долина и маленькие домики с яркими черепичными крышами... Вокруг была только Пустошь... Бескрайняя пустошь, сотканая из пушистых белоснежных облаков, влажных туманов и серебристых ветров... И по этой пустоши брел человек со свирелью... Ноги его по щиколотку утопали в пухе облаков, на голове вместо шляпы - венок из увядших полевых трав, тонкие пальцы ласково гладят шелковистое тело свирели... Он так далеко от дома - но он не одинок, пока с ним его музыка и попутный ветер... И все же иногда ему грустно...
Старуха очнулась от грезы - словно выплыла на поверхность тихого лесного озера - из глубины, от самого дна... Очнулась от грезы?!
- Здравствуй, Мастер! - пробормотала она внезапно охрипшим голосом, кланяясь незнакомцу. Он в ответ обнял ее и усадил обратно на лавку, обернув плечи невесть откуда взявшейся шалью с длинной бахромой.
- Что ты, прекрасная шаадат! Я не Мастер... Всего лишь странник. Один из многих, бродящих по Пустошам. Я не властен над грезами - им лишь нравится танцевать под звуки моей свирели...
Рыжий котенок, дремаший у незнакомца на плече, согласно муркнул сквозь сон. Старуха улыбнулась, смахнув непрошенную слезу.
- Ты заберешь их с собой? - спросила она почти с мольбой, глядя незнакомцу в глаза. Глаза его были такого же янтарно-медового цвета, как у котят. - Ты заберешь их с собой, ... ?- она запнулась, не зная, каким именем назвать его.
- Мое имя Гай, прекрасная шаадат. Я позову их с собой, конечно... Пустошь большая, на ней много дорог... Может, какая-то и их приведет к дому... - он тяжело вздохнул и поднялся.
Старуха, оставшись сидеть, ласково смотрела, как незнакомец подзывает котят, шепчет им что-то, а затем прячет запазуху довольно мурчащие шерстяные комочки. Потом, словно решившись, проговорила:
- Ты ее найдешь. Не быстро и не легко - но ваши пути снова пересекутся... Гай...
Он подошел к ней, присел на корточки, вопросительно заглянул в ее потускневшие от времени глаза. Она легонько прикоснулась губами к его лбу.
- Твоя сестренка, Гая... Она тоже ищет тебя. Под твою свирель танцуют грезы, сынок... А мои глаза, хоть и почти слепы, видят изгибы реки времени - те, которых и нет еще... Иди! - она легонько толкнула его в плечо. Гай поднялся и пошел прочь.
Белоснежный котенок, смешно растопырив большие косолапые лапы, с протестующим мявом прыгнул старухе на колени.
- Гай, постой! А этот? - она протягивала ему сердито сопящего котенка, не в силах встать.
Он обернулся, уже стоя одной ногой за порогом. Улыбнулся. Мальчишечьим жестом взъерошил свои волосы цвета спелой ржи.
- А этот твой. Ты разве не знала, прекрасная шаадат? - и, хитро подмигнув котенку, зашагал прочь...