Деми
Его прямо-таки распирало от собственного всемогущества.
Он делал из мира карамельную конфету, сладко шуршал фантиком и съедал вселенную, покатывая между языком и зубами липкий комочек, - всё, что осталось от миров и светил.
Потом Он выплёвывал огрызок прямо в чёрный и скучный космос - и Большой Взрыв тотчас раскрашивал бытие фейерверком новых миров, вселенные разлетались как воздушные шары после детского утренника, на планетах вспыхивала и гасла жизнь, разум заводил свои песни. А Он радостно потирал ладошки, весело хихикая.
Но вот комарик жалил его в лоб, Он гневно топал ногой в сандалии, и мир скукоживался, превращался в лягушку, прыщавую жабу, вонючего лесного клопика. Он смотрел, пуча бестолковые глазёнки, на дело рук своих, потом начинал зевать, кукситься, чесал свою макушку… И всё повторялось.
И не было в Его делах ни Смысла, ни Великой цели, ни хотя бы Начала и Конца. Сплошное необузданное баловство! До семи, когда строгие наставники начнут вдалбливать в голову премудрости и морали, была ещё куча времени. Ему пока стукнуло только три вечности. Отец всегда занят, а подслеповатая няня дремлет в кресле на веранде, мурлыча что-то себе под нос и вывязывая крючком очередной смешной шарфик, носочки или варежки.
Порой его для беседы вызывал к себе отец. В библиотеке сладко пахло книжной пылью и трубочным табаком. Отец сидел за огромным столом, говорил зычным голосом, а Он стоял, вытянув руки по швам и слегка приоткрыв рот, словно новобранец пред генералом. Отец говорил о Будущем, об Ответственности и Достоинстве, о Чести и Высоком предназначении. Отец никогда не ждал ответа, просто эти слова должны были прозвучать в это время и в этом месте, отец произносил - а Он выслушивал. У каждого своя роль. Внезапно на полуслове отец обрывал сам себя и в изнеможении откидывался на спинку стула: «ну, иди играй…»
Иногда Ему становилось грустно. Ему вспоминалось тепло материнских рук, и нежный голос, когда слова не имеют никакого значения, лишь тепло, нежность, любовь. Он плакал - и из его слёз рождались звёздные скопления, а разумные существа в разных точках времени и пространства по непонятной причине теряли свою разумность, превращались в бабочек и мотыльков и улетали в бирюзовую высь.
Он в сущности был совсем не плохой. Просто маленький и очень одинокий. Пройдёт сколько-то вечностей, и Он станет вполне приличным богом, достойным создать нечто воистину достойное. А пока мириады живых существ, вылепленных в детской комнате из пластилина под присмотром старой няни, - все мы, нелепые и жалкие создания Его детских ручонок, поём Ему хвалу и славу за великое счастье Бытия.
Он делал из мира карамельную конфету, сладко шуршал фантиком и съедал вселенную, покатывая между языком и зубами липкий комочек, - всё, что осталось от миров и светил.
Потом Он выплёвывал огрызок прямо в чёрный и скучный космос - и Большой Взрыв тотчас раскрашивал бытие фейерверком новых миров, вселенные разлетались как воздушные шары после детского утренника, на планетах вспыхивала и гасла жизнь, разум заводил свои песни. А Он радостно потирал ладошки, весело хихикая.
Но вот комарик жалил его в лоб, Он гневно топал ногой в сандалии, и мир скукоживался, превращался в лягушку, прыщавую жабу, вонючего лесного клопика. Он смотрел, пуча бестолковые глазёнки, на дело рук своих, потом начинал зевать, кукситься, чесал свою макушку… И всё повторялось.
И не было в Его делах ни Смысла, ни Великой цели, ни хотя бы Начала и Конца. Сплошное необузданное баловство! До семи, когда строгие наставники начнут вдалбливать в голову премудрости и морали, была ещё куча времени. Ему пока стукнуло только три вечности. Отец всегда занят, а подслеповатая няня дремлет в кресле на веранде, мурлыча что-то себе под нос и вывязывая крючком очередной смешной шарфик, носочки или варежки.
Порой его для беседы вызывал к себе отец. В библиотеке сладко пахло книжной пылью и трубочным табаком. Отец сидел за огромным столом, говорил зычным голосом, а Он стоял, вытянув руки по швам и слегка приоткрыв рот, словно новобранец пред генералом. Отец говорил о Будущем, об Ответственности и Достоинстве, о Чести и Высоком предназначении. Отец никогда не ждал ответа, просто эти слова должны были прозвучать в это время и в этом месте, отец произносил - а Он выслушивал. У каждого своя роль. Внезапно на полуслове отец обрывал сам себя и в изнеможении откидывался на спинку стула: «ну, иди играй…»
Иногда Ему становилось грустно. Ему вспоминалось тепло материнских рук, и нежный голос, когда слова не имеют никакого значения, лишь тепло, нежность, любовь. Он плакал - и из его слёз рождались звёздные скопления, а разумные существа в разных точках времени и пространства по непонятной причине теряли свою разумность, превращались в бабочек и мотыльков и улетали в бирюзовую высь.
Он в сущности был совсем не плохой. Просто маленький и очень одинокий. Пройдёт сколько-то вечностей, и Он станет вполне приличным богом, достойным создать нечто воистину достойное. А пока мириады живых существ, вылепленных в детской комнате из пластилина под присмотром старой няни, - все мы, нелепые и жалкие создания Его детских ручонок, поём Ему хвалу и славу за великое счастье Бытия.