(no subject)
Рон Вильски загнал машину в гараж и направился к дому. В летних сумерках мягко светилось окно кухни, выполненое в виде ребристой стекляной тарелки. Автоматически сунув руку в ящик, Рон вытащил почту и остановился у крыльца, с удивлением разглядывая письмо в свете фонаря. Редко попадается такое: белый конверт с почтовой маркой и надписаным от руки адресом, не счет и не реклама. Отправитель - Ярон Каган, Шлонски 23. Из конверта выпал листок с несколькими печатными строками:
Уважаемая личность Рон Вилски!
Мне доподлинно известно, что 11 марта сего года Вы незаконно воспользовались моделью рубашки, по ошибке нестертой мною из портновского автомата магазина одежды "H&O". Ваша рубашка является копией. Вы нарушаете законы копирайта и Право Личности на Уникальность. Если до 20 марта Вы не пришлете мне справку об уничтожении рубашки с печатью городского муниципалитета, то я подам дело в суд.
С наилучшими пожеланиями - личность Ярон Каган, адвокат."
Рон прислонился к косяку и сглотнул комок в горле. Можно было и отпереться. Написать, что если даже ненароком увиденая на экране модель и повлияла - подсознательно - на процесс его творчества, то такая деталь, как обработка воротника бежевой вышивкой с инициалами, указывает на уникальность его, Рона, рубашки. Черт подери, только он загибает рожки буквы V внутрь! Но адвокат...и законы копирайта... С тяжелым сердцем Рон вошел в дом и метнул письмо на стол. Рубашка была обречена. Вильски был осторожным человеком и не обманывал себя.
Ирена Вильски пила чай, сидя с ногами на стуле, и читала книгу, прислонив ее к сахарнице. С удивлением поглядев на мужа, она взяла письмо и прочла.
- Кляузник. Ты правда попер рубашку?
- Взял за основу, классическая модель, просто лень было лезть в библиотеку силуэтов! Ч-черт, выкинул деньги.
- Не связывайся. - Ирена с тревогой взглянула на мужа и, подняв брови, мотнула головой в сторону спальни.
- Не буду, не буду... завтра освидетельствую и сожгу.
- Умничка. Иди мой руки.
***
Ирена медленно мешала ложечкой чай, размешивая давно растворившийся сахар, и слушала разговор двух подруг у кофейного автомата. Пора было возвращаться в свой кубик, но она тихо млела от подслушаного.
- И вот он предложил мне замуж! Ты понимаешь, да? замуж! А я ему хрясь по морде! - девушка с короткими желтыми волосами была похожа на цветок "золотой шар". Нарисованый на затылке черный смайлик контрастировал с выражением разгоряченного злого лица.
- Я говорю - я тебе не семейная приставка! Бог мой, согласиться на такое ограничение моих свобод индивидуума, моральное, физическое - ты подумай, все эти обезличевающие ТРАДИЦИИ, и полодеяла!
- Ну, купили бы два одеяла. - очень худая черноволосая девушка в завернутой вверх юбке на проволочном каркасе быстро-быстро кусала картонный стаканчик, перфорируя узор по краю.
- Ах, ну не так же все фактически, одеяла там, но принцип, и смена фамилии - как будто ты перестаешь существовать как отдельная личность, понимаешь?
- Нууу, это ты как-то буквально все воспринимаешь; и в браке можно сохранить индивидуальность, ведь...
- Именно! Именно! Со-хра-нить! усилием, борьбой! Значит, если не бороться - будет какой-то... добровольный коллективизм! Стадо! Зачем, если можно всего этого избежать, Люли?
Разговор принимал теоретический характер и Ирена, вылив в раковину остывший чай, вернулась к редактированию статьи "Режим работы: нивелирование или осознаная необходимость?"
***
Вечером ели пиццу. Рон, отправивший Кляузнику справку об уничтожении предмета одежды серийный номер 7654ДХ56бис2056, устало и раводушно глядел в телевизор. Приняв душ, Ирена молча щелкнула пультом и потянула мужа в спальню. Тщательно задернула шторы и заперла дверь на ключ. Оба разделись догола.
Вытащив из кровати ящик для постельного белья, достали и надели свернутые комком у задней стенки длинные полосатые рубахи. На голову повязали каждый по белой косынке, закрывшей волосы и уши. Ирена наложила грим себе и мужу - забелила лица, наложила черные тени на газа, коричневая помада на губы толстыми мазками. Выключив лампы, зажгли свечу и сели, сгорбившись, на пол у зеркала, плечом к плечу, спрятав ладони под колени.
За стеклом, в мерцании и тенях, сидели две полосатые фигуры, одинаковые, как яйца в лотке; прижавшиеся тесно, как испуганные обезьяны.
Смотрели в зеркало так долго, что потерялись и сами - кто где; пока не заболели глаза.
Тогда сняли и спрятали одежду, вымыли лица и легли спать, сплетясь ногами под одеялом.
P.S. Критика, не переходящая на форму моих ушей, весьма приветствуется.
Уважаемая личность Рон Вилски!
Мне доподлинно известно, что 11 марта сего года Вы незаконно воспользовались моделью рубашки, по ошибке нестертой мною из портновского автомата магазина одежды "H&O". Ваша рубашка является копией. Вы нарушаете законы копирайта и Право Личности на Уникальность. Если до 20 марта Вы не пришлете мне справку об уничтожении рубашки с печатью городского муниципалитета, то я подам дело в суд.
С наилучшими пожеланиями - личность Ярон Каган, адвокат."
Рон прислонился к косяку и сглотнул комок в горле. Можно было и отпереться. Написать, что если даже ненароком увиденая на экране модель и повлияла - подсознательно - на процесс его творчества, то такая деталь, как обработка воротника бежевой вышивкой с инициалами, указывает на уникальность его, Рона, рубашки. Черт подери, только он загибает рожки буквы V внутрь! Но адвокат...и законы копирайта... С тяжелым сердцем Рон вошел в дом и метнул письмо на стол. Рубашка была обречена. Вильски был осторожным человеком и не обманывал себя.
Ирена Вильски пила чай, сидя с ногами на стуле, и читала книгу, прислонив ее к сахарнице. С удивлением поглядев на мужа, она взяла письмо и прочла.
- Кляузник. Ты правда попер рубашку?
- Взял за основу, классическая модель, просто лень было лезть в библиотеку силуэтов! Ч-черт, выкинул деньги.
- Не связывайся. - Ирена с тревогой взглянула на мужа и, подняв брови, мотнула головой в сторону спальни.
- Не буду, не буду... завтра освидетельствую и сожгу.
- Умничка. Иди мой руки.
***
Ирена медленно мешала ложечкой чай, размешивая давно растворившийся сахар, и слушала разговор двух подруг у кофейного автомата. Пора было возвращаться в свой кубик, но она тихо млела от подслушаного.
- И вот он предложил мне замуж! Ты понимаешь, да? замуж! А я ему хрясь по морде! - девушка с короткими желтыми волосами была похожа на цветок "золотой шар". Нарисованый на затылке черный смайлик контрастировал с выражением разгоряченного злого лица.
- Я говорю - я тебе не семейная приставка! Бог мой, согласиться на такое ограничение моих свобод индивидуума, моральное, физическое - ты подумай, все эти обезличевающие ТРАДИЦИИ, и полодеяла!
- Ну, купили бы два одеяла. - очень худая черноволосая девушка в завернутой вверх юбке на проволочном каркасе быстро-быстро кусала картонный стаканчик, перфорируя узор по краю.
- Ах, ну не так же все фактически, одеяла там, но принцип, и смена фамилии - как будто ты перестаешь существовать как отдельная личность, понимаешь?
- Нууу, это ты как-то буквально все воспринимаешь; и в браке можно сохранить индивидуальность, ведь...
- Именно! Именно! Со-хра-нить! усилием, борьбой! Значит, если не бороться - будет какой-то... добровольный коллективизм! Стадо! Зачем, если можно всего этого избежать, Люли?
Разговор принимал теоретический характер и Ирена, вылив в раковину остывший чай, вернулась к редактированию статьи "Режим работы: нивелирование или осознаная необходимость?"
***
Вечером ели пиццу. Рон, отправивший Кляузнику справку об уничтожении предмета одежды серийный номер 7654ДХ56бис2056, устало и раводушно глядел в телевизор. Приняв душ, Ирена молча щелкнула пультом и потянула мужа в спальню. Тщательно задернула шторы и заперла дверь на ключ. Оба разделись догола.
Вытащив из кровати ящик для постельного белья, достали и надели свернутые комком у задней стенки длинные полосатые рубахи. На голову повязали каждый по белой косынке, закрывшей волосы и уши. Ирена наложила грим себе и мужу - забелила лица, наложила черные тени на газа, коричневая помада на губы толстыми мазками. Выключив лампы, зажгли свечу и сели, сгорбившись, на пол у зеркала, плечом к плечу, спрятав ладони под колени.
За стеклом, в мерцании и тенях, сидели две полосатые фигуры, одинаковые, как яйца в лотке; прижавшиеся тесно, как испуганные обезьяны.
Смотрели в зеркало так долго, что потерялись и сами - кто где; пока не заболели глаза.
Тогда сняли и спрятали одежду, вымыли лица и легли спать, сплетясь ногами под одеялом.
P.S. Критика, не переходящая на форму моих ушей, весьма приветствуется.