Легко ли быть богом?
(окончание)
***
Теперь самое странное. В какой-то момент я пришел в себя. Дальше, извините, я не смогу указывать время, просто потому, что не знаю, как оно тут идет. И часов у меня нет. И календаря, да.
Я лежал в своем ложементе. Было довольно темно. Я увидел вокруг смутные силуэты, то ли зданий, то ли просто стен, но спать хотелось просто смертельно, и я уснул опять.
Второй раз я проснулся уже основательнее. Света хватало как раз настолько, чтобы я различил, во что я одет - в оранжевое белье. Я нащупал под собой край ложемента, оперся правой рукой и с усилием сел.
Силуэты зданий как-то изменились, я был вроде бы в просторном лабиринте, и вдали пульсировал красноватый свет. Проход был свободен, я встал, дождался, пока пройдет головокружение, и тронулся в направлении света.
Я еще не помнил, что произошло со мной перед этим. То есть, совсем ничего, и все мои поступки базировались на чувстве, что так надо.
А вот когда через несколько минут я вышел из этих столбов и стен, увидел свою оранжевую одежду и вспомнил - да это же мои космические подштанники! - тут меня и накрыло. И я вспомнил всё. Только не мог понять, где я и что тут делаю.
Под босыми ногами лежало что-то вроде гаревой дорожки. Подошвы неприятно кололо. Но никакой обуви вокруг не наблюдалось, так что я пошел не очень быстро в сторону огней - теперь уже видно было, что это несколько костров, примерно в четверти мили от меня. Больше ничего там вдали различить было нельзя, но видно было черную крошку под ногами. И пахло, как в вагоне старинного поезда на паровозной тяге. Было зябко, и я попытался идти побыстрее.
Небо над головой было беззвездным, как будто давящим. Я ведь, все-таки, астронавт, и у меня появилось чувство, что через это небо никуда не улетишь. Ладно, пока было не до полетов.
Огни приближались довольно быстро. Вскоре я уже различал три костра, два рядышком и один чуть в стороне. Несимметричность раздражала. Как ни странно, около огня никто не сидел.
Сзади, за кострами, я наконец разглядел высокую стену, сложенную из темно-красного кирпича. Стена возвышалась этажа на три, и сверху можно было разглядеть что-то вроде зубцов и бойниц. Никого там, наверху, впрочем, не было.
Между левым, одиночным костром и двумя правыми явно были ворота. Впрочем, было здорово темно, и пока я не подошел совсем близко, я не был уверен - ворота ли это, или мне мерещится.
Нет, не мерещилось. Тяжелые, видимо, чугунные створки. Высокие, метра четыре. К воротам ведет с двух сторон пара протоптанных тропинок, даже на гаревом покрыти можно их различить. И сверху надпись, каким-то старинным шрифтом, слегка по дуге, короткая. Надпись была отлита из того же чугуна, слегка пообтерлась и, кажется, закоптилась. Я подошел поближе и наконец смог прочесть:
Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate
Ну, это уже было понятно. Даже странно, что я сразу не понял, к каким именно воротам я подошел.
***
Интересно, что я не утратил тогда способности размышлять логически. И я подумал, стоя перед воротами ада: а где же народ?
Так, прикинул я, семь миллиардов человек. Ну пусть даже они живут по сто лет. Это будет семьдесят миллионов в год, разделить на триста шестьдесят пять дней, примерно двести тысяч человек в день. Хорошо, пускай грешников всего десять процентов, но где эти двадцать тысяч?
Что-то не сходилось. Подумав, я сообразил, что, может, ворота и не одни. Черт его знает, как тут у них все устроено.
В любом случае, размышлять о причинах безлюдия смысла не было, и я подошел поближе. Интересно, что мысли куда-то убежать, сопротивляться, не даваться у меня не было. Я помнил свои последние минуты в мире живых, как я проклинал Бога, и странное смирение охватило меня.
Ворота были именно такими, как они казались издалека: абсолютно неколебимыми. Я постоял, размышляя, а потом уперся руками в правую створку, наклонился и надавил на железяку.
Через неколько секунд я почувствовал, что створка начинает подаваться. Видимо, смазано у них в аду всё было хорошо. Миллиметр за миллиметром створка сдвигалась, и вот я уже отпустил ее, а она всё двигалась, пока не образовался проход не только для меня, но и для гораздо более корпулентного человека.
Я ступил внутрь ада.
***
Мало что изменилось. Небо стало как будто ниже, и, приглядевшись, я увидел балки и своды высокого потолка, тоже черные и едва различимые в темноте. Что тут было с освещением, я не понимал. Господствовал красноватый или багровый свет, но откуда он падал, было не видно.
Дорожки шли, прямые и ровные, пересекаясь под прямыми углами. А по сторонам стояли чудовищные, высотой в пару этажей, котлы из грубого черного металла. Вообще, черный цвет тут господствовал и подавлял. Ни одно цветное пятно не разнообразило картину, как будто я попал в черно-белый фильм тридцатых годов.
Но главное, и внутри никого не было.
Я прошел уже, наверное, полмили, когда наконец увидел впереди какое-то движение. Двое откатывали в сторону непонятное сооружение, третий, наверное, старший, давал отрывистые указания.
Видимо, это были черти. На вид, правда, они не отличались от людей, таких можно увидеть в любом городе, где-нибудь на бензоколонке, на мойке автомобилей, или в супермаркете, в служебном помещении. Замотанные, без особого интеллекта на лице, но неопасные.
Я кашлянул, все трое оглянулись и застыли в непонимании.
- Ребята, а я вот... мне тут куда? - как-то я звучал не образцом риторики, меня аж внутренне передернуло.
- Ты... это... с какого отряда? - спросил наконец старший. Он тоже был не Демосфен.
- «Орел-2А» - механически ответил я. Все трое переглянулись с недоумением. Старший спросил раздраженно:
- Номер какой?
Тут уже я не знал, что сказать, и начал сбивчиво объяснять с самого начала:
- Я только что прибыл. Вот, минут двадцать назад вошел через ворота. Знаете, где «оставь надежду»?
Черти опять переглянулись, подобрались, и старший начал уже более официально:
- То есть, ты умер и прибыл, вот только что?
- Да, - мне оставалось только признаться в очевидном. Наступило тяжелое молчание. Потом старший подошел поближе, потрогал меня за плечо в оранжевом комбинезоне и разразился прямо-таки продолжительной речью.
- Парень, я не знаю, откуда ты, что там у тебя за история, но это всё скверно пахнет. Кто надо, все уже отчитались, распределились, мы отправили кучу этапов наверх, всё расчистили, и тут ты вдруг появляешься - здрасте, приехали. Это как понимать? У нас сегодня эвакуация, ты вообще понимаешь это?
Я не понимал. Он вздохнул и начал снова, видно было, что он уже всё терпение собрал вместе.
- Мы закрываемся, ты понимаешь, что я говорю? Что я с тобой должен делать, скажи на милость?
Один из младших деликатно кашлянул:
-Это... наверное, надо его передать наверх? Ну что мы тут будем...
Старший прикинул что-то, махнул рукой:
- Давай, отведи его к Валтазару. И не задерживайся.
***
Валтазар был не в пример презентабельнее, и даже с шиком, но и он не смог разобраться в моем деле. А я уже мерз, и стучал зубами, и мне хотелось только одного - где-нибудь прикорнуть и отдохнуть. Но, наверное, здесь этого не полагалось.
Я ничего не понял из его объяснений, кроме того, что я - какая-то досадная помеха общему плану. Ладно, я согласен был уже на всё, только бы меня куда-то пристроили и оставили в покое. Но, оказывается, этот вопрос решал лично Сатана.
При входе меня очень профессионально обыскали двое шустрых чертей - я не понимаю, они что, думали, что тут, в аду, кто-то будет носить с собой оружие? Или что Сатане это оружие может повредить? Странно это всё, но не моё дело их учить, у них есть инструкции.
Раскрылись позолоченные двери, в два человеческих роста, и я вошел в громадный зал, обитый темно-красным бархатом.
***
Сатана сидел за невообразимых размеров письменным столом и писал что-то красивой авторучкой, по-моему, паркером.
Я слегка оторопел, когда увидел его: это был один в один генерал Гроув. Разве что мимика была немножко другая. Ну, и он был явно постарше.
Наконец, он махнул мне рукой, типа, садись, закончил свою писанину, завинтил колпачок, положил ручку рядом и повернулся ко мне.
- Ну, что скажешь, Иегуда?
Надо сказать, он был первый здесь, в аду, кто обратился ко мне по имени. И меня это ужасно тронуло.
- Я даже не знаю. А что надо сказать? Вот я разбился и меня сюда прислали.
Сатана, он же Гроув, приподнял левую бровь.
- Ты как-то уж очень лаконичен - разбился, прислали. Можно поподробнее? Мне же интересно!
И я ему поверил, честное слово. Начал рассказывать с самого начала, он мне задавал вопросы, не в бровь, а в глаз, и как-то незаметно я рассказал ему всю историю моей жизни. Не понимаю, зачем я это делал, но мне казалось, что с ним можно не лукавить.
Сатана слушал очень внимательно, кивал, вздыхал в нужных местах. Когда я закончил рассказ, он спросил:
- Слушай, так ты что, так и не понял, что произошло?
- Нет, - честно признался я.
Он расхохотался, встал, вышел из-за стола. У меня возникло ощущение, что он всерьез развлекается - если можно так сказать.
- Иегуда, ты, поди, верующий христианин?
- Ну, да.
- Ты слышал про Второе Пришествие?
- Да.
- Так вот, оно и произошло.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать эту информацию. Сатана смотрел на меня и улыбался саркастически.
- Так ... и что было потом? Расскажите!
- Можно на «ты», у нас так принято - заметил Сатана, и вправду рассказал всё. Это звучало ошеломляюще.
Восемнадцатого мая 20.. года, в середине дня, точнее, в конце дня по Европе и в начале по Америке, Иисус пришел на Землю. Его могли видеть все, и он обратился к людям с небольшой речью.
Иисус сказал, что земное время кончилось. Больше того, Господь, в милости своей, прощает всех, и берет к Себе, в Царствие Небесное.
На всей земле наступил в этот момент день, и все могли порадоваться.
Сатана прошелся вдоль своего кабинета, помолчал, а потом обратился ко мне со странной сердечностью:
- Ты понимаешь, что я испытывал смешанные чувства? С одной стороны, мне жалко было, что все грешники, которых я так старательно перевоспитывал, от меня уходят. А с другой стороны, подумай, Иегуда, да на фига мне это надо? Пусть Иисус за них отвечает!
Я прямо не знал, что ему сказать, и Сатана это понял:
- Ну вот, ты тоже молчишь. Как и все. Я понимаю, такие вещи каждый сам решает для себя. Но мне все-таки обидно - у нас ведь были четко распределены обязанности.
Тут я наконец решился.
- А разве вы не расписали, что будет в конце?
- Да в том-то и дело, что нет! - воскликнул Сатана.
- А что ты думал? - я с трудом произнес это «ты».
- Да даже не знаю, - он хмыкнул. - Наверное, ты прав, надо было сразу всё обговаривать.
Он опять прошелся туда-сюда вдоль стола, потом остановился и ткнул в меня пальцем.
- Так вот, с тобой ситуация совершенно дурацкая. Мы подписали договор на момент Второго Пришествия, и всех, кто находился на Земле, ну и моих тоже, отправили в рай. А ты никуда не попал.
Он опять прошелся туда-сюда.
- Ты молодец, проявил характер. Проклял Бога, это, знаешь, не всякий сможет. Явно мой кадр.
Тут он сел на табуретку и продолжал:
- Но, как ты, наверное заметил, мы сворачиваем все операции, вроде как незачем теперь держать все эти прибамбасы. Я бы тебя определил в какой-нибудь котел, но мы уже всё закрыли. И ребята мои теперь будут ангелами работать. Песенки петь, ну, ты понимаешь, - и он расхохотался, вполне искренне.
- А ты? - зачем-то спросил я.
- Я толком не знаю. Буду у Иисуса старшим советником, но что я Ему посоветую, сам подумай? Ладно, мы сейчас не о том. Что мне с тобой-то делать?
Я мог только пожать плечами.
- Хорошо, - наконец, сказал Сатана. - Я бы рад для тебя что-то сделать, но мало что могу. Давай так: я тебе оставляю свой кабинет, вот ключи, вот, гляди, мой рабочий стол, тут масса всяких примочек, советую поиграть. Пока разберешься, тыща лет пройдет. Линия связи с Богом - вот прямой телефон, но он работает редко. Для тебя, скорее всего, совсем не будет. Наружу можешь выходить, но там ничего особо интересного нет. Короче, не скучай тут, а мне, извини, пора - я уж и так задержался.
- Спасибо, - сказал я, а он запахнулся в свой черный плащ с кровавым подбоем и исчез.
***
Я вдруг вспомнил карикатуру Гарри Ларсона. Там грешники стоят у входа в ад (кстати, похоже нарисовано), а над входом висит плакат: «Поздравляем! Сегодня первый день всей вашей остальной жизни!» Вот и у меня он настал. Я рухнул на огромный диван и расплакался. Вся моя короткая и бестолковая жизнь разворачивалась у меня в сознании, и я не мог поверить, никак не мог поверить в происшедшее.
Как ни странно, через полчаса я пришел в себя, утер лицо рукавом пижамы и стал осматривать кабинет.
Надо бы рассказать, как он устроен. За то время, что я тут провел, я его изучил почти наизусть, но первое впечатление было, наверное, самым ярким.
Пол тут сделан из какого-то необыкновенно твердого и темного дерева. Это точно не дуб, рисунок не похож. Больше всего напоминает махогани, но еще плотнее и тверже. За все годы, что я провел тут, ни одной царапины не появилось на этом полу, и я не видел ни одной пылинки. И еще надо сказать, он теплый, что радует. Потому что вообще в аду холодно.
Я это знаю, я не послушал советов Сатаны и выходил прогуляться не раз и не два. Сразу вам скажу: оно того не стоило. Ад, или та часть, которую я видел, угрюм и однообразен.
Совершенно одинаковые котлы стоят рядами, сколько хватает глаз. Они пронумерованы, примерно как ячейки в Экселе, я доходил до линии AZ, потом надоело.
Наверное, в этом был какой-то смысл: чтобы грешник знал, что ничего больше нет, кроме таких же котлов, как и его, и никакого разнообразия не будет, никогда.
Так что большую часть времени я проводил в кабинете. Стены, как я уже упоминал, обиты багровым бархатом. За письменным столом - множество книжных шкафов. По большей части книги были для меня бесполезными, на каких-то старых языках.
Однако же я их пролистал все, картинки там были очень хороши. А через пару лет нашлись вдруг на одной из последних полок словари, латинско-английский и греческо-английский. Так что я смог потом много чего и прочесть.
Долго я не мог привыкнуть к тому, что мне не нужно ни есть, ни пить, ни наоборот. Умываться я отвык довольно скоро, тем более что как-то я не пачкался, да и одежда моя тоже. Интересно было со сном: спать не хотелось никогда, но все-таки иногда я ложился на диван, накрывался пледом и лежал с закрытыми глазами, вспоминая прошедший день.
В дальнем конце в камине горят несколько громадных поленьев, горят и не сгорают. Это довольно удобно. Я иногда целыми днями просиживал там, глядя на огонь.
***
Письменный стол Сатаны, вот что было самое интересное, и он-то и спас меня от сумасшествия.
Один эффект был самым поразительным: если я садился в кресло и немного наклонялся вперед, стол как будто раздвигался перед глазами и уходил вдаль. То же самое было и с ящиками: стоил наклониться к открытому ящику, как он становился всё глубже и шире, и содержимое его умножалось до бесконечности.
Но сначала ящик надо было открыть.
Первый, верхний левый, открылся просто: к нему полагался ключик из связки. В ящике лежали незамысловатые письменные принадлежности: желтоватая плотная бумага с водяными знаками, трезубцами. Набор ручек, тяжелых, с золотыми перьями. Чернила в них не переводились, и это опять было удобно. Пресс-папье, дыроколы, скоросшиватели на шнурках, да, в общем, и всё.
Где-то к концу первых суток я начал вести этот дневник, чтобы не забыть ничего. Конечно, непривычно было писать ручкой, пальцы уставали, а как исправлять ошибки, я вообще не понимал. Постепенно привык, например, стал думать, прежде чем начинать писать.
Вечером, точнее, когда я решал, что на сегодня хватит, я промакивал последнюю страницу, прокалывал сбоку дырки (страницы при этом вздрагивали, вспыхивали в месте прокола и гасли) и добавлял страницы в скоросшиватель.
У меня уже накопилась их целая полка, и сейчас я не буду всё подробно пересказывать. Говорю же, мой персональный ад - очень тоскливое место.
Я сразу перейду к событиям последних месяцев.
***
Все последующие ящики открывались совсем не так просто. Я совсем было отчаялся, когда заметил в первом ящике, в боковом узком отделении, кусочек пергамента, свернутый конвертом. Я развернул пергамент и увидел следуюшие слова: Dic mihi titulum porta vade in secunda.
Это была какая-то сумрачная сбивчивая латынь. Я понял несколько слов: «заглавие», «ворота», «иди» и «второй». Что это значило, и значило ли хоть что-то?
Времени у меня было много, вот что спасало. Через несколько дней я предположил, что надо сказать то, что написано над воротами, и тогда... Тогда, может быть, я смогу пройти во второй ящик?
Хорошо, что у Сатаны на полке стояла «Божественная комедия», сам бы я никогда не вспомнил, что там было написано, и вряд ли смог бы найти вход: мы здорово поплутали, когда меня передавали по инстанциям.
Книга лежала на столе, и я старательно произнес: «Lasciate ogni speranza, voi ch’entratе».
Ничего не произошло. Но мне показалось, что дверца второго ящика чуть дрогнула.
«Так, что я делаю неправильно? Может, произношение? Черт, я же не знаю итальянского совсем».
И как было не поблагодарить старину Челентано, когда я вдруг вспомнил, что это вот первое слово, наверное, произносится «лашате».
Дверца ящика вспыхнула зеленоватым, щелкнуло, и ящик чуть выдвинулся из пазов.
Так я понял, что каждый следующий ящик открывается заклинанием. Оставалась сущая ерунда - понять, каким именно.
***
Во втором ящике лежали, как я понимаю, всякие старые игрушки Сатаны: неразменные золотые, разнообразные зелья, обманные зеркальца, пузатые бутылочки, сигары, опиум, косметика, изящное белье и тому подобное.
В этом ящике подсказка лежала на дне коробки с сигарами, и я нашел ее не сразу. А разгадал загадку только через месяц. Но я продолжал двигаться вперед, и не так давно добрался до предпоследнего ящика, уже в правой тумбе.
Когда ящик открылся, я зажмурил глаза. Передо мной простиралась ярко освещенная солнцем песчаная пустыня. Я наклонился пониже, пустыня развернулась передо мной, и вдали я увидел огромную реку и деревеньку на берегу. И несколько маленьких человечков.
Я играл уже не в одну игру Сатаны, но до сих пор они были больше теоретическими. Вроде штабных игр, где все передвижения войск обозначают стрелочками. «Пиф-паф, ты убит!» Я соблазнял людей деньгами, любовью, властью, знанием. Это довольно нехитрая наука, красота может быть только в комбинациях. Однако настоящих людей я не видел никогда. Я вообще забыл, как они выглядят, и всматривался в фигурки с волнением.
Вскоре в маленьком мире наступил вечер, люди разожгли костры, начали готовить ужин. Когда совсем стемнело, я осторожно задвинул ящик внутрь.
***
Я еще толком не знал, что это за новая игра. Что я должен делать с этим моим миром? Просто наблюдать, или помогать маленькому народу? Решил сначала посмотреть.
Народ жил мирно, пас овец, растил что-то в поле. Особенно близко я подобраться не мог, но наблюдал буколические сцены изо дня в день. В одном из предыдущих ящиков я нашел рыбку баббл-фиш, тут она мне как раз и пригодилась. Я живо сунул ее в ухо. Раньше мне было не с кем поговорить, а теперь я, по крайней мере, мог слушать чужие разговоры. Вы не поверите, какое это было удовольствие!
Вскоре пришли другие люди, как я понял, начальство, да еще и из другого племени. Моих людей забрали на какие-то тяжелые работы, и настроение в деревне упало.
А когда неподалеку стали расти к небу циклопические сооружения, я наконец понял, куда я попал. Выбора большого у меня не оставалось, я снял с полки Библию и приготовился помогать своим.
***
Теперь я должен написать, чем это все кончилось. Пишу коротко, на скорую руку.
Игра была долгой и тяжелой, но она того стоила. В последнюю ночь я увидел, как вождь моего народа поднимается на гору Синай. Оставался последний шаг, отдать ему заранее подготовленные каменные плитки с заповедями.
На стол я положил экземпляр Торы с правильным произношением заповедей. Дело это было очень ответственное, ведь мое произношение начнут копировать, и важно было не ошибиться.
На самой макушке горы была небольшая площадка. Моисей сел на камень на краю, устроился поудобнее.
Вскоре голова его склонилась на грудь, он расслабился - видимо, задремал. Я осторожно взял маленькие квадратики и положил в середину площадки. Потом громко произнес:
- Моисей!
Он встрепенулся и вскочил на ноги.
- Слушай меня, Моисей, и повторяй за мной:
«Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства, да не будет у тебя других богов пред лицом моим»
Моисей повторил.
Так мы говорили, то есть, я говорил, а он повторял, пока Моисей наконец не произнес:
«Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего»
И в этот момент вспыхнула призрачно-зеленым дверца последнего ящика и щелкнул открывшийся замок.
Я задвинул ящик, где Моисей уже отправился в тяжелый путь вниз, и осторожно потянул на себя светящуюся дверцу.
Изнутри в меня плеснуло синим, зеленым, желтым, запахом моря и солнечным теплом.
***
И тут же полыхнул яркий свет изо всех углов, дрогнула и засияла громадная люстра, висевшая посредине и никогда не горевшая на моей памяти, и неспешно раскрылись позолоченные парадные двери.
Сатана вошел стремительно в сопровождении небольшой свиты. Я его просто не узнал сперва: он посвежел, складки на лице заметно разгладились. Черти свиты тоже были явно в хорошей форме, разве что приветливости у них не прибавилось.
- Иегуда, привет! Как ты быстро всё это сделал, - заметил Сатана, усаживаясь в кресло для посетителей.
- Что - это? - спросил я туповато.
- Прошел квест. А я ведь тебе даже не сказал, что его надо пройти.
- И что теперь? - я всё еще не понимал ничего.
Мой собеседник поморщился, как будто от досады.
- Ты же ящик открыл? Ну так приглядись. Что-то ты сегодня туго соображаешь, я этого не люблю.
Я склонился.
Внизу, на берегу, стояли белоснежные и разноцветные дома, машины ехали по серпантину над пляжем, а по морю скользили маленькие яхты, и виндсерферы прыгали с волны на волну. В небе тарахтели маленькие самолеты, вроде моей детской «Сессны». Играла музыка, почти неслышная издалека.
- Это что, Земля? - спросил я, не веря.
- Ну да, а что еще?
- Как же так? Ведь всех забрали туда, - я показал пальцем вверх. Я ничего не понимал. - Ты же мне сам сказал!
- А это я тебя обманул, - отвечал Сатана сухо. - Такой у меня, знаешь ли, характер. Предложили - всем, но много кто остался.
- И мне можно туда? - спросил я, обмирая.
- Да, иди, конечно. - Сатана явно потерял ко мне интерес. - Давай, не задерживайся, пока я не передумал.
***
Буду ли я скучать по аду? Думаю, вряд ли.
Я иду по берегу моря босиком, в дурацкой своей одежде, но тут тепло. В рюкзаке лежит пара скоросшивателей с моими записками. Впереди виднеется городок - интересно, в какой стране меня высадили?
***
Теперь самое странное. В какой-то момент я пришел в себя. Дальше, извините, я не смогу указывать время, просто потому, что не знаю, как оно тут идет. И часов у меня нет. И календаря, да.
Я лежал в своем ложементе. Было довольно темно. Я увидел вокруг смутные силуэты, то ли зданий, то ли просто стен, но спать хотелось просто смертельно, и я уснул опять.
Второй раз я проснулся уже основательнее. Света хватало как раз настолько, чтобы я различил, во что я одет - в оранжевое белье. Я нащупал под собой край ложемента, оперся правой рукой и с усилием сел.
Силуэты зданий как-то изменились, я был вроде бы в просторном лабиринте, и вдали пульсировал красноватый свет. Проход был свободен, я встал, дождался, пока пройдет головокружение, и тронулся в направлении света.
Я еще не помнил, что произошло со мной перед этим. То есть, совсем ничего, и все мои поступки базировались на чувстве, что так надо.
А вот когда через несколько минут я вышел из этих столбов и стен, увидел свою оранжевую одежду и вспомнил - да это же мои космические подштанники! - тут меня и накрыло. И я вспомнил всё. Только не мог понять, где я и что тут делаю.
Под босыми ногами лежало что-то вроде гаревой дорожки. Подошвы неприятно кололо. Но никакой обуви вокруг не наблюдалось, так что я пошел не очень быстро в сторону огней - теперь уже видно было, что это несколько костров, примерно в четверти мили от меня. Больше ничего там вдали различить было нельзя, но видно было черную крошку под ногами. И пахло, как в вагоне старинного поезда на паровозной тяге. Было зябко, и я попытался идти побыстрее.
Небо над головой было беззвездным, как будто давящим. Я ведь, все-таки, астронавт, и у меня появилось чувство, что через это небо никуда не улетишь. Ладно, пока было не до полетов.
Огни приближались довольно быстро. Вскоре я уже различал три костра, два рядышком и один чуть в стороне. Несимметричность раздражала. Как ни странно, около огня никто не сидел.
Сзади, за кострами, я наконец разглядел высокую стену, сложенную из темно-красного кирпича. Стена возвышалась этажа на три, и сверху можно было разглядеть что-то вроде зубцов и бойниц. Никого там, наверху, впрочем, не было.
Между левым, одиночным костром и двумя правыми явно были ворота. Впрочем, было здорово темно, и пока я не подошел совсем близко, я не был уверен - ворота ли это, или мне мерещится.
Нет, не мерещилось. Тяжелые, видимо, чугунные створки. Высокие, метра четыре. К воротам ведет с двух сторон пара протоптанных тропинок, даже на гаревом покрыти можно их различить. И сверху надпись, каким-то старинным шрифтом, слегка по дуге, короткая. Надпись была отлита из того же чугуна, слегка пообтерлась и, кажется, закоптилась. Я подошел поближе и наконец смог прочесть:
Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate
Ну, это уже было понятно. Даже странно, что я сразу не понял, к каким именно воротам я подошел.
***
Интересно, что я не утратил тогда способности размышлять логически. И я подумал, стоя перед воротами ада: а где же народ?
Так, прикинул я, семь миллиардов человек. Ну пусть даже они живут по сто лет. Это будет семьдесят миллионов в год, разделить на триста шестьдесят пять дней, примерно двести тысяч человек в день. Хорошо, пускай грешников всего десять процентов, но где эти двадцать тысяч?
Что-то не сходилось. Подумав, я сообразил, что, может, ворота и не одни. Черт его знает, как тут у них все устроено.
В любом случае, размышлять о причинах безлюдия смысла не было, и я подошел поближе. Интересно, что мысли куда-то убежать, сопротивляться, не даваться у меня не было. Я помнил свои последние минуты в мире живых, как я проклинал Бога, и странное смирение охватило меня.
Ворота были именно такими, как они казались издалека: абсолютно неколебимыми. Я постоял, размышляя, а потом уперся руками в правую створку, наклонился и надавил на железяку.
Через неколько секунд я почувствовал, что створка начинает подаваться. Видимо, смазано у них в аду всё было хорошо. Миллиметр за миллиметром створка сдвигалась, и вот я уже отпустил ее, а она всё двигалась, пока не образовался проход не только для меня, но и для гораздо более корпулентного человека.
Я ступил внутрь ада.
***
Мало что изменилось. Небо стало как будто ниже, и, приглядевшись, я увидел балки и своды высокого потолка, тоже черные и едва различимые в темноте. Что тут было с освещением, я не понимал. Господствовал красноватый или багровый свет, но откуда он падал, было не видно.
Дорожки шли, прямые и ровные, пересекаясь под прямыми углами. А по сторонам стояли чудовищные, высотой в пару этажей, котлы из грубого черного металла. Вообще, черный цвет тут господствовал и подавлял. Ни одно цветное пятно не разнообразило картину, как будто я попал в черно-белый фильм тридцатых годов.
Но главное, и внутри никого не было.
Я прошел уже, наверное, полмили, когда наконец увидел впереди какое-то движение. Двое откатывали в сторону непонятное сооружение, третий, наверное, старший, давал отрывистые указания.
Видимо, это были черти. На вид, правда, они не отличались от людей, таких можно увидеть в любом городе, где-нибудь на бензоколонке, на мойке автомобилей, или в супермаркете, в служебном помещении. Замотанные, без особого интеллекта на лице, но неопасные.
Я кашлянул, все трое оглянулись и застыли в непонимании.
- Ребята, а я вот... мне тут куда? - как-то я звучал не образцом риторики, меня аж внутренне передернуло.
- Ты... это... с какого отряда? - спросил наконец старший. Он тоже был не Демосфен.
- «Орел-2А» - механически ответил я. Все трое переглянулись с недоумением. Старший спросил раздраженно:
- Номер какой?
Тут уже я не знал, что сказать, и начал сбивчиво объяснять с самого начала:
- Я только что прибыл. Вот, минут двадцать назад вошел через ворота. Знаете, где «оставь надежду»?
Черти опять переглянулись, подобрались, и старший начал уже более официально:
- То есть, ты умер и прибыл, вот только что?
- Да, - мне оставалось только признаться в очевидном. Наступило тяжелое молчание. Потом старший подошел поближе, потрогал меня за плечо в оранжевом комбинезоне и разразился прямо-таки продолжительной речью.
- Парень, я не знаю, откуда ты, что там у тебя за история, но это всё скверно пахнет. Кто надо, все уже отчитались, распределились, мы отправили кучу этапов наверх, всё расчистили, и тут ты вдруг появляешься - здрасте, приехали. Это как понимать? У нас сегодня эвакуация, ты вообще понимаешь это?
Я не понимал. Он вздохнул и начал снова, видно было, что он уже всё терпение собрал вместе.
- Мы закрываемся, ты понимаешь, что я говорю? Что я с тобой должен делать, скажи на милость?
Один из младших деликатно кашлянул:
-Это... наверное, надо его передать наверх? Ну что мы тут будем...
Старший прикинул что-то, махнул рукой:
- Давай, отведи его к Валтазару. И не задерживайся.
***
Валтазар был не в пример презентабельнее, и даже с шиком, но и он не смог разобраться в моем деле. А я уже мерз, и стучал зубами, и мне хотелось только одного - где-нибудь прикорнуть и отдохнуть. Но, наверное, здесь этого не полагалось.
Я ничего не понял из его объяснений, кроме того, что я - какая-то досадная помеха общему плану. Ладно, я согласен был уже на всё, только бы меня куда-то пристроили и оставили в покое. Но, оказывается, этот вопрос решал лично Сатана.
При входе меня очень профессионально обыскали двое шустрых чертей - я не понимаю, они что, думали, что тут, в аду, кто-то будет носить с собой оружие? Или что Сатане это оружие может повредить? Странно это всё, но не моё дело их учить, у них есть инструкции.
Раскрылись позолоченные двери, в два человеческих роста, и я вошел в громадный зал, обитый темно-красным бархатом.
***
Сатана сидел за невообразимых размеров письменным столом и писал что-то красивой авторучкой, по-моему, паркером.
Я слегка оторопел, когда увидел его: это был один в один генерал Гроув. Разве что мимика была немножко другая. Ну, и он был явно постарше.
Наконец, он махнул мне рукой, типа, садись, закончил свою писанину, завинтил колпачок, положил ручку рядом и повернулся ко мне.
- Ну, что скажешь, Иегуда?
Надо сказать, он был первый здесь, в аду, кто обратился ко мне по имени. И меня это ужасно тронуло.
- Я даже не знаю. А что надо сказать? Вот я разбился и меня сюда прислали.
Сатана, он же Гроув, приподнял левую бровь.
- Ты как-то уж очень лаконичен - разбился, прислали. Можно поподробнее? Мне же интересно!
И я ему поверил, честное слово. Начал рассказывать с самого начала, он мне задавал вопросы, не в бровь, а в глаз, и как-то незаметно я рассказал ему всю историю моей жизни. Не понимаю, зачем я это делал, но мне казалось, что с ним можно не лукавить.
Сатана слушал очень внимательно, кивал, вздыхал в нужных местах. Когда я закончил рассказ, он спросил:
- Слушай, так ты что, так и не понял, что произошло?
- Нет, - честно признался я.
Он расхохотался, встал, вышел из-за стола. У меня возникло ощущение, что он всерьез развлекается - если можно так сказать.
- Иегуда, ты, поди, верующий христианин?
- Ну, да.
- Ты слышал про Второе Пришествие?
- Да.
- Так вот, оно и произошло.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать эту информацию. Сатана смотрел на меня и улыбался саркастически.
- Так ... и что было потом? Расскажите!
- Можно на «ты», у нас так принято - заметил Сатана, и вправду рассказал всё. Это звучало ошеломляюще.
Восемнадцатого мая 20.. года, в середине дня, точнее, в конце дня по Европе и в начале по Америке, Иисус пришел на Землю. Его могли видеть все, и он обратился к людям с небольшой речью.
Иисус сказал, что земное время кончилось. Больше того, Господь, в милости своей, прощает всех, и берет к Себе, в Царствие Небесное.
На всей земле наступил в этот момент день, и все могли порадоваться.
Сатана прошелся вдоль своего кабинета, помолчал, а потом обратился ко мне со странной сердечностью:
- Ты понимаешь, что я испытывал смешанные чувства? С одной стороны, мне жалко было, что все грешники, которых я так старательно перевоспитывал, от меня уходят. А с другой стороны, подумай, Иегуда, да на фига мне это надо? Пусть Иисус за них отвечает!
Я прямо не знал, что ему сказать, и Сатана это понял:
- Ну вот, ты тоже молчишь. Как и все. Я понимаю, такие вещи каждый сам решает для себя. Но мне все-таки обидно - у нас ведь были четко распределены обязанности.
Тут я наконец решился.
- А разве вы не расписали, что будет в конце?
- Да в том-то и дело, что нет! - воскликнул Сатана.
- А что ты думал? - я с трудом произнес это «ты».
- Да даже не знаю, - он хмыкнул. - Наверное, ты прав, надо было сразу всё обговаривать.
Он опять прошелся туда-сюда вдоль стола, потом остановился и ткнул в меня пальцем.
- Так вот, с тобой ситуация совершенно дурацкая. Мы подписали договор на момент Второго Пришествия, и всех, кто находился на Земле, ну и моих тоже, отправили в рай. А ты никуда не попал.
Он опять прошелся туда-сюда.
- Ты молодец, проявил характер. Проклял Бога, это, знаешь, не всякий сможет. Явно мой кадр.
Тут он сел на табуретку и продолжал:
- Но, как ты, наверное заметил, мы сворачиваем все операции, вроде как незачем теперь держать все эти прибамбасы. Я бы тебя определил в какой-нибудь котел, но мы уже всё закрыли. И ребята мои теперь будут ангелами работать. Песенки петь, ну, ты понимаешь, - и он расхохотался, вполне искренне.
- А ты? - зачем-то спросил я.
- Я толком не знаю. Буду у Иисуса старшим советником, но что я Ему посоветую, сам подумай? Ладно, мы сейчас не о том. Что мне с тобой-то делать?
Я мог только пожать плечами.
- Хорошо, - наконец, сказал Сатана. - Я бы рад для тебя что-то сделать, но мало что могу. Давай так: я тебе оставляю свой кабинет, вот ключи, вот, гляди, мой рабочий стол, тут масса всяких примочек, советую поиграть. Пока разберешься, тыща лет пройдет. Линия связи с Богом - вот прямой телефон, но он работает редко. Для тебя, скорее всего, совсем не будет. Наружу можешь выходить, но там ничего особо интересного нет. Короче, не скучай тут, а мне, извини, пора - я уж и так задержался.
- Спасибо, - сказал я, а он запахнулся в свой черный плащ с кровавым подбоем и исчез.
***
Я вдруг вспомнил карикатуру Гарри Ларсона. Там грешники стоят у входа в ад (кстати, похоже нарисовано), а над входом висит плакат: «Поздравляем! Сегодня первый день всей вашей остальной жизни!» Вот и у меня он настал. Я рухнул на огромный диван и расплакался. Вся моя короткая и бестолковая жизнь разворачивалась у меня в сознании, и я не мог поверить, никак не мог поверить в происшедшее.
Как ни странно, через полчаса я пришел в себя, утер лицо рукавом пижамы и стал осматривать кабинет.
Надо бы рассказать, как он устроен. За то время, что я тут провел, я его изучил почти наизусть, но первое впечатление было, наверное, самым ярким.
Пол тут сделан из какого-то необыкновенно твердого и темного дерева. Это точно не дуб, рисунок не похож. Больше всего напоминает махогани, но еще плотнее и тверже. За все годы, что я провел тут, ни одной царапины не появилось на этом полу, и я не видел ни одной пылинки. И еще надо сказать, он теплый, что радует. Потому что вообще в аду холодно.
Я это знаю, я не послушал советов Сатаны и выходил прогуляться не раз и не два. Сразу вам скажу: оно того не стоило. Ад, или та часть, которую я видел, угрюм и однообразен.
Совершенно одинаковые котлы стоят рядами, сколько хватает глаз. Они пронумерованы, примерно как ячейки в Экселе, я доходил до линии AZ, потом надоело.
Наверное, в этом был какой-то смысл: чтобы грешник знал, что ничего больше нет, кроме таких же котлов, как и его, и никакого разнообразия не будет, никогда.
Так что большую часть времени я проводил в кабинете. Стены, как я уже упоминал, обиты багровым бархатом. За письменным столом - множество книжных шкафов. По большей части книги были для меня бесполезными, на каких-то старых языках.
Однако же я их пролистал все, картинки там были очень хороши. А через пару лет нашлись вдруг на одной из последних полок словари, латинско-английский и греческо-английский. Так что я смог потом много чего и прочесть.
Долго я не мог привыкнуть к тому, что мне не нужно ни есть, ни пить, ни наоборот. Умываться я отвык довольно скоро, тем более что как-то я не пачкался, да и одежда моя тоже. Интересно было со сном: спать не хотелось никогда, но все-таки иногда я ложился на диван, накрывался пледом и лежал с закрытыми глазами, вспоминая прошедший день.
В дальнем конце в камине горят несколько громадных поленьев, горят и не сгорают. Это довольно удобно. Я иногда целыми днями просиживал там, глядя на огонь.
***
Письменный стол Сатаны, вот что было самое интересное, и он-то и спас меня от сумасшествия.
Один эффект был самым поразительным: если я садился в кресло и немного наклонялся вперед, стол как будто раздвигался перед глазами и уходил вдаль. То же самое было и с ящиками: стоил наклониться к открытому ящику, как он становился всё глубже и шире, и содержимое его умножалось до бесконечности.
Но сначала ящик надо было открыть.
Первый, верхний левый, открылся просто: к нему полагался ключик из связки. В ящике лежали незамысловатые письменные принадлежности: желтоватая плотная бумага с водяными знаками, трезубцами. Набор ручек, тяжелых, с золотыми перьями. Чернила в них не переводились, и это опять было удобно. Пресс-папье, дыроколы, скоросшиватели на шнурках, да, в общем, и всё.
Где-то к концу первых суток я начал вести этот дневник, чтобы не забыть ничего. Конечно, непривычно было писать ручкой, пальцы уставали, а как исправлять ошибки, я вообще не понимал. Постепенно привык, например, стал думать, прежде чем начинать писать.
Вечером, точнее, когда я решал, что на сегодня хватит, я промакивал последнюю страницу, прокалывал сбоку дырки (страницы при этом вздрагивали, вспыхивали в месте прокола и гасли) и добавлял страницы в скоросшиватель.
У меня уже накопилась их целая полка, и сейчас я не буду всё подробно пересказывать. Говорю же, мой персональный ад - очень тоскливое место.
Я сразу перейду к событиям последних месяцев.
***
Все последующие ящики открывались совсем не так просто. Я совсем было отчаялся, когда заметил в первом ящике, в боковом узком отделении, кусочек пергамента, свернутый конвертом. Я развернул пергамент и увидел следуюшие слова: Dic mihi titulum porta vade in secunda.
Это была какая-то сумрачная сбивчивая латынь. Я понял несколько слов: «заглавие», «ворота», «иди» и «второй». Что это значило, и значило ли хоть что-то?
Времени у меня было много, вот что спасало. Через несколько дней я предположил, что надо сказать то, что написано над воротами, и тогда... Тогда, может быть, я смогу пройти во второй ящик?
Хорошо, что у Сатаны на полке стояла «Божественная комедия», сам бы я никогда не вспомнил, что там было написано, и вряд ли смог бы найти вход: мы здорово поплутали, когда меня передавали по инстанциям.
Книга лежала на столе, и я старательно произнес: «Lasciate ogni speranza, voi ch’entratе».
Ничего не произошло. Но мне показалось, что дверца второго ящика чуть дрогнула.
«Так, что я делаю неправильно? Может, произношение? Черт, я же не знаю итальянского совсем».
И как было не поблагодарить старину Челентано, когда я вдруг вспомнил, что это вот первое слово, наверное, произносится «лашате».
Дверца ящика вспыхнула зеленоватым, щелкнуло, и ящик чуть выдвинулся из пазов.
Так я понял, что каждый следующий ящик открывается заклинанием. Оставалась сущая ерунда - понять, каким именно.
***
Во втором ящике лежали, как я понимаю, всякие старые игрушки Сатаны: неразменные золотые, разнообразные зелья, обманные зеркальца, пузатые бутылочки, сигары, опиум, косметика, изящное белье и тому подобное.
В этом ящике подсказка лежала на дне коробки с сигарами, и я нашел ее не сразу. А разгадал загадку только через месяц. Но я продолжал двигаться вперед, и не так давно добрался до предпоследнего ящика, уже в правой тумбе.
Когда ящик открылся, я зажмурил глаза. Передо мной простиралась ярко освещенная солнцем песчаная пустыня. Я наклонился пониже, пустыня развернулась передо мной, и вдали я увидел огромную реку и деревеньку на берегу. И несколько маленьких человечков.
Я играл уже не в одну игру Сатаны, но до сих пор они были больше теоретическими. Вроде штабных игр, где все передвижения войск обозначают стрелочками. «Пиф-паф, ты убит!» Я соблазнял людей деньгами, любовью, властью, знанием. Это довольно нехитрая наука, красота может быть только в комбинациях. Однако настоящих людей я не видел никогда. Я вообще забыл, как они выглядят, и всматривался в фигурки с волнением.
Вскоре в маленьком мире наступил вечер, люди разожгли костры, начали готовить ужин. Когда совсем стемнело, я осторожно задвинул ящик внутрь.
***
Я еще толком не знал, что это за новая игра. Что я должен делать с этим моим миром? Просто наблюдать, или помогать маленькому народу? Решил сначала посмотреть.
Народ жил мирно, пас овец, растил что-то в поле. Особенно близко я подобраться не мог, но наблюдал буколические сцены изо дня в день. В одном из предыдущих ящиков я нашел рыбку баббл-фиш, тут она мне как раз и пригодилась. Я живо сунул ее в ухо. Раньше мне было не с кем поговорить, а теперь я, по крайней мере, мог слушать чужие разговоры. Вы не поверите, какое это было удовольствие!
Вскоре пришли другие люди, как я понял, начальство, да еще и из другого племени. Моих людей забрали на какие-то тяжелые работы, и настроение в деревне упало.
А когда неподалеку стали расти к небу циклопические сооружения, я наконец понял, куда я попал. Выбора большого у меня не оставалось, я снял с полки Библию и приготовился помогать своим.
***
Теперь я должен написать, чем это все кончилось. Пишу коротко, на скорую руку.
Игра была долгой и тяжелой, но она того стоила. В последнюю ночь я увидел, как вождь моего народа поднимается на гору Синай. Оставался последний шаг, отдать ему заранее подготовленные каменные плитки с заповедями.
На стол я положил экземпляр Торы с правильным произношением заповедей. Дело это было очень ответственное, ведь мое произношение начнут копировать, и важно было не ошибиться.
На самой макушке горы была небольшая площадка. Моисей сел на камень на краю, устроился поудобнее.
Вскоре голова его склонилась на грудь, он расслабился - видимо, задремал. Я осторожно взял маленькие квадратики и положил в середину площадки. Потом громко произнес:
- Моисей!
Он встрепенулся и вскочил на ноги.
- Слушай меня, Моисей, и повторяй за мной:
«Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства, да не будет у тебя других богов пред лицом моим»
Моисей повторил.
Так мы говорили, то есть, я говорил, а он повторял, пока Моисей наконец не произнес:
«Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего»
И в этот момент вспыхнула призрачно-зеленым дверца последнего ящика и щелкнул открывшийся замок.
Я задвинул ящик, где Моисей уже отправился в тяжелый путь вниз, и осторожно потянул на себя светящуюся дверцу.
Изнутри в меня плеснуло синим, зеленым, желтым, запахом моря и солнечным теплом.
***
И тут же полыхнул яркий свет изо всех углов, дрогнула и засияла громадная люстра, висевшая посредине и никогда не горевшая на моей памяти, и неспешно раскрылись позолоченные парадные двери.
Сатана вошел стремительно в сопровождении небольшой свиты. Я его просто не узнал сперва: он посвежел, складки на лице заметно разгладились. Черти свиты тоже были явно в хорошей форме, разве что приветливости у них не прибавилось.
- Иегуда, привет! Как ты быстро всё это сделал, - заметил Сатана, усаживаясь в кресло для посетителей.
- Что - это? - спросил я туповато.
- Прошел квест. А я ведь тебе даже не сказал, что его надо пройти.
- И что теперь? - я всё еще не понимал ничего.
Мой собеседник поморщился, как будто от досады.
- Ты же ящик открыл? Ну так приглядись. Что-то ты сегодня туго соображаешь, я этого не люблю.
Я склонился.
Внизу, на берегу, стояли белоснежные и разноцветные дома, машины ехали по серпантину над пляжем, а по морю скользили маленькие яхты, и виндсерферы прыгали с волны на волну. В небе тарахтели маленькие самолеты, вроде моей детской «Сессны». Играла музыка, почти неслышная издалека.
- Это что, Земля? - спросил я, не веря.
- Ну да, а что еще?
- Как же так? Ведь всех забрали туда, - я показал пальцем вверх. Я ничего не понимал. - Ты же мне сам сказал!
- А это я тебя обманул, - отвечал Сатана сухо. - Такой у меня, знаешь ли, характер. Предложили - всем, но много кто остался.
- И мне можно туда? - спросил я, обмирая.
- Да, иди, конечно. - Сатана явно потерял ко мне интерес. - Давай, не задерживайся, пока я не передумал.
***
Буду ли я скучать по аду? Думаю, вряд ли.
Я иду по берегу моря босиком, в дурацкой своей одежде, но тут тепло. В рюкзаке лежит пара скоросшивателей с моими записками. Впереди виднеется городок - интересно, в какой стране меня высадили?