Ты просыпаешься утром, недовольно смотришь на будильник, который показывает удивительное время -- такое, в которое нормальные люди ещё спят, бьёшь по кнопке и думаешь -- к чёрту школу, надоело, сколько можно! Потом думаешь -- какой кошмар, я ужасная мать, ужасная. Встаёшь, отряхивая тяжесть сна, выскакиваешь из-под приятного одеяла и решаешь -- никогда больше; начиная с этого момента я буду всегда изумительной матерью: я буду вовремя вставать, я объясню почему это так здорово вставать так рано и ползти под дождём полтора километра, чтобы получить полтора килокуба всяких, несомненно полезных, облагораживающих душу и вид, знаний. Ну, ладно, может не этими словами, но здорово же. И я никогда, ни за что не расскажу как пропускала все первые уроки, как спала на лавочке и как радовалась, что меня отпускают в школу саму -- иначе ведь довели бы и сдали с рук на руки.
Чёрт с ним, решаешь ты, зато в остальном -- я самая лучшая. Но после работы и школы вы идёте на детскую площадку и у тебя сосёт под ложечкой -- я ужасная мать, хуже не бывает. Вот они -- прекрасные образцовые матери: они весело играют с детьми, бегают по всей площадке, делятся последними сплетнями с остальными, такими же прекрасными, мамами в перерывах и никогда, вообще никогда, не раздражаются. Им всё это очень нравится, они получают огромное удовольствие от всей этой оравы чужих детей, хватающих, дёргающих, прибегающих с просьбой вытереть нос и смотрящих снизу вверх.
Эти мамы никогда не просыпают школу. Они никогда не мечтают написать записку "дорогая Елена Викторовна, сегодня наш Пусик не пришёл в школу, так как мама вчера писала годовой отчёт до полуночи, а потом полировала воспоминания об этом отчёте красным сухим до двух. В два же мама решила написать бывшему мужу, так как мама забыла почему он теперь бывший и хотела узнать почему несчастной маме надо писать дурацкие отчёты до полуночи. Так что, простите Пусика, дорогая Елена Викторовна, он не виноват, мама никак не могла выйти из дома в ваши нечеловеческие, негуманные восемь утра." Нет, эти мамы не мечтают написать такую записку, они вообще о таком не думают. У них и мыслей таких нет. Они встают в семь (вообще без будильника), они ласково будят сопротивляющегося изо всех сил отпрыска, они гладят его по голове и объясняют как полезны знания. Потом они идут на работу, порхают на ней словно бабочки, скучая по ненаглядному отпрыску все шесть часов в разлуке, и мчатся забрать его, чтобы скорее, быстрее пойти на детскую площадку и там играть с ним в мяч, кататься с горки, лезть по всем лестницам и ласково-снисходительно улыбаться всем остальным мамам.
Вердикт неутешительный -- ты ужасная мать. Ты сидишь на площадке, сцепив зубы и считая секунды (какого чёрта в минуте шестьдесят секунд, а не, к примеру, двадцать?! какой идиот это постановил?), ты шарахаешься от оравы радостно несущихся к тебе детей (какого чёрта? я не заказывала столько! я сколько хотела -- столько родила), ты вымученно улыбаешься изумительным мамам, и тоскливо думаешь о том, что отчёт всё ещё не дописан, а вина уже нет и когда его купить совершенно неясно, магазин вообще не по дороге. Дорогой Пусик, -- подражая изумительным мамам, в сотый раз окликаешь ты своего самого дорогого отпрыска, -- давай пойдём домой, ну пожалуйста, мама очень хочет домой, очень! Маме надо заскочить по дороге в магазин, купить пару бутылок сухого и шоколадку любимому Пусику, мама очень устала, очень, мама очень хочет домой, ну пожалуйста! Тебя сурово оглядывают идеальные мамы, смеряют испепеляющим взглядом от волос до небритых ног (а когда мне их брить, а?) и ты понимаешь, что ты не только ужасная мать, ты -- самый несчастный человек на свете. Ты умоляешь собственного отпрыска отпустить тебя домой -- на виду у всех (у меня записка от врача и начальника, от обоих, могу показать!).
Но приходит счастливый момент, когда отпрыск снисходительно говорит -- ладно, дорогая мамочка, пошли, но за это -- две шоколадки, две! Ты, кажется, его сейчас то ли разорвёшь, то ли поцелуешь. Две шоколадки, боже, дёшево отделалась.
Мама, -- уплетая ужин заявляет отпрыск, -- а сегодня у Лили был день рождения и её мама принесла в школу огромный торт. Представляешь? Огромный! Шоколадный, с кремом, орехами, со свечками, очень вкусный!
Ты уже знаешь куда это идёт, но трусливо вжимаешься в стул, надеясь, что в этот раз пронесёт. Тебе понравилось, золото моё? -- заискивающе интересуешься, всё ещё на что-то надеясь. Очень! -- восторженно болтает ногами отпрыск, -- сделай мне такой же! Чёрт, не пронесло. Я ужасная мать, ужасная. Как бы тебе объяснить, золото моё, а? Зайка, -- ещё более заискивающе начинаешь ты и ласково гладишь по голове (несчастный ребёнок, какая ужасная мать ему досталась, пойти и повеситься), -- у мамы нет времени и сил, да и сладкое, кстати, вредно, -- добавляешь ты твёрдо (ничего себе, чего это я ужасная, тоже мне нашлась -- торты печёт). Но если тебе очень хочется, мы можем купить (нет, всё-таки хуже не бывает). Кстати, ты сделал уроки?
Мама! -- смеётся отпрыск, -- я в первом классе, у нас нет уроков! Ах, ну да, пока нет, хоть что-то. Пока хоть там не ужасная.
Вы читаете на ночь смешную книгу и хохочете (в этот раз ты молодец, ты прочитала три страницы и сыграла один раз в эти ненавистные прятки, умница! но завтра -- не выдержу. Кошмар -- хуже не бывает, бедный ребёнок). Отчего-то саднит в горле и першит в носу -- он скоро поймёт какая я ужасная мать, он скоро всё поймёт. И тогда, боже, не хочется даже думать что тогда. Ты выключаешь свет, подтыкаешь одеяло и ласково целуешь -- спокойной ночи, самых лучших снов! А он неожиданно крепко обнимает тебя за шею, притягивает ухо ко рту и шепчет -- ты самая лучшая мама на свете, самая!
Тут можно воспрять духом. А чего -- я, вообще-то, прекрасная мать, самая лучшая: ребёнок сытый, довольный, умный (иногда даже слишком, чёрт бы его побрал, золото моё ненаглядное). Чего это я так о себе. Где отчёт, зараза такая, я его сейчас одной левой сделаю! К полуночи всё почти сделано, ты наливаешь бокал вина и заводишь будильник -- на шесть сорок пять. С завтрашнего дня новая жизнь, совершенно новая. Теперь -- буду самой лучшей матерью.