Конкурсный текст: На чем стоит Земля
Авторы: rezoner, liza_bam
1.
Овчаров сидел в аэропорту Читтагонга и ждал рейса на Бангкок. Он уволился из фирмы, сдал квартиру в Москве и снял домик в Таиланде, и теоретически перед ним простиралась долгая и спокойная жизнь.
Овчаров еще толком не решил, чем он займется в новой стране. Кстати, можно на первое время и вообще ничем. Просто жить будет, целыми днями сидеть на берегу моря, купаться, иногда гулять в неопасных местных джунглях, а вечером готовить местную еду. Главное было - вырваться из промозглого московского ноября.
Это все теоретически. Практически же начать новую спокойную жизнь пока не получалось. Тайфун уже четвертый день разорял Бангкок, аэропорт затопило, прогнозы были неутешительные. “Надо привыкать никуда не спешить”, - уговаривал себя Овчаров. - “Я же дауншифтер. Мы, дауншифтеры, просто наслаждаемся жизнью”. Овчаров перенюхал все одеколоны и лосьоны, выучил меню и расписание работы бара, пролистал сотню журналов и прочитал две книжки Стивена Кинга. Продавцы в магазинах начали с ним здороваться, а другие горемыки-пассажиры заводили длинные беседы за жизнь.
Но вот огромного буддийского монаха он увидел в первый раз. Мало того, что одет тот был в огненно-шафрановую кеса, выбрит, как положено, аж череп лоснился, так он еще и был такой большой, что даже сидя как будто возвышался над толпой. Глаза у монаха были черные, круглые, и горели каким-то глубинным огнем. Просто образцовый был монах, ничего не скажешь.
Овчаров поздоровался, как положено, попросил разрешения присесть (кафе было круглые сутки переполнено). Монах кивнул и продолжал есть свою лапшу, а глазом косил на Овчарова.
Сидеть бок о бок за маленьким столиком и молчать было ужасно неловко.
“Надо привыкать неспешно беседовать с людьми, дауншифтер я или кто?” - подумал Овчаров. Спросить у него, куда он едет, по какому делу...
И спросил. Спросил почему-то по-русски, но монах не удивился и отвечал тоже по-русски, с московским выговором. Охотно объяснил, что едет он в Таиланд, на праздник в местный монастырь, а заодно повидать своего старого друга, с которым они вместе проходили послушание в Бурятии.
- В Таиланд, - посочувствовал Овчаров, - это еще долго здесь сидеть. Я вот тоже в Таиланд, говорят, раньше, чем послезавтра, и надеяться не стоит.
- Надеяться не стоит никогда, - заметил монах. - Вам в Таиланд не надо.
- Это почему? - удивился Овчаров.
Монах вытер миску кусочком лепешки, прожевал, прочистил горло и заговорил несколько лекторским тоном:
- Все наши поступки имеют смысл, вы ведь это знаете?
Утверждение это показалось Овчарову спорным. Он сходу вспомнил как минимум десяток совершенно бессмысленных поступков, начиная, скажем, с вот этой дурацкой идеи уехать в Таиланд. Но разговор, похоже, обещал быть интересным, поэтому возражать он не стал, а напротив, кивнул - дескать, а как же, знаем. Монах бросил на него испытующий взгляд, и продолжил:
- Мы этого смысла обычно не понимаем. Тем не менее, вся наша жизнь, я уж не говорю о прошлых перерождениях, ведет к некоторому смыслу, который в конце должен нам открыться. Особо же выдающиеся люди, у которых накопилось много кусалы, могут открыть смысл не только себе, но и другим, или даже всему миру.
Овчаров вспомнил, что тревожное слово кусала означает просто хорошую карму, и порадовался, что пока все понимает.
- Прослеживая жизнь человека, - продолжал тем временем монах, - мы можем понять, что приближается момент открытия... или даже лучше сказать - откровения. Больше того, можно даже понять, какого рода это будет откровение.
- Ну и отчего же мне не ехать в Таиланд, - не понял Овчаров. - Я, собственно, за этим туда и собираюсь - понять себя, познать ... - тут он смешался, показалось ему, что он несет какую-то пафосную чушь. Монах, впрочем, улыбался вполне дружелюбно и слушал внимательно. Когда Овчаров замолчал, собеседник предложил:
- Давайте мы сейчас пойдем в зал, а то людям поесть негде, и там договорим.
Когда они сели в уголке под неопрятной пальмой в кадке, монах потер руки и спросил деловито:
- Вы чем занимаетесь в жизни? Как получилось, что летите в такую даль?
Овчаров охотно рассказал, что был он зоологом, но работу в бурные годы потерял. Что всегда увлекался компьютерами, любил расчеты, так что сумел найти новую карьеру, однако часто вспоминает прежнюю жизнь. Монах кивал и улыбался все шире.
В какой-то момент Овчарову показалось, что он рассказал все. Вообще все, всю свою не очень интересную жизнь от начала до конца. Ему стало очень печально.
- Видите, заговорил монах, какая у вас, оказываетса, замечательная судьба!
- Ну уж, - усомнился Овчаров. Простая такая, как…
- Как стрела, выпущенная из лука! - монах поднял палец. Вы человек Прямого Пути, таких, как вы, немного. Судьба ведет вас самым простым и быстрым способом туда, где вы нужны. Вы знаете, на чем стоит Земля?
Овчаров несколько смешался от неожиданного вопроса и предположил нерешительно:
- На трех слонах?
Монах расхохотался, очень весело и заразительно. Смеялся долго, потом утер слезы и пояснил:
- Вы, наверное, меня за идиота приняли. Нет, конечно, не на слонах. То есть, в некотором, метафорическом смысле, на слонах. Я не буду вам объяснять, это долго. Так вот, что вы знаете об овцах?
- Ну, много чего, - туманно отвечал Овчаров. В самом деле, как на такой вопрос ответишь? - А при чем тут овцы?
- В более высоком метафорическом смысле Земля стоит на овцах, - объяснил монах. - Причем не на всех, конечно. Есть такое место, в самом низу Земли, и там овец очень много. Южный остров, слышали?
- Новая Зеландия?
- Да, она. Конечно, есть места и южнее, но там овец совсем мало. А на Южном острове их очень много. Но есть один важный вопрос, на который никто не знает ответа: сколько их?
- Ну как же, примерно-то известно?
- «Примерно» не годится, - отвечал монах серьезно. - Это важнейшая космологическая константа, и если мы ее не знаем - значит, мы не понимаем, как устроен мир.
Он извлек откуда-то из складок кесы зеленоватые четки, перебрал их, шевеля губами, а потом спросил Овчарова:
- Вас как зовут?
- Андрей Овчаров.
- А что значат эти имена?
- «Андрей» значит просто человек, а «Овчаров» - это от слова «овчар». Пастух, значит, который овец пасет.
- Видите, все сходится, - сказал монах убежденно. - Хорошо. Надеюсь, вы сами видите, что вам нужно делать. Сам понимаешь, дорогой!
Монах вдруг развел в стороны руки, словно собирался обнять Овчарова и продолжал, почему-то с сильным грузинским акцентом:
- Ай дорогой, сколько лет, сколько зим, слушай какой маладец!”
Овчаров вздрогнул и открыл глаза.
Он сидел в глубоком уютном кресле в середине аэропорта, а перед ним, распахнув волосатые объятия, стоял его старый институтский приятель, великолепный Отар Танзания!
2.
Часам к десяти утра совсем потеплело, иней на траве растаял, и шагалось легко, хотя высота давала себя знать. Дорога впереди была долгая, и Овчаров в такт шагам перебирал в голове события последних нескольких месяцев.
Танзания был самым старшим на курсе, ему было уже за двадцать пять, когда он появился - перевелся из Батумского университета с потерей года. Учился он с натугой, многого вообще не понимал, пересдавал зачеты по пять раз. Но его все любили и помогали по мере сил. Не раз его спрашивали: Отари, ну зачем ты так мучаешься? Он охотно отвечал:
- У меня отец в Кобулети - директор совхоза. Овец разводит, шерсти - во! - и показывал руками, сколько шерсти на каждой овце. - Кончу кафедру зоологии позвоночных, вернусь к себе, деньги буду грести тыщами!
Отец радовался успехам сына, посылал какое-никакое содержание, а иногда и продуктовые посылки, с вином, чурчхелой, бастурмой и пахучими сырами, и Танзания щедро кормил и поил всех друзей, то есть половину курса. Когда оставался без копейки, в долг не просил, злился, если ему предлагали, так что приходилось его под всякими предлогами затаскивать в гости. Овчаровских родителей он особенно полюбил, и они даже ездили к нему в гости, уже после окончания, когда Танзания и правда стал главным животноводом у себя в районе.
Когда грянула перестройка, Овчаров потерял Танзанию из виду, только слышал, что он уехал куда-то, вроде как в Австралию, и даже на работу по специальности. Оказалось, впрочем, что в Новую Зеландию, и выяснилось это только в аэропорту Читтагонга.
Танзания заматерел, слегка полысел, но усы топорщились так же воинственно. Он чуть не задушил Овчарова в объятиях и принялся расспрашивать, все время дергая за воротник и хлопая по спине:
- Куда едешь? В Таиланд? Зачем тебе это надо? Кем работаешь? Уволился? Ай, маладец! А где до этого работал? Кем-кем?
Когда выяснилось, что Овчаров был программистом и статистиком, Танзания необыкновенно воспламенился:
- Андрей, давай я тебя ко мне устрою? Нет, даже слушать ничего не хочу! Нам такие специалисты нужны, возьмут сразу, работа во, денег будут платить тыщами!
Овчаров против воли заинтересовался, попросил рассказать. Тут они остановились у бара, Танзания присел за столик, мигом к нему подбежал официант, и вот уже они сидели и пили отличный австралийский шираз, а Танзания рассказывал удивительное.
Оказалось, что он работает ни много ни мало, а заместителем министра сельского хозяйства в Новой Зеландии. И ему удалось протолкнуть идею - произвести подсчет всех сельскохозяйственных животных.
- А то, понимаешь, бардак творится, - жаловался Танзания. - Где-то есть сколько-то овец, а мы ничего не знаем. Куда это годится?
Овчаров уже понял, что от судьбы не уйдешь, и нисколько не удивился, когда Танзания предложил ему:
- Раз ты статистик - то тебе и заняться этим! Ты методы подсчета знаешь, выборки всякие, туда-сюда?
Овчаров кивнул.
- Отлично! Рейс у нас через два часа. Что ты тут будешь сидеть, ждать своего Таиланда?
- А как же виза? - попытался в последний раз упереться Овчаров, - но Танзания небрежно махнул рукой:
- Сейчас премьер-министру напишу, прилетим , все будет. Тебя знаешь как встретят? Красную дорожку постелют к самому самолету!
Дорожку, конечно, не постелили, но совершенно неожиданно для себя Овчаров уже на следующий день оказался в Новой Зеландии, в городе Веллингтоне, в просторном доме Танзании, и даже в собственном отдельном флигеле.
3.
Как ни удивительно, но Танзания оказался очень хватким и деловитым администратором. Через два дня после приезда Овчаров уже сидел в своем офисе со всей оргтехникой, а календарь его был заполнен встречами с новыми сотрудниками, включая и самого министра сельского хозяйства и лесного дела. Танзания разослал всем проект исследования под туманным названием «Количественная оценка потенциала национального животноводства», и еще через три дня проект был утвержден и отправлен на утверждение премьеру. Овчаров был нанят на полгода руководителем секции учета овец, и персонально отвечал за Южный остров.
По выходным они с Танзанией, его женой, рыжей красавицей, и детьми, братьями-разбойниками Джеймсом и Автандилом, ездили по окрестным горам и морским бухтам, а в понедельник с утра Овчаров на небольшом самолете вылетал через пролив Кука на Южный остров.
За несколько месяцев он побывал, кажется, везде. У него был небольшой штат, человек десять, все больше молодые ребята, свежеиспеченные бакалавры или магистры. Вести подсчеты было не так просто: многие фермеры неохотно шли на контакт, подозревали, что правительство хочет их контролировать, да и вообще у них было много своих дел, а от правительства они не видели особой пользы - ни тебе субсидий, ни другой какой поддержки. Никто ничего и не просил, правда. Тут, в Новой Зеландии, независимость ценили больше всего. Так что овчаровским сотрудникам приходилось проявлять дипломатические таланты, и они старались. Одна девочка даже выскочила замуж за фермерского сына, правда, согласилась доработать до конца проекта.
Овцы же имели тенденцию рождаться и умирать, так что, подсчитав поголовье, приходилось оставлять фермерам инструкцию - как сообщать обо всех изменениях. Овчаров написал программу, которая вела учет, натаскал программиста Майка, и тот каждую неделю запускал ее и сообщал, каков баланс.
Позавчера, в воскресенье, они сидели с Танзанией на террасе, допивали последний бокал. Танзания полистал на экране очередной отчет и повернулся к Овчарову, очень довольный:
- Ну что, дорогой? Все мы сделали, слушай! До срока! Бонус дадут, премию, значит. Гулять будем, друзей позовем! - тут он немного поскучнел, наклонился к Овчарову и пожаловался. - Грустно мне, Андрей, столько хороших людей дома осталось, никого не вытащишь в гости. Хорошо, я тебя поймал тогда. Давай выпьем за друзей!
Выпили, спели песню, новозеландскую. Потом Овчаров заговорил серьезно:
- Отари, очень странное число у нас получается. Шестьсот шестьдесят шесть тысяч и шестьсот тридцать девять овец.
Танзания задумался.
- И правда, как-то ... знаешь, некрасивое число. Неправильное! - с жаром добавил он. Потом хлопнул себя по лбу:
- Вот идиот, а? - и цветисто выругался по-грузински. - Я же тебя хотел послать в одно, последнее место! - полез в кучу распечаток, валявшуюся на краю стола, и достал одну, с картой.
- Вот посмотри. Тут живет один фермер, совсем дикий.
- Это как? - Овчаров был несколько сбит с толку.
- Никого видеть не хочет, грубый. Раз в месяц приезжает на лошади в город, привозит сыр. Вкусный, слушай, пальцы проглотишь! Почти как сулгуни. Даже лучше, - добавил Танзания в неожиданном приступе честности. - И никого к себе не пускает, говорит - не ваше дело, как я тут живу. Поезжай к нему, а? Надо...
- Да я понимаю, что надо, - вздохнул Овчаров. - Что ж ты, Отари, раньше не сказал, я уж тут расслабился совсем.
- Виноват, каюсь. Совсем из головы вылетело. Но это уже последний участок, ты только подумай. А потом - гуляем!
Еще полгода назад он ехал на работу на метро, восемь часов сидел в московском офисе, писал код, выходил покурить, писал код, пил кофе, ехал домой на метро, покупал съедобную дрянь по дороге, ехал на лифте, придя домой, жесткой мочалкой смывал с себя затхлый офис, вонючую курилку, невыносимый лифт и потное метро. Потом ел купленную дрянь и засыпал под вопли машинной сигнализации на улице.. И вот он идет по тропинке, потому что машина сюда не пройдет, греет мартовское нежаркое солнце, пахнет травой и цветами. «Сюда, мой друг, пешком, и только с рюкзаком». Все это удивительно.
Тропинка все сужалась, а скалы по бокам поднимались выше и выше, так что Овчаров забеспокоился - не сбился ли он дороги. Вот уже скалы встали стеной, он вошел в узкий проход, повернул направо, метров через десять налево - и вдруг раскрылась внизу небольшая, залитая солнцем долина. В центре долины было круглое синее озеро, над озером бродили круглые тучки, а ослепительно зеленая трава была усеяна почти такими же круглыми тучками - овцами.
4.
… Вот тогда бы и посчитал, козел. Андрей потер шишку на лбу. Чего мне вообще понадобилось спускаться к этому старому идиоту? Он встал на четвереньки, собрал валяющееся вокруг сено, попытался соорудить некое подобие гнезда. Холодно, а ночь только началась. К утру вообще минус будет.
Андрей с тоской вспомнил, как по утрам он ехал на метро, потом писал код, потом опять ехал на метро… И тепло было, и люди кругом. А здесь на сто миль вокруг никого, кроме него, явно чокнутого хозяина фермы и двадцати шести овец. Чтоб он горел, этот Танзания - уговорил черт знает на что…
Андрей вздохнул и стал думать, как бы отсюда выбраться. Ножа, консервов, воды и прочих хороших вещей нет: фермер Смит, оказывается вход в долину сторожил, и не просто так, а с обрезом. Кратко сообщил Андрею, что его совершенно не интересует, кто он, Андрей, таков и почему здесь оказался, забрал рюкзак, ткнул обрезом меж лопаток, мол поворачивайся, отвел по тропинке в просторный амбар, велел подняться на сеновал.
- Завтра вертолет, соль привезут, сыр заберут. Возьмут тебя. Триста баксов это стоит. Я проверил, хватит. Это забираю. Другое купишь. Спать будешь здесь.
Смит повернулся к двери, подумал и добавил
- И не вздумай овец считать. - Еще подумал, прибавил длинное непечатное ругательство и ушел.
Андрей сначала подумал что ему последняя фраза послышалась. Без нее Смит получался просто пиратом. Ну, поймал, ну триста баксов и хороший рюкзак пропали. Делов-то. Зато все сошлось. Ну, почти все, получилось 666 тысяч 665 овец. Так даже красивее, словно бы есть место для еще одной. Для развития, так сказать. Завтра приеду домой, все оформлю...
Только не послышалось ему.
“Земля стоит на овцах. Причем не на всех, конечно. Это важнейшая космологическая константа...” - вспомнил он. То есть получается что он, Овчаров, настолько туп и легковерен, что из-за услышанной во сне фразы вместо нормальной жизни зачем-то занялся подсчетом овец в Новой Зеландии. Занятием не только бессмысленным, но и опасным.
Внизу, в хлеву, овцы вздыхали и ворочались во сне. Наверное, там все-таки теплее.
Он осторожно спустился с сеновала. В хлеву и правда было гораздо теплее, пахло свежим навозом, молоком, влажной шерстью. Он тепла сразу захотелось спать. Овчаров приткнулся в углу, стараясь не потревожить спящих овец и мгновенно уснул. Он спал долго и сладко, сквозь сон чувствовал как приваливается к нему сбоку мягкая шерстяная туша, а потом еще одна, с другого бока.
“Признали”, - подумал он сонно, - “в семью приняли, стало быть. Хорошо.”
Он проснулся от яркого света. Дверь хлева была открыта, утреннее солнце било в лицо, с дверном проеме убедительным силуэтом стоял мистер Смит.
- Доброе утро, паршивцы, - сказал мистер Смит, и Андрей поразился, до чего мягко звучит его голос. - Солнце встало.
Овцы вокруг завозились. Андрей хотел поднять голову и спросить как дела с вертолетом, но голова почему-то оказалась ужасно тяжелой, как после бурной пьянки, а язык совершенно не слушался.
Мистер Смит подошел ближе, наклонился. “Возьмет да и кокнет, с него станется”, в ужасе подумал Андрей. Затекшее тело совершенно не слушалось. Хозяин протянул руку, неожиданно погладил Андрея по голове и мягко, словно ребенка утешал, принялся говорить странное
- А там травка выросла, всю ночь росла, и солнышко высоко, кто у нас главный паршивец? Пра-а-авильно, Эндрю у нас самый главный. Кто пойдет за травкой?
“Совсем спятил”, - тоскливо подумал Андрей. А у меня и ножа-то нет, пустыми руками такого лба хрен уложишь... Он покосился на свои руки и остолбенел. Руки были покрыты беловатой длиной шерстью, от плеч и до самых… Овчаров закричал:
- Бааааааааа!!!!!!
- Ну, ну, не балуй, не пугай девок-то, - погрозил пальцем мистер Смит. - Давай-ка, подымайся. Пошел-пошел. Во-о-от, умница.
5.
Зеленое под ногами было хорошо, вкусно, много. Синее над головой было хорошо, тепло. Совсем не тяжело держать. Андрей прожевал травинку и покачал головой, привыкая к тяжелой короне рогов. Все было правильно и мудро. Знай держи, ни о чем не тревожься.
Перед ним простиралась долгая и спокойная жизнь.
1.
Овчаров сидел в аэропорту Читтагонга и ждал рейса на Бангкок. Он уволился из фирмы, сдал квартиру в Москве и снял домик в Таиланде, и теоретически перед ним простиралась долгая и спокойная жизнь.
Овчаров еще толком не решил, чем он займется в новой стране. Кстати, можно на первое время и вообще ничем. Просто жить будет, целыми днями сидеть на берегу моря, купаться, иногда гулять в неопасных местных джунглях, а вечером готовить местную еду. Главное было - вырваться из промозглого московского ноября.
Это все теоретически. Практически же начать новую спокойную жизнь пока не получалось. Тайфун уже четвертый день разорял Бангкок, аэропорт затопило, прогнозы были неутешительные. “Надо привыкать никуда не спешить”, - уговаривал себя Овчаров. - “Я же дауншифтер. Мы, дауншифтеры, просто наслаждаемся жизнью”. Овчаров перенюхал все одеколоны и лосьоны, выучил меню и расписание работы бара, пролистал сотню журналов и прочитал две книжки Стивена Кинга. Продавцы в магазинах начали с ним здороваться, а другие горемыки-пассажиры заводили длинные беседы за жизнь.
Но вот огромного буддийского монаха он увидел в первый раз. Мало того, что одет тот был в огненно-шафрановую кеса, выбрит, как положено, аж череп лоснился, так он еще и был такой большой, что даже сидя как будто возвышался над толпой. Глаза у монаха были черные, круглые, и горели каким-то глубинным огнем. Просто образцовый был монах, ничего не скажешь.
Овчаров поздоровался, как положено, попросил разрешения присесть (кафе было круглые сутки переполнено). Монах кивнул и продолжал есть свою лапшу, а глазом косил на Овчарова.
Сидеть бок о бок за маленьким столиком и молчать было ужасно неловко.
“Надо привыкать неспешно беседовать с людьми, дауншифтер я или кто?” - подумал Овчаров. Спросить у него, куда он едет, по какому делу...
И спросил. Спросил почему-то по-русски, но монах не удивился и отвечал тоже по-русски, с московским выговором. Охотно объяснил, что едет он в Таиланд, на праздник в местный монастырь, а заодно повидать своего старого друга, с которым они вместе проходили послушание в Бурятии.
- В Таиланд, - посочувствовал Овчаров, - это еще долго здесь сидеть. Я вот тоже в Таиланд, говорят, раньше, чем послезавтра, и надеяться не стоит.
- Надеяться не стоит никогда, - заметил монах. - Вам в Таиланд не надо.
- Это почему? - удивился Овчаров.
Монах вытер миску кусочком лепешки, прожевал, прочистил горло и заговорил несколько лекторским тоном:
- Все наши поступки имеют смысл, вы ведь это знаете?
Утверждение это показалось Овчарову спорным. Он сходу вспомнил как минимум десяток совершенно бессмысленных поступков, начиная, скажем, с вот этой дурацкой идеи уехать в Таиланд. Но разговор, похоже, обещал быть интересным, поэтому возражать он не стал, а напротив, кивнул - дескать, а как же, знаем. Монах бросил на него испытующий взгляд, и продолжил:
- Мы этого смысла обычно не понимаем. Тем не менее, вся наша жизнь, я уж не говорю о прошлых перерождениях, ведет к некоторому смыслу, который в конце должен нам открыться. Особо же выдающиеся люди, у которых накопилось много кусалы, могут открыть смысл не только себе, но и другим, или даже всему миру.
Овчаров вспомнил, что тревожное слово кусала означает просто хорошую карму, и порадовался, что пока все понимает.
- Прослеживая жизнь человека, - продолжал тем временем монах, - мы можем понять, что приближается момент открытия... или даже лучше сказать - откровения. Больше того, можно даже понять, какого рода это будет откровение.
- Ну и отчего же мне не ехать в Таиланд, - не понял Овчаров. - Я, собственно, за этим туда и собираюсь - понять себя, познать ... - тут он смешался, показалось ему, что он несет какую-то пафосную чушь. Монах, впрочем, улыбался вполне дружелюбно и слушал внимательно. Когда Овчаров замолчал, собеседник предложил:
- Давайте мы сейчас пойдем в зал, а то людям поесть негде, и там договорим.
Когда они сели в уголке под неопрятной пальмой в кадке, монах потер руки и спросил деловито:
- Вы чем занимаетесь в жизни? Как получилось, что летите в такую даль?
Овчаров охотно рассказал, что был он зоологом, но работу в бурные годы потерял. Что всегда увлекался компьютерами, любил расчеты, так что сумел найти новую карьеру, однако часто вспоминает прежнюю жизнь. Монах кивал и улыбался все шире.
В какой-то момент Овчарову показалось, что он рассказал все. Вообще все, всю свою не очень интересную жизнь от начала до конца. Ему стало очень печально.
- Видите, заговорил монах, какая у вас, оказываетса, замечательная судьба!
- Ну уж, - усомнился Овчаров. Простая такая, как…
- Как стрела, выпущенная из лука! - монах поднял палец. Вы человек Прямого Пути, таких, как вы, немного. Судьба ведет вас самым простым и быстрым способом туда, где вы нужны. Вы знаете, на чем стоит Земля?
Овчаров несколько смешался от неожиданного вопроса и предположил нерешительно:
- На трех слонах?
Монах расхохотался, очень весело и заразительно. Смеялся долго, потом утер слезы и пояснил:
- Вы, наверное, меня за идиота приняли. Нет, конечно, не на слонах. То есть, в некотором, метафорическом смысле, на слонах. Я не буду вам объяснять, это долго. Так вот, что вы знаете об овцах?
- Ну, много чего, - туманно отвечал Овчаров. В самом деле, как на такой вопрос ответишь? - А при чем тут овцы?
- В более высоком метафорическом смысле Земля стоит на овцах, - объяснил монах. - Причем не на всех, конечно. Есть такое место, в самом низу Земли, и там овец очень много. Южный остров, слышали?
- Новая Зеландия?
- Да, она. Конечно, есть места и южнее, но там овец совсем мало. А на Южном острове их очень много. Но есть один важный вопрос, на который никто не знает ответа: сколько их?
- Ну как же, примерно-то известно?
- «Примерно» не годится, - отвечал монах серьезно. - Это важнейшая космологическая константа, и если мы ее не знаем - значит, мы не понимаем, как устроен мир.
Он извлек откуда-то из складок кесы зеленоватые четки, перебрал их, шевеля губами, а потом спросил Овчарова:
- Вас как зовут?
- Андрей Овчаров.
- А что значат эти имена?
- «Андрей» значит просто человек, а «Овчаров» - это от слова «овчар». Пастух, значит, который овец пасет.
- Видите, все сходится, - сказал монах убежденно. - Хорошо. Надеюсь, вы сами видите, что вам нужно делать. Сам понимаешь, дорогой!
Монах вдруг развел в стороны руки, словно собирался обнять Овчарова и продолжал, почему-то с сильным грузинским акцентом:
- Ай дорогой, сколько лет, сколько зим, слушай какой маладец!”
Овчаров вздрогнул и открыл глаза.
Он сидел в глубоком уютном кресле в середине аэропорта, а перед ним, распахнув волосатые объятия, стоял его старый институтский приятель, великолепный Отар Танзания!
2.
Часам к десяти утра совсем потеплело, иней на траве растаял, и шагалось легко, хотя высота давала себя знать. Дорога впереди была долгая, и Овчаров в такт шагам перебирал в голове события последних нескольких месяцев.
Танзания был самым старшим на курсе, ему было уже за двадцать пять, когда он появился - перевелся из Батумского университета с потерей года. Учился он с натугой, многого вообще не понимал, пересдавал зачеты по пять раз. Но его все любили и помогали по мере сил. Не раз его спрашивали: Отари, ну зачем ты так мучаешься? Он охотно отвечал:
- У меня отец в Кобулети - директор совхоза. Овец разводит, шерсти - во! - и показывал руками, сколько шерсти на каждой овце. - Кончу кафедру зоологии позвоночных, вернусь к себе, деньги буду грести тыщами!
Отец радовался успехам сына, посылал какое-никакое содержание, а иногда и продуктовые посылки, с вином, чурчхелой, бастурмой и пахучими сырами, и Танзания щедро кормил и поил всех друзей, то есть половину курса. Когда оставался без копейки, в долг не просил, злился, если ему предлагали, так что приходилось его под всякими предлогами затаскивать в гости. Овчаровских родителей он особенно полюбил, и они даже ездили к нему в гости, уже после окончания, когда Танзания и правда стал главным животноводом у себя в районе.
Когда грянула перестройка, Овчаров потерял Танзанию из виду, только слышал, что он уехал куда-то, вроде как в Австралию, и даже на работу по специальности. Оказалось, впрочем, что в Новую Зеландию, и выяснилось это только в аэропорту Читтагонга.
Танзания заматерел, слегка полысел, но усы топорщились так же воинственно. Он чуть не задушил Овчарова в объятиях и принялся расспрашивать, все время дергая за воротник и хлопая по спине:
- Куда едешь? В Таиланд? Зачем тебе это надо? Кем работаешь? Уволился? Ай, маладец! А где до этого работал? Кем-кем?
Когда выяснилось, что Овчаров был программистом и статистиком, Танзания необыкновенно воспламенился:
- Андрей, давай я тебя ко мне устрою? Нет, даже слушать ничего не хочу! Нам такие специалисты нужны, возьмут сразу, работа во, денег будут платить тыщами!
Овчаров против воли заинтересовался, попросил рассказать. Тут они остановились у бара, Танзания присел за столик, мигом к нему подбежал официант, и вот уже они сидели и пили отличный австралийский шираз, а Танзания рассказывал удивительное.
Оказалось, что он работает ни много ни мало, а заместителем министра сельского хозяйства в Новой Зеландии. И ему удалось протолкнуть идею - произвести подсчет всех сельскохозяйственных животных.
- А то, понимаешь, бардак творится, - жаловался Танзания. - Где-то есть сколько-то овец, а мы ничего не знаем. Куда это годится?
Овчаров уже понял, что от судьбы не уйдешь, и нисколько не удивился, когда Танзания предложил ему:
- Раз ты статистик - то тебе и заняться этим! Ты методы подсчета знаешь, выборки всякие, туда-сюда?
Овчаров кивнул.
- Отлично! Рейс у нас через два часа. Что ты тут будешь сидеть, ждать своего Таиланда?
- А как же виза? - попытался в последний раз упереться Овчаров, - но Танзания небрежно махнул рукой:
- Сейчас премьер-министру напишу, прилетим , все будет. Тебя знаешь как встретят? Красную дорожку постелют к самому самолету!
Дорожку, конечно, не постелили, но совершенно неожиданно для себя Овчаров уже на следующий день оказался в Новой Зеландии, в городе Веллингтоне, в просторном доме Танзании, и даже в собственном отдельном флигеле.
3.
Как ни удивительно, но Танзания оказался очень хватким и деловитым администратором. Через два дня после приезда Овчаров уже сидел в своем офисе со всей оргтехникой, а календарь его был заполнен встречами с новыми сотрудниками, включая и самого министра сельского хозяйства и лесного дела. Танзания разослал всем проект исследования под туманным названием «Количественная оценка потенциала национального животноводства», и еще через три дня проект был утвержден и отправлен на утверждение премьеру. Овчаров был нанят на полгода руководителем секции учета овец, и персонально отвечал за Южный остров.
По выходным они с Танзанией, его женой, рыжей красавицей, и детьми, братьями-разбойниками Джеймсом и Автандилом, ездили по окрестным горам и морским бухтам, а в понедельник с утра Овчаров на небольшом самолете вылетал через пролив Кука на Южный остров.
За несколько месяцев он побывал, кажется, везде. У него был небольшой штат, человек десять, все больше молодые ребята, свежеиспеченные бакалавры или магистры. Вести подсчеты было не так просто: многие фермеры неохотно шли на контакт, подозревали, что правительство хочет их контролировать, да и вообще у них было много своих дел, а от правительства они не видели особой пользы - ни тебе субсидий, ни другой какой поддержки. Никто ничего и не просил, правда. Тут, в Новой Зеландии, независимость ценили больше всего. Так что овчаровским сотрудникам приходилось проявлять дипломатические таланты, и они старались. Одна девочка даже выскочила замуж за фермерского сына, правда, согласилась доработать до конца проекта.
Овцы же имели тенденцию рождаться и умирать, так что, подсчитав поголовье, приходилось оставлять фермерам инструкцию - как сообщать обо всех изменениях. Овчаров написал программу, которая вела учет, натаскал программиста Майка, и тот каждую неделю запускал ее и сообщал, каков баланс.
Позавчера, в воскресенье, они сидели с Танзанией на террасе, допивали последний бокал. Танзания полистал на экране очередной отчет и повернулся к Овчарову, очень довольный:
- Ну что, дорогой? Все мы сделали, слушай! До срока! Бонус дадут, премию, значит. Гулять будем, друзей позовем! - тут он немного поскучнел, наклонился к Овчарову и пожаловался. - Грустно мне, Андрей, столько хороших людей дома осталось, никого не вытащишь в гости. Хорошо, я тебя поймал тогда. Давай выпьем за друзей!
Выпили, спели песню, новозеландскую. Потом Овчаров заговорил серьезно:
- Отари, очень странное число у нас получается. Шестьсот шестьдесят шесть тысяч и шестьсот тридцать девять овец.
Танзания задумался.
- И правда, как-то ... знаешь, некрасивое число. Неправильное! - с жаром добавил он. Потом хлопнул себя по лбу:
- Вот идиот, а? - и цветисто выругался по-грузински. - Я же тебя хотел послать в одно, последнее место! - полез в кучу распечаток, валявшуюся на краю стола, и достал одну, с картой.
- Вот посмотри. Тут живет один фермер, совсем дикий.
- Это как? - Овчаров был несколько сбит с толку.
- Никого видеть не хочет, грубый. Раз в месяц приезжает на лошади в город, привозит сыр. Вкусный, слушай, пальцы проглотишь! Почти как сулгуни. Даже лучше, - добавил Танзания в неожиданном приступе честности. - И никого к себе не пускает, говорит - не ваше дело, как я тут живу. Поезжай к нему, а? Надо...
- Да я понимаю, что надо, - вздохнул Овчаров. - Что ж ты, Отари, раньше не сказал, я уж тут расслабился совсем.
- Виноват, каюсь. Совсем из головы вылетело. Но это уже последний участок, ты только подумай. А потом - гуляем!
Еще полгода назад он ехал на работу на метро, восемь часов сидел в московском офисе, писал код, выходил покурить, писал код, пил кофе, ехал домой на метро, покупал съедобную дрянь по дороге, ехал на лифте, придя домой, жесткой мочалкой смывал с себя затхлый офис, вонючую курилку, невыносимый лифт и потное метро. Потом ел купленную дрянь и засыпал под вопли машинной сигнализации на улице.. И вот он идет по тропинке, потому что машина сюда не пройдет, греет мартовское нежаркое солнце, пахнет травой и цветами. «Сюда, мой друг, пешком, и только с рюкзаком». Все это удивительно.
Тропинка все сужалась, а скалы по бокам поднимались выше и выше, так что Овчаров забеспокоился - не сбился ли он дороги. Вот уже скалы встали стеной, он вошел в узкий проход, повернул направо, метров через десять налево - и вдруг раскрылась внизу небольшая, залитая солнцем долина. В центре долины было круглое синее озеро, над озером бродили круглые тучки, а ослепительно зеленая трава была усеяна почти такими же круглыми тучками - овцами.
4.
… Вот тогда бы и посчитал, козел. Андрей потер шишку на лбу. Чего мне вообще понадобилось спускаться к этому старому идиоту? Он встал на четвереньки, собрал валяющееся вокруг сено, попытался соорудить некое подобие гнезда. Холодно, а ночь только началась. К утру вообще минус будет.
Андрей с тоской вспомнил, как по утрам он ехал на метро, потом писал код, потом опять ехал на метро… И тепло было, и люди кругом. А здесь на сто миль вокруг никого, кроме него, явно чокнутого хозяина фермы и двадцати шести овец. Чтоб он горел, этот Танзания - уговорил черт знает на что…
Андрей вздохнул и стал думать, как бы отсюда выбраться. Ножа, консервов, воды и прочих хороших вещей нет: фермер Смит, оказывается вход в долину сторожил, и не просто так, а с обрезом. Кратко сообщил Андрею, что его совершенно не интересует, кто он, Андрей, таков и почему здесь оказался, забрал рюкзак, ткнул обрезом меж лопаток, мол поворачивайся, отвел по тропинке в просторный амбар, велел подняться на сеновал.
- Завтра вертолет, соль привезут, сыр заберут. Возьмут тебя. Триста баксов это стоит. Я проверил, хватит. Это забираю. Другое купишь. Спать будешь здесь.
Смит повернулся к двери, подумал и добавил
- И не вздумай овец считать. - Еще подумал, прибавил длинное непечатное ругательство и ушел.
Андрей сначала подумал что ему последняя фраза послышалась. Без нее Смит получался просто пиратом. Ну, поймал, ну триста баксов и хороший рюкзак пропали. Делов-то. Зато все сошлось. Ну, почти все, получилось 666 тысяч 665 овец. Так даже красивее, словно бы есть место для еще одной. Для развития, так сказать. Завтра приеду домой, все оформлю...
Только не послышалось ему.
“Земля стоит на овцах. Причем не на всех, конечно. Это важнейшая космологическая константа...” - вспомнил он. То есть получается что он, Овчаров, настолько туп и легковерен, что из-за услышанной во сне фразы вместо нормальной жизни зачем-то занялся подсчетом овец в Новой Зеландии. Занятием не только бессмысленным, но и опасным.
Внизу, в хлеву, овцы вздыхали и ворочались во сне. Наверное, там все-таки теплее.
Он осторожно спустился с сеновала. В хлеву и правда было гораздо теплее, пахло свежим навозом, молоком, влажной шерстью. Он тепла сразу захотелось спать. Овчаров приткнулся в углу, стараясь не потревожить спящих овец и мгновенно уснул. Он спал долго и сладко, сквозь сон чувствовал как приваливается к нему сбоку мягкая шерстяная туша, а потом еще одна, с другого бока.
“Признали”, - подумал он сонно, - “в семью приняли, стало быть. Хорошо.”
Он проснулся от яркого света. Дверь хлева была открыта, утреннее солнце било в лицо, с дверном проеме убедительным силуэтом стоял мистер Смит.
- Доброе утро, паршивцы, - сказал мистер Смит, и Андрей поразился, до чего мягко звучит его голос. - Солнце встало.
Овцы вокруг завозились. Андрей хотел поднять голову и спросить как дела с вертолетом, но голова почему-то оказалась ужасно тяжелой, как после бурной пьянки, а язык совершенно не слушался.
Мистер Смит подошел ближе, наклонился. “Возьмет да и кокнет, с него станется”, в ужасе подумал Андрей. Затекшее тело совершенно не слушалось. Хозяин протянул руку, неожиданно погладил Андрея по голове и мягко, словно ребенка утешал, принялся говорить странное
- А там травка выросла, всю ночь росла, и солнышко высоко, кто у нас главный паршивец? Пра-а-авильно, Эндрю у нас самый главный. Кто пойдет за травкой?
“Совсем спятил”, - тоскливо подумал Андрей. А у меня и ножа-то нет, пустыми руками такого лба хрен уложишь... Он покосился на свои руки и остолбенел. Руки были покрыты беловатой длиной шерстью, от плеч и до самых… Овчаров закричал:
- Бааааааааа!!!!!!
- Ну, ну, не балуй, не пугай девок-то, - погрозил пальцем мистер Смит. - Давай-ка, подымайся. Пошел-пошел. Во-о-от, умница.
5.
Зеленое под ногами было хорошо, вкусно, много. Синее над головой было хорошо, тепло. Совсем не тяжело держать. Андрей прожевал травинку и покачал головой, привыкая к тяжелой короне рогов. Все было правильно и мудро. Знай держи, ни о чем не тревожься.
Перед ним простиралась долгая и спокойная жизнь.