Отец Музыки
Тишина. Вначале была только она. Великое ничто в великом океане безмолвия. И был он. Отец Музыки. Он был всегда. Он не создавал музыку. Он сам был ею. Он спал. С начала времен и раньше. И сон его рождал музыку. Наполняя звуками великое безмолвие, он рождал целых океан звукового хаоса. Но от начала времен Отец Музыки был глух. Великое безмолвие сплело свой кокон вокруг его могучего тела, не позволяя ни единой ноте проникнуть в сознание Отца, потревожить его предвечный сон. И целый океан, рожденный им, не мог пробудить великана, пока одна, назойливая, протяжная нота не заставила затрепетать его веки. Но он не проснулся, он просто обрел слух и стал слышать Музыку. Сначала это были обрывки мелодий, ноты, предвестники звуков. И много позже он услышал свою первую мелодию. Слабую, угасающую. Но она позвала его за собой.
Отец Музыки поднимался. Он шел за мелодией. Он слышал ее зов. И шел за ней из самых глубин рожденного им звукового океана. И кокон, сотканный вокруг него безмолвием, таял. Рождающиеся мелодии истончали его оболочку, стараясь пробудить Отца, дать ему новые смыслы. И вот у самого края звукового хаоса, у самой его кромки, там, где хаотичные звуки складываются не просто в мелодии, в настоящие симфонии, возникла одна. Она была сильнее остальных. И в то же время мягче, нежнее. Она была почти неуловима, но при этом звучала так мощно и слитно, что он, наконец-то, раскрыл глаза. Эта мелодия током пробежалась по его венам. Она забурлила в нем, рождая совершенно новую жизнь. Она была удивительна, упоительна, свежа, легка, она омыла и очистила его, сорвав последние наслоения безмолвия и тишины. И в тот же момент сложилась величайшая симфония. Она была твердью, океаном и воздухом. Она стала миром.
Отец Музыки погружался в симфонию. По его щекам текли слезы. Он уже знал, что миру явится только одна мелодия, которая будет величественнее и прекраснее симфонии рождения мира. И она станет причиной его гибели, снова погрузит Отца Музыки на самое дно океана безмолвия теперь уже навсегда. Но пока этот день не настал, у него есть еще немного времени, чтобы услышать тысячи тысяч прекрасных мелодий, что родит ему его новый прекрасный мир.
Отец Музыки поднимался. Он шел за мелодией. Он слышал ее зов. И шел за ней из самых глубин рожденного им звукового океана. И кокон, сотканный вокруг него безмолвием, таял. Рождающиеся мелодии истончали его оболочку, стараясь пробудить Отца, дать ему новые смыслы. И вот у самого края звукового хаоса, у самой его кромки, там, где хаотичные звуки складываются не просто в мелодии, в настоящие симфонии, возникла одна. Она была сильнее остальных. И в то же время мягче, нежнее. Она была почти неуловима, но при этом звучала так мощно и слитно, что он, наконец-то, раскрыл глаза. Эта мелодия током пробежалась по его венам. Она забурлила в нем, рождая совершенно новую жизнь. Она была удивительна, упоительна, свежа, легка, она омыла и очистила его, сорвав последние наслоения безмолвия и тишины. И в тот же момент сложилась величайшая симфония. Она была твердью, океаном и воздухом. Она стала миром.
Отец Музыки погружался в симфонию. По его щекам текли слезы. Он уже знал, что миру явится только одна мелодия, которая будет величественнее и прекраснее симфонии рождения мира. И она станет причиной его гибели, снова погрузит Отца Музыки на самое дно океана безмолвия теперь уже навсегда. Но пока этот день не настал, у него есть еще немного времени, чтобы услышать тысячи тысяч прекрасных мелодий, что родит ему его новый прекрасный мир.