Ананасы
- Давайте всё по порядку. Вы ехали. Утро. Не пьяный - так?
- Какой пьяный? Вы что? Утро. Ехал. Я же уже всё рассказал...
Все в округе звали его дядя Шота. Даже те, которые годились ему в матери и отцы. Как-то так повелось. Дяде Шоте было около пятидесяти. Высокий, немного раздавшийся, но крепкий. Он всегда ходил в серой тюбетейке, покрывавшей всю голову и доходящей до самых ушей. Войлочной. Тонкий серый шнурок свешивался с одной из сторон тюбетейки и смешно качался. Дядя Шота всегда ворчал и выглядел недовольным. Но ни на кого это не производило должного впечатления. Все мальчишки в округе бегали к дяде Шоте учиться строгать, пилить, собирать виноград и инжир. Все девчонки прибегали слушать бесконечные рассказы. Виноград дядя Шота собирал осторожно. Срезал гроздь за гроздью - одной рукой подсекал, второй рукой аккуратно поддерживал снизу. Гроздь падала в руку, он расправлял её на ладони и укладывал в большую плетёную корзину. Потом объяснял:
- Эта очень красивая. Она на стол. Эта, - указывал он на хилую сестру предыдущей, - не красивая, но вкусная. Она на вино.
Рассматривал гроздь на свет, утвердительно кивал и откладывал во вторую корзину. Довольно объяснял - много вина, много света. Много света, много жизни. И даже, кажется, улыбался. Дядя Шота, кажется, умел делать всё.
- Дядя Шота, - прибегала соседка, - почини нам калитку. А то совсем хилая стала. Чуть что, сразу открывается. Никак не починить.
Дядя Шота крякал, недовольно бурчал, доставал свой ящик с инструментами и шёл чинить калитку. По окончании, тщательно проверял - отворял, затворял. Довольно кивал сам себе и просил принять работу.
Дядя Шота водил автобус. Маленький автобус. По одному и тому же маршруту, уже тридцать лет. Каждый день, за исключением субботы и воскресенья. Он знал своих постоянных пассажиров и держал в небольшом пакетике несколько ягод инжира, которые раздавал детям. Чтобы веселее было ехать. Инжир из его сада был почти чёрный и очень сладкий.
- Я знаю, что Вы всё рассказали. Но я хочу снова и подробно: все детали. Итак. Вы ехали. На какой скорости?
- Как обычно. Город же. Дети иногда бегают, шайтаны такие. Вот скажите, почему им не объясняют в их школах, что нельзя бегать на дороге?
Элька всегда подначивала. Всегда канючила и издевалась:
- Поехали домой на автобусе, ну поехали домой на автобусе!
- Эльк, мне мама на автобусе не разрешает. Там же дорогу потом переходить. А мне не разрешают.
- Подумаешь, - махнула рукой Элька, - мне тоже не разрешают. Ну и кто узнает? А так полчаса до дома. Ну поехали на автобусе.
- Поехали! Но потихоньку. - и правда же полчаса идти, так значительно быстрее.
До дома было две остановки. Надо было сначала перейти дорогу, чтобы попасть на остановку, потом проехать две остановки, а потом снова перейти дорогу, чтобы уже домой. Целых две дороги. И дурацкий портфель, который так неудобно тащить. Тяжёлый и дурацкий. Конечно, на автобусе в сто раз лучше. А может и в двести. Может, даже в целых триста! Подумаешь, перейти дорогу - раз плюнуть. Надо посмотреть налево-направо, зажмуриться и быстро перебежать. Очень быстро. Когда ты никого не видишь, то и тебя почти не видно. Ясно же.
- Вы точно не пили?,- он даже, кажется, подмигнул, почти по-свойски. Понимающе.
- Да Вы что? Я пью только дома, только в субботу. Только вино. У меня такое вино! Я сам его делаю. Как виноград созревает, сразу делаю. Это такое вино, от которого потом и встать-то нельзя. Голова чистая, а ноги не ходят.
- Я понял про вино, - улыбка стёрлась, как и не было, - хватит. Я одного не понимаю, как вы договорились? Вы деньги им заплатили?
- Я?! Деньги?!
Автобус был большой - просто огромный. Поднимаешься по ступенькам, тащишь за собой портфель. Тащишь, тащишь. Потом плюхаешься на сиденье и смотришь в окно. Если повезёт и есть место рядом с окном. А за окном быстро пробегают дома.
- Представляешь, - захихикала Элька прямо в ухо, - сейчас бы пешком топали. Столько топать! А сейчас мы на автобусе. А остальные, как дураки, пешком.
Несомненно, на автобусе значительно лучше. Пусть и две остановки.
- Эльк, а автобус надо обходить сзади или спереди - ты не помнишь?
- Конечно, сзади, - гордо, со знанием дела, сказала Элька, - ты так редко ездишь, что и не знаешь! Но я всегда обхожу спереди.
- Почему?
- Как почему? Ты что? Так интереснее. Надо только очень быстро бежать. Очень быстро. Спорим, ты не сможешь, а я смогу - спорим?
- Почему это я не смогу? Я тоже смогу!
- Не сможешь. Ты даже на автобусе ехать не хотела - мне мама не разрешает, - передразнила Элька, - куда тебе впереди автобуса бегать!
- Поехала же! Смогу! Смогу перебежать. Спорим? На что спорим?
- На что? Если перебежишь, я свой секретик покажу - только вчера закопала, а не перебежишь, сделаешь за меня математику.
- Так нечестно - ты мне секретик, а я тебе математику? Ты же не дашь мне его выкопать, только покажешь.
- Выкопать не дам, но стёклышко дам. Синенькое. Сделаешь свой секретик.
- Не валяйте дурака. Вы, деньги. Что непонятного? Почему они заявление отказались писать, а?
- Откуда я знаю. У них и спрашивайте.
- И спрошу. Но лучше сами признайтесь.
- Не в чем мне признаваться. Всё рассказал. Отказались и хорошо. Спасибо им.
Автобус подъехал к остановке, зарычал и остановился. Двери расползлись в стороны и Элька спрыгнула со ступеньки.
- Ну что, побежали? Или струсила?
- Ничего я не струсила!
- Тогда быстрее, а то он скоро поедет. Я первая.
Элька рванула через дорогу и через пару секунд уже стояла на противоположной стороне. Стояла, смотрела и смеялась. Приложила большой палец к носу, обидно выпятила мизинец:
- Струсила, струсила. Мама не разрешает, - снова передразнила Элька - струсила и всё! Математику делать будешь!
Стало так обидно, что защипало в глазах. Это всего две секунды. Только надо налево-направо. Налево-направо ничего не видно - автобус загораживает. Ну и ладно. Надо очень быстро и зажмуриться. Только две секунды.
- Спасибо?! Ничего себе. Вы молиться на них должны. Тормозили?
- Конечно, я же уже сказал. Она появилась непонятно откуда. Там автобус только подъехал. На остановке стоял. Я его тихо объезжал. А тут она. Кажется, там что-то на дороге было. Кажется, шкурка от банана. Я не помню. Она упала. Я затормозил. Как мог.
- А потом? Ещё раз. Что потом? Я записываю.
Мама теперь точно узнает, что я ехала домой на автобусе. Она меня теперь точно убьёт. И ботинки жалко. Любимые фиолетовые ботинки. Совсем новые. Мама привезла. А ещё мама расскажет папе и он-то, совершенно точно, меня убьёт. Почему же так больно? Куда делась Элька? Кто этот дяденька? Какая смешная шапка. Почему они все так смотрят?
- Шайтанка, шайтанка - откуда ты взялась? Больно? Подожди, сейчас всё будет хорошо. Сейчас. Потерпи, шайтанка.
- Дяденька, только не рассказывайте маме, пожалуйста!
- Дядя Шота, я - дядя Шота. Потерпи, шайтанка, потерпи.
- Потом? Потом всё понятно. Я выбежал, там с ней, кажется, ещё одна шайтанка была. Но она сбежала. Нашёл бы, все уши поотрывал бы. А она тихо плакала. Совсем тихо. Обняла крепко за шею и тихо плакала. Я её в поликлинику потащил. Сказали, нога заживёт. Сказали, будет как новая. Сказали, что всё хорошо будет. Сказали, что положат в больницу. Она там будет лежать месяц, наверное. Но потом всё будет хорошо. Шрамы, правда, останутся. Не мучай меня, а? - он устало снял тюбетейку и отёр ею лоб, - Мне и так плохо. Я знаю, что я не виноват. Она сама выбежала. Но, конечно, я виноват. Тридцать лет за баранкой. Тридцать лет! Никогда даже штрафов не было. Не мучай меня. Протокол подпишу. Задерживать будешь? - тон стал резким, сухим и равнодушным.
- Нет, не буду. Правильно сказали - официально, вроде, и не виноват. Подписывайте. Но далеко не уезжайте. Может, они ещё передумают. И не тыкайте мне тут. Не на базаре.
Дядя Шота вышел и присел на корточки. Прислонился к стене. Закрыл глаза. Снял тюбетейку и заплакал. Несколько минут он так сидел, потом поднялся и побежал. Дома, в саду, он медленно и аккуратно срезал несколько виноградных гроздей, также аккуратно набрал большую банку инжира. Долго смотрел на каждую ягоду - рассматривал со всех сторон. Достал из шкафа на кухне, откуда-то из глубины, большую жестяную банку с жёлтым рисунком. Надел парадную белую тюбетейку. С золотистым шнурком. Посмотрелся в зеркало. Погладил ладонью щетину. Посмотрел в сторону ванны, махнул рукой, и вышел из дома.
Палата была большая - человек десять. Все взрослые. Взрослое отделение. На огромной кровати и не заметишь как она под одеялом скукожилась. Прямо рядом с окном. Чтобы веселее было. Чтобы посмотрела в окно, а за ним инжирное дерево. И слышно море.
Дядя Шота присел на край кровати. Смахнул слезу, снял тюбетейку и осторожно погладил по щеке:
- Прости меня, шайтанка такая, прости дурака старого.
______________________________________________________________________________________________
Целый месяц, каждый день, он приносил мне инжир, виноград, и ананасы в красивых жестяных банках с жёлтой этикеткой. Я никогда до этого не ела ананасов. И никогда больше после этого они не казались мне такими вкусными.
- Какой пьяный? Вы что? Утро. Ехал. Я же уже всё рассказал...
Все в округе звали его дядя Шота. Даже те, которые годились ему в матери и отцы. Как-то так повелось. Дяде Шоте было около пятидесяти. Высокий, немного раздавшийся, но крепкий. Он всегда ходил в серой тюбетейке, покрывавшей всю голову и доходящей до самых ушей. Войлочной. Тонкий серый шнурок свешивался с одной из сторон тюбетейки и смешно качался. Дядя Шота всегда ворчал и выглядел недовольным. Но ни на кого это не производило должного впечатления. Все мальчишки в округе бегали к дяде Шоте учиться строгать, пилить, собирать виноград и инжир. Все девчонки прибегали слушать бесконечные рассказы. Виноград дядя Шота собирал осторожно. Срезал гроздь за гроздью - одной рукой подсекал, второй рукой аккуратно поддерживал снизу. Гроздь падала в руку, он расправлял её на ладони и укладывал в большую плетёную корзину. Потом объяснял:
- Эта очень красивая. Она на стол. Эта, - указывал он на хилую сестру предыдущей, - не красивая, но вкусная. Она на вино.
Рассматривал гроздь на свет, утвердительно кивал и откладывал во вторую корзину. Довольно объяснял - много вина, много света. Много света, много жизни. И даже, кажется, улыбался. Дядя Шота, кажется, умел делать всё.
- Дядя Шота, - прибегала соседка, - почини нам калитку. А то совсем хилая стала. Чуть что, сразу открывается. Никак не починить.
Дядя Шота крякал, недовольно бурчал, доставал свой ящик с инструментами и шёл чинить калитку. По окончании, тщательно проверял - отворял, затворял. Довольно кивал сам себе и просил принять работу.
Дядя Шота водил автобус. Маленький автобус. По одному и тому же маршруту, уже тридцать лет. Каждый день, за исключением субботы и воскресенья. Он знал своих постоянных пассажиров и держал в небольшом пакетике несколько ягод инжира, которые раздавал детям. Чтобы веселее было ехать. Инжир из его сада был почти чёрный и очень сладкий.
- Я знаю, что Вы всё рассказали. Но я хочу снова и подробно: все детали. Итак. Вы ехали. На какой скорости?
- Как обычно. Город же. Дети иногда бегают, шайтаны такие. Вот скажите, почему им не объясняют в их школах, что нельзя бегать на дороге?
Элька всегда подначивала. Всегда канючила и издевалась:
- Поехали домой на автобусе, ну поехали домой на автобусе!
- Эльк, мне мама на автобусе не разрешает. Там же дорогу потом переходить. А мне не разрешают.
- Подумаешь, - махнула рукой Элька, - мне тоже не разрешают. Ну и кто узнает? А так полчаса до дома. Ну поехали на автобусе.
- Поехали! Но потихоньку. - и правда же полчаса идти, так значительно быстрее.
До дома было две остановки. Надо было сначала перейти дорогу, чтобы попасть на остановку, потом проехать две остановки, а потом снова перейти дорогу, чтобы уже домой. Целых две дороги. И дурацкий портфель, который так неудобно тащить. Тяжёлый и дурацкий. Конечно, на автобусе в сто раз лучше. А может и в двести. Может, даже в целых триста! Подумаешь, перейти дорогу - раз плюнуть. Надо посмотреть налево-направо, зажмуриться и быстро перебежать. Очень быстро. Когда ты никого не видишь, то и тебя почти не видно. Ясно же.
- Вы точно не пили?,- он даже, кажется, подмигнул, почти по-свойски. Понимающе.
- Да Вы что? Я пью только дома, только в субботу. Только вино. У меня такое вино! Я сам его делаю. Как виноград созревает, сразу делаю. Это такое вино, от которого потом и встать-то нельзя. Голова чистая, а ноги не ходят.
- Я понял про вино, - улыбка стёрлась, как и не было, - хватит. Я одного не понимаю, как вы договорились? Вы деньги им заплатили?
- Я?! Деньги?!
Автобус был большой - просто огромный. Поднимаешься по ступенькам, тащишь за собой портфель. Тащишь, тащишь. Потом плюхаешься на сиденье и смотришь в окно. Если повезёт и есть место рядом с окном. А за окном быстро пробегают дома.
- Представляешь, - захихикала Элька прямо в ухо, - сейчас бы пешком топали. Столько топать! А сейчас мы на автобусе. А остальные, как дураки, пешком.
Несомненно, на автобусе значительно лучше. Пусть и две остановки.
- Эльк, а автобус надо обходить сзади или спереди - ты не помнишь?
- Конечно, сзади, - гордо, со знанием дела, сказала Элька, - ты так редко ездишь, что и не знаешь! Но я всегда обхожу спереди.
- Почему?
- Как почему? Ты что? Так интереснее. Надо только очень быстро бежать. Очень быстро. Спорим, ты не сможешь, а я смогу - спорим?
- Почему это я не смогу? Я тоже смогу!
- Не сможешь. Ты даже на автобусе ехать не хотела - мне мама не разрешает, - передразнила Элька, - куда тебе впереди автобуса бегать!
- Поехала же! Смогу! Смогу перебежать. Спорим? На что спорим?
- На что? Если перебежишь, я свой секретик покажу - только вчера закопала, а не перебежишь, сделаешь за меня математику.
- Так нечестно - ты мне секретик, а я тебе математику? Ты же не дашь мне его выкопать, только покажешь.
- Выкопать не дам, но стёклышко дам. Синенькое. Сделаешь свой секретик.
- Не валяйте дурака. Вы, деньги. Что непонятного? Почему они заявление отказались писать, а?
- Откуда я знаю. У них и спрашивайте.
- И спрошу. Но лучше сами признайтесь.
- Не в чем мне признаваться. Всё рассказал. Отказались и хорошо. Спасибо им.
Автобус подъехал к остановке, зарычал и остановился. Двери расползлись в стороны и Элька спрыгнула со ступеньки.
- Ну что, побежали? Или струсила?
- Ничего я не струсила!
- Тогда быстрее, а то он скоро поедет. Я первая.
Элька рванула через дорогу и через пару секунд уже стояла на противоположной стороне. Стояла, смотрела и смеялась. Приложила большой палец к носу, обидно выпятила мизинец:
- Струсила, струсила. Мама не разрешает, - снова передразнила Элька - струсила и всё! Математику делать будешь!
Стало так обидно, что защипало в глазах. Это всего две секунды. Только надо налево-направо. Налево-направо ничего не видно - автобус загораживает. Ну и ладно. Надо очень быстро и зажмуриться. Только две секунды.
- Спасибо?! Ничего себе. Вы молиться на них должны. Тормозили?
- Конечно, я же уже сказал. Она появилась непонятно откуда. Там автобус только подъехал. На остановке стоял. Я его тихо объезжал. А тут она. Кажется, там что-то на дороге было. Кажется, шкурка от банана. Я не помню. Она упала. Я затормозил. Как мог.
- А потом? Ещё раз. Что потом? Я записываю.
Мама теперь точно узнает, что я ехала домой на автобусе. Она меня теперь точно убьёт. И ботинки жалко. Любимые фиолетовые ботинки. Совсем новые. Мама привезла. А ещё мама расскажет папе и он-то, совершенно точно, меня убьёт. Почему же так больно? Куда делась Элька? Кто этот дяденька? Какая смешная шапка. Почему они все так смотрят?
- Шайтанка, шайтанка - откуда ты взялась? Больно? Подожди, сейчас всё будет хорошо. Сейчас. Потерпи, шайтанка.
- Дяденька, только не рассказывайте маме, пожалуйста!
- Дядя Шота, я - дядя Шота. Потерпи, шайтанка, потерпи.
- Потом? Потом всё понятно. Я выбежал, там с ней, кажется, ещё одна шайтанка была. Но она сбежала. Нашёл бы, все уши поотрывал бы. А она тихо плакала. Совсем тихо. Обняла крепко за шею и тихо плакала. Я её в поликлинику потащил. Сказали, нога заживёт. Сказали, будет как новая. Сказали, что всё хорошо будет. Сказали, что положат в больницу. Она там будет лежать месяц, наверное. Но потом всё будет хорошо. Шрамы, правда, останутся. Не мучай меня, а? - он устало снял тюбетейку и отёр ею лоб, - Мне и так плохо. Я знаю, что я не виноват. Она сама выбежала. Но, конечно, я виноват. Тридцать лет за баранкой. Тридцать лет! Никогда даже штрафов не было. Не мучай меня. Протокол подпишу. Задерживать будешь? - тон стал резким, сухим и равнодушным.
- Нет, не буду. Правильно сказали - официально, вроде, и не виноват. Подписывайте. Но далеко не уезжайте. Может, они ещё передумают. И не тыкайте мне тут. Не на базаре.
Дядя Шота вышел и присел на корточки. Прислонился к стене. Закрыл глаза. Снял тюбетейку и заплакал. Несколько минут он так сидел, потом поднялся и побежал. Дома, в саду, он медленно и аккуратно срезал несколько виноградных гроздей, также аккуратно набрал большую банку инжира. Долго смотрел на каждую ягоду - рассматривал со всех сторон. Достал из шкафа на кухне, откуда-то из глубины, большую жестяную банку с жёлтым рисунком. Надел парадную белую тюбетейку. С золотистым шнурком. Посмотрелся в зеркало. Погладил ладонью щетину. Посмотрел в сторону ванны, махнул рукой, и вышел из дома.
Палата была большая - человек десять. Все взрослые. Взрослое отделение. На огромной кровати и не заметишь как она под одеялом скукожилась. Прямо рядом с окном. Чтобы веселее было. Чтобы посмотрела в окно, а за ним инжирное дерево. И слышно море.
Дядя Шота присел на край кровати. Смахнул слезу, снял тюбетейку и осторожно погладил по щеке:
- Прости меня, шайтанка такая, прости дурака старого.
______________________________________________________________________________________________
Целый месяц, каждый день, он приносил мне инжир, виноград, и ананасы в красивых жестяных банках с жёлтой этикеткой. Я никогда до этого не ела ананасов. И никогда больше после этого они не казались мне такими вкусными.