Выход №3. Чем пахнет пион или Горькое воспоминание о сладких днях давно отцветшей юности
Авторыanubis_amenti и kisochka_yu
Я взял эту книжку на углу Бродвея и Уолл-стрит. Не знаю, что это за дом, но книг там множество, и, похоже, они давно никому не нужны. Это очень печально. Наверное, хозяева (Картер и Милберн, судя по вывеске) умерли или переехали в дом престарелых. Во всяком случае, я всегда грущу, когда прихожу в тот дом и прячу под полу плаща увесистый том с золотым тиснением. Но, может быть, это лучше, чем отправить все на свалку? - успеваю подумать я, пока прохожу квартал и продаю книгу досужему туристу.
На этот раз, однако, от самого входа за мною следовал угрюмый форменный старик. Не знаю, Картер это был или Милберн, но мне пришлось пройти и мимо Шекспира в полосатых суперобложках, и мимо «Моби Дика» с изломанной надписью на корешке, и даже мимо почему-то особенно ценимого досужими туристами «Нашего человека в Гаване» в теплом желтом коленкоре.
Однако когда я покинул негостеприимный нынче дом Картера и Милберна, брошюра в мягком переплете "Плаваниѣ в СССРЪ" лежала на самом дне моего кармана.
Дома я откупорил бутылку «Дагестанского», доставшегося мне в обмен на ксерокопию Конституции США, уселся в кресло и начал "Плаваниѣ в СССРЪ". Неспешное распитие затягивало, неудачное название (вообще мало какой автор умеет подбирать удачные названия) словно приглашало в неторопливое путешествие и во времени, и в пространстве одновременно. Казалось, будто кровь толчками возвращалась в отсиженную голову. Проходя с автором по новеньким коробкам советских бассейнов, я даже начал ощущать ту специфическую атмосферу, тот аутентичный запах… Не знаю смысла этого слова, но я бы назвал его аутентичным: уникальная смесь резких ароматов хлорки, мягкого грибного амбре сырого кафеля и непередаваемый флер душистой хвои банного мыла с молочно-фруктовой ноткой свежести, которую способны источать лишь молодые, спортивные тела… Мысль о молодых и спортивных телах на время отвлекла меня от листания брошюры.
Спустя полчаса я отложил «Хастлер». Пахло рекордом. Зеркало показало мне язык. Эх, зеркало-зеркало… когда-то и я мог тебе показать что-то, помимо языка…
Я вернулся к креслу, коньяку и «Плаванию». Перелистнув страницу, я увидел не очень умелую гравюру, где был изображен бассейн. ("Откуда гравюра в фотоальбоме? почему я знаю, что она не очень умелая?.." - с грамматической ошибкой подумал я). Я долго смотрел на нее, и вдруг все в отсиженной голове развернулось и встало поперек. Это же наш бассейн, куда мы ходили после школы! Санька, наш одноклассник, однажды упал с самой большой вышки этого бассейна, сломал по дороге все доски на вышках поменьше, и мы, перепуганные, решили было его утопить - топили и не за такие провинности, но в бассейне не было воды…
Конюшни я помнил отчетливо, хотя к бассейну они не имели прямого отношения - разве что запах был столь же аутентичен, и девочки морщили нос, когда мы выходили из школы, а ветер дул с той стороны. Потом их (конюшни, а не девочек) засыпали битым кирпичом, и построили на этом месте новую поликлинику. На ее этажах аутентично пахло эфиром, и девочки морщили нос, когда ветер дул с той стороны.
Автор тем временем не спеша шел суходольными лугами, мимо взопревших озимых, под рассупонившимся красным солнышком, расталдыкнувшем лучи над нашим бассейном. Он подробно рассказывал о бассейне, который построили на его памяти…
Силосных же ям в брошюре не упоминалось вовсе, а зря. С точки зрения аутентичности они давали сто очков вперед и бассейну, и даже конюшням. Я помнил, как провалился в одну, и меня вытащил, ухватив за шиворот серой формы, случайный прохожий, не пожалев собственных ботинок и брюк. Девочки потом морщили нос, когда я или случайный прохожий выходили из школы, а ветер дул с нашей стороны.
*****
Лёшка узнал меня не сразу, а лишь сличив мою физиономию с протянутым мною портретом Франклина, который Лёшка оставил себе на память. Мы неловко обнялись, я ловко изъял портрет обратно. Я поразился в очередной раз, как разрослись деревья - мы сами высаживали их, маленькими прутиками. Да-да, когда мы с Лёшкой были маленькими прутиками, мы сажали деревья! Ведь прекрасные наши новенькие дома стояли посреди чистого поля (почему-то в России «чистое поле» всегда означало непролазную грязь).
- Слушай, тут ведь был наш бассейн! Как раз за углом!
Он посмотрел на меня, поколебался, а потом предложил:
- Ну пойдем посмотрим…
Над Волхонкой громоздился гигантский кусок рафинаду, увенчанный по сторонам четырьмя малыми, а посередине - одной большой позолоченной зефириной. Аутентично пахло ладаном.
*****
Мне нечего больше рассказать о Храме Христа Спасителя.
Я взял эту книжку на углу Бродвея и Уолл-стрит. Не знаю, что это за дом, но книг там множество, и, похоже, они давно никому не нужны. Это очень печально. Наверное, хозяева (Картер и Милберн, судя по вывеске) умерли или переехали в дом престарелых. Во всяком случае, я всегда грущу, когда прихожу в тот дом и прячу под полу плаща увесистый том с золотым тиснением. Но, может быть, это лучше, чем отправить все на свалку? - успеваю подумать я, пока прохожу квартал и продаю книгу досужему туристу.
На этот раз, однако, от самого входа за мною следовал угрюмый форменный старик. Не знаю, Картер это был или Милберн, но мне пришлось пройти и мимо Шекспира в полосатых суперобложках, и мимо «Моби Дика» с изломанной надписью на корешке, и даже мимо почему-то особенно ценимого досужими туристами «Нашего человека в Гаване» в теплом желтом коленкоре.
Однако когда я покинул негостеприимный нынче дом Картера и Милберна, брошюра в мягком переплете "Плаваниѣ в СССРЪ" лежала на самом дне моего кармана.
Дома я откупорил бутылку «Дагестанского», доставшегося мне в обмен на ксерокопию Конституции США, уселся в кресло и начал "Плаваниѣ в СССРЪ". Неспешное распитие затягивало, неудачное название (вообще мало какой автор умеет подбирать удачные названия) словно приглашало в неторопливое путешествие и во времени, и в пространстве одновременно. Казалось, будто кровь толчками возвращалась в отсиженную голову. Проходя с автором по новеньким коробкам советских бассейнов, я даже начал ощущать ту специфическую атмосферу, тот аутентичный запах… Не знаю смысла этого слова, но я бы назвал его аутентичным: уникальная смесь резких ароматов хлорки, мягкого грибного амбре сырого кафеля и непередаваемый флер душистой хвои банного мыла с молочно-фруктовой ноткой свежести, которую способны источать лишь молодые, спортивные тела… Мысль о молодых и спортивных телах на время отвлекла меня от листания брошюры.
Спустя полчаса я отложил «Хастлер». Пахло рекордом. Зеркало показало мне язык. Эх, зеркало-зеркало… когда-то и я мог тебе показать что-то, помимо языка…
Я вернулся к креслу, коньяку и «Плаванию». Перелистнув страницу, я увидел не очень умелую гравюру, где был изображен бассейн. ("Откуда гравюра в фотоальбоме? почему я знаю, что она не очень умелая?.." - с грамматической ошибкой подумал я). Я долго смотрел на нее, и вдруг все в отсиженной голове развернулось и встало поперек. Это же наш бассейн, куда мы ходили после школы! Санька, наш одноклассник, однажды упал с самой большой вышки этого бассейна, сломал по дороге все доски на вышках поменьше, и мы, перепуганные, решили было его утопить - топили и не за такие провинности, но в бассейне не было воды…
Конюшни я помнил отчетливо, хотя к бассейну они не имели прямого отношения - разве что запах был столь же аутентичен, и девочки морщили нос, когда мы выходили из школы, а ветер дул с той стороны. Потом их (конюшни, а не девочек) засыпали битым кирпичом, и построили на этом месте новую поликлинику. На ее этажах аутентично пахло эфиром, и девочки морщили нос, когда ветер дул с той стороны.
Автор тем временем не спеша шел суходольными лугами, мимо взопревших озимых, под рассупонившимся красным солнышком, расталдыкнувшем лучи над нашим бассейном. Он подробно рассказывал о бассейне, который построили на его памяти…
Силосных же ям в брошюре не упоминалось вовсе, а зря. С точки зрения аутентичности они давали сто очков вперед и бассейну, и даже конюшням. Я помнил, как провалился в одну, и меня вытащил, ухватив за шиворот серой формы, случайный прохожий, не пожалев собственных ботинок и брюк. Девочки потом морщили нос, когда я или случайный прохожий выходили из школы, а ветер дул с нашей стороны.
*****
Лёшка узнал меня не сразу, а лишь сличив мою физиономию с протянутым мною портретом Франклина, который Лёшка оставил себе на память. Мы неловко обнялись, я ловко изъял портрет обратно. Я поразился в очередной раз, как разрослись деревья - мы сами высаживали их, маленькими прутиками. Да-да, когда мы с Лёшкой были маленькими прутиками, мы сажали деревья! Ведь прекрасные наши новенькие дома стояли посреди чистого поля (почему-то в России «чистое поле» всегда означало непролазную грязь).
- Слушай, тут ведь был наш бассейн! Как раз за углом!
Он посмотрел на меня, поколебался, а потом предложил:
- Ну пойдем посмотрим…
Над Волхонкой громоздился гигантский кусок рафинаду, увенчанный по сторонам четырьмя малыми, а посередине - одной большой позолоченной зефириной. Аутентично пахло ладаном.
*****
Мне нечего больше рассказать о Храме Христа Спасителя.