Падре Сен-Клер, Божий промысел и здоровое питание
- Франсуа, - строго сказал падре и покосился на объемистый сундук у ног слуги, - а зачем так много вещей?
- Так как же-с... Обувка, одежка, подарочки деткам... Кипятильник!
- Как же-с, тьфу, то есть как это кипятильник?! Ты к сестре на свадьбу едешь или куда-с? То есть куда?
- К ней, красавице, - растроганно подтвердил Франсуа.
- А в прошлом году вроде уже ездил?
- Ну так сердечку-то не прикажешь... Помер муж-то... Опять она у нас замуж выскакивает, баловница...
- Ладно, - падре обреченно покосился на кухонный стол, потом на раковину, пока еще чистую, на стриженный газон с нарциссами... - ты только учти, что работа-то накопится...
- А работничка наймем? - умильно вставил Франсуа. - Временного?
- Какой, к врагу рода человеческого, работничек? В прошлый раз забыл что было? Ложек не досчитались, нарциссы все потоптаны.... Знаю я этих работничков. Только и умеют что жрать в три горла и тащить что не прибито. Нет уж. Езжай, и возвращайся поскорее. Ууууу, морда бездельная!
Франсуа поскорее убежал, падре подобрал с полу в суматохе выпавший из сундука красный бюстгальтер в щедрых кружевах (не иначе, подарок деткам) и совсем приуныл.
Была у его слуги неприятная особенность. В марте, кода природа просыпается и все живое затягивает нестройным хором гимн любви и плодородию, Франсуа, в другое время года - идеальный работник, страстно рвался внести посильную лепту в общую любовную лихорадку. Лепта была довольно значительной, не менее недели, и внести ее хитрый слуга норовил где-нибудь поукромнее. Свои похождения он маскировал поездками к родне. Вот и сейчас, извольте видеть, отговорился свадьбой сестрицы. По его словам, она получалась какая-то роковая женщина, а не тихая хромоножка, живущая вполне уединенно на севере Лузитании.
Но делать нечего. Падре был готов мириться с мучительной неделей без Франсуа - только бы не нанимать временную прислугу. Он терпеть не мог чужих людей в доме. Лучше уж самому варить кофе и подогревать заранее замороженные слугой обеды, даже посуду помыть. Как-нибудь, бормотал он, пытаясь поджечь конфорку на плите, как-нибудь, с Божьей помощью... Вот сейчас мы кофейку...
- Пшшшш, - сказала спичка, догорая.
- Aх ты... - сказал падре, отдергивая обожженные пальцы, - ах, ты... - и прибавил неподобающее его сану слово.
Кофе как-то расхотелось. Падре попытался открыть бутылку вина, но не сладил с новомодным штопором. Он налил себе холодного чаю и попытался сосредоточиться на работе. Куда там. За час Сен-Клер не смог выдавить из себя ни строки для воскресной проповеди. Тему - и ту не придумал.
Март выдался промозглый. Несмотря на включенное отопление, дом был неуютным, холодным, мокрым каким-то. В такие скверные сумерки Франсуа обычно зажигал камин, задергивал тяжелые шторы, приносил чашку горячего грога... Падре вздохнул. Хотелось грога. И есть. Нормальной еды, горячей. Только что приготовленной, свежей еды, а не реанимированного замороженного обеда.
Так. Работа - лучшее средство забыться. Тема, ему нужна тема... Падре посмотрел на корешки книг на полке. Все было, было не раз. Он пазвернул газету в поисках вдохновения - тщетно; даже парламентские сплетни, от которых обычно кровь приливает к лицу - и те не разбудили в Сен-Клере проповеднический пыл.
Вдруг взгляд его упал на рекламный модуль внизу страницы.
"Всегда свежие обеды от дядюшки Ху!" - гласило объявление - "почувствуйте себя дома!"
Внизу слепенькой печатью были наляпаны фотографии пресловутых обедов - серые куриные ножки, серые кучки овощей, серые мисочки супа... в другое время падре и внимания не обратил, Франсуа готовил сытно и вкусно... Где тот Франсуа!
Падре поправил газету и пригляделся внимательнее. Под фотографиями обедов был крупно набран телефон. А еще ниже, мелко - соблазнительное: "доставка бесплатно".
Курьер был тих и расторопен. Падре сунул нос в каждую из пяти коробочек - из каждой восхитительно пахло чужим восточным уютом. Он осторожно отщипнул из одной коробочки. Внутри было странное кисло-сладкое мясо, ужасно вкусное. Падре съел три коробочки и две оставил на завтрак. Жизнь налаживалась.
Кроме коробок с едой, соусов и бамбуковых палочек, курьер оставил падре хитро свернутое фунтиком печенье. Денег за него почему-то не взял. Падре отхлебнул чаю и рассеянно разломил тестяной бантик - после обеда хотелось чего-то сладкого.
Внутри печенья вместо начинки оказалась узкая полоска бумаги с мелким текстом.
"Только поняв свое прошлое..." - прочитал падре, разворачивая бумажку, - "мы можем..." - Ну-ка, ну-ка...
"Мы можем изменить его."
Бумажная полоска кончилась, выскользнула из пальцев и свернулась пружиной. Сен-Клер перевернул листок в поисках продолжения, но на обратной стороне были лишь густые иероглифы да столбик цифр.
- Чушь какая-то, - пожал плечами падре, смял бумажку и захрустел печеньем. Оно оказалось жестковатым и слишком сладким.
Обед закончился, надо было садиться за работу, будь она неладна. Падре подвинул к себе бумагу и перо. Побарабанил пальцами по столу. Поправил стопку бумаги, протер бархоткой очки. Достал из кармана расческу, расчесал короткую бородку. Почистил ноготь. Свернул бумажку из мудрого печенья в аккуратную трубочку. Развернул. Опять свернул.
Потом вдруг схватил перо, быстро вывел название, и, не задумываясь, стал торопливо строчить текст завтрашней проповеди
Утром полотенца в ванной оказались сырыми и холодными, кофе пришлось варить самому, обжигаясь спичками. Посреди обеденного стола обнаружилась мышь. Нагло хрустя, она доедала мудрое печенье. Падре вздохнул и отправился пить кофе в кабинет.
Зато проповедь имела успех просто оглушительный. Прихожане внимали каждому слову, прихожанки комкали платки и моргали полными слез глазами. Наконец, он произнес заключительную фразу:
"И лишь поняв свое прошлое, мы сможем изменить его, к вящей славе Господа." В наступившей тишине послышались всхлипы и сопение, а потом внезапно - пронзительный шепот мадам Фокэ, экономки доктора Зильбервальда
- Вам бы, герр доктор следовало еще 20 лет назад жениться на той блондиночке, зря я ее бранила. Хорошая была женщина!
- Што фы такое коворитте, фрау Фоке, какая блондиночка? - испуганно прошептал в ответ доктор, - нет, не отфечайте, после...
На следующий день месье Леманж, зеленщик, первый раз в жизни выставил в магазине артишоки. Всем было известно, что у Леманжа артишоков не бывает, за ними надо ехать в Льеж.
- Не люблю артишоки, - смущенно улыбаясь, объяснял зеленщик удивленным хозяйкам, - А думаете, почему? Дак в детстве сестрица меня ими пугала. Но бедняжка-то уж восемь лет как преставилась, а людям нужны артишоки! Пусть стоят.
И месье Леманж гордо обводил взглядом корзины с зелеными головками.
В тот же день мадам Обри выгнала из дому месье Обри, пьяницу и дебошира. А доктор Зильбервальд напротив, написал письмо своей старинной светловолосой знакомой, и теперь с нетерпением ждал ответа.
- Милейший, - обратился Падре к молчаливому курьеру, забирая пакет с заказом,- вы ведь мне и вчера заказ приносили?
- Скусна была? - курьер разулыбался, обнажив редкие крепкие зубы.
- Очень, - честно ответил Падре. - а вот печенье это, вы их всем приносите?
- Скусна это халасо, - одобрил курьер, - сипасиба!
Он быстро и аккуратно убрал в карман пятерку на чай и растворился в темном задверном холоде.
"Помни судьбу раннего червяка", - ошарашенно прочитал Падре содержимое сегодняшнего мудрого печенья, - что за чушь...
Он механически сжевал пару китайских коробочек, не чувствуя вкуса.
- Раннего червяка... - думал он, - раннего... червяка... Какого червяка?! Может здесь намек на этого безбожника Дарвина? А может... А не тот ли это самый червяк, которого ест ранняя пташка? В отличие от поздней, которая в это время...
Падре решительно отодвинул тарелку и взялся за перо.
"Возлюбленные мои прихожане! Сегодня мы поговорим о судьбе малых сих... В гордыне своей мы, случается, забываем, что каждой ранней птахе милостию Господа нашего послан червяк, тоже ранний, дети мои! Я призываю вас обратить взгляд свой на сих невольных страдальцев и возблагодарить за все Творца..."
В среду месье Попендюк, владелец единственной в городке газеты, "Голос Бугенвилля", известный в округе скряга и сутяжник, внезапно повысил жалованье работникам типографии. Прямо вот утром пришел и повысил. А после полудня месье Попендюка видели на почте, он, искусно матерясь, пытался договориться с телеграфистом об оптовой скидке на очень длинную телеграмму.
- Я беру двести с хреном знаков! Оптом! - кипятился Попендюк, - по-крайней мере 15 процентов мои!
Телеграфист обреченно улыбался и кивал, в сотый раз повторяя:
- Говорите с управляющим, месье, я уверен, он вам поможет...
Придя вечером в кабак, телеграфист, серея лицом, и унимая дрожь в членах, громко обьявил что ему необходимо расслабиться. Поскольку новости у пьяного телеграфиста были значительно свежее и сочнее, чем у газеты "Голос Бугенвилля" - к нему сразу протянулось несколько рук с разного рода расслабляющими напитками. Особенно усердствовал юный наборщик Клаус, лохматый и ошалевший от собственного богатства.
- Что, что он посылал? - жадные до новостей благодетели привычно пропустили мимо ушей рассуждения о профессиональной тайне и приватности.
Через десять минут сомлевший от разнообразия спиртного телеграфист свистящим шопотом, слышным даже на кухне, поведал обществу (под огромным секретом!) , что месье Попендюк выписал из Гейдельберга! Два! Типографских станка! Нового образца!
- По полмильена каждый, - пучил глаза телеграфист, - а может и больше, это смотря как посмотреть! И пятнадцать мягких табуреток! И карандашей разноцветных - пять больших коробок! И блокноты! И скрепки!!!
Сидевшие за длинным столом печатники от такой новости разом потеряли дар речи. Попендюк! Этот крохобор, про которого говорили, что на заднице у него всегда можно прочитать свежий номер "Голоса", поскольку ему жалко денег на туалетную бумагу! Попендюк, который...
- За нашего благодетеля! - грянули бравые типографы и сдвинули кружки.
Мадам Обри, между тем, разрешила месье Обри, пьянице и дебоширу, вернуться домой.
- Кому ты нужен кроме меня, блядун старый, - пояснила она нежно. - Вот, кстати, и падре говорит...
Кобелю Шарлеманю хозяин выстроил новую будку. Вдова генерала Жюля пожертвовала Льежскому приюту для брошенных кошек пять тысяч франков. Учитель французского Бугенвильского реального училища по прозвищу "Крокодил", внезапно простил известным оболтусам братьям Попендюк не сданное вовремя сочинение, и выставил им в осеннем семестре по тройке с плюсом. Мадам Попендюк, обнаружив в табеле плюс, от счастья упала в обморок. А когда очнулась, то решительно поднялась наверх, и распахнув дверь в мужнин кабинет, заявила:
- Михаил, ты все еще хочешь третьего ребенка? Я согласна! Дети - это счастье!
------------
- Любезный, - обратился Падре к тихому курьеру, - а какой у вас адрес? Я хотел бы зайти в ваш ресторан...
- Скусна была? - уточнил курьер.
- Очень! - Падре попытался схватить ускользающего китайца за рукав, но тот, пробормотав "скусна - это халасо, сипасиба", исчез в ночи. Даже чаевые забыл.
Падре изучил объявление вдоль и поперек. Нигде не было ни намека на адрес ресторанчика. Доставка на дом, хоть тресни. Но не такой был человек Сен-Клер, чтобы так просто сдаться.
- "Голос Бугенвилля", здравствуйте, Эужениа Сюлли у апарата.
Падре привычно подивился тому, сколь многообещающе звучит голосок малышки Женни. И ведь ничего такого не сказала! А кажется, всего лишь вчера он крестил ее, всю в розовых кружевах, и мадам Сюлли так волновалась. В те годы дамы носили платья с открытым воротом, мадам так мило краснела, и не только лицом, но и шеей, и....
- Доброго вечера, мадемуазель Сюлли, - прервал Падре поток несуразных мыслей, - это Сен-Клер.
- Ой, святой отец! - искренне обрадовалась Женни, - здравствуйте! Вас с шефом соединить?
- Вообще-то, Женни, я хотел у вас проконсультироваться, - начал падре, - возможно, вы мне сможете помочь. Помните, вы печатали объявление...
-------
Таксист, высаживая его на углу авеню Тристан и бульвара Жомини покосился на воротничок Сен-Клера с сомнением.
- Святой отец, вам точно сюда? Это неважное место...
Падре бодро уверил таксиста, что точно знает адрес и бояться тут совершенно нечего.
Через час он окончательно заплутал в кошмарных задворках. Дважды Сен-Клер угодил ногой во что-то вонючее и мягкое. Протискиваясь через какую-то решетку падре порвал пиджак и потерял правую перчатку. Редкие прохожие глумливо спрашивали у него благословения, и вообще вели себя нагло, он сначала шарахался в тень, а потом напротив, стал кидаться навстречу сомнительным прохожим, требуя объяснить ему, как найти заведение дядюшки Ху. Теперь уже прохожие шарахались от растрепанного маньяка в черном (воротничок он потерял в самом начале своего приключения).
Наконец удача улыбнулась Сен-Клеру. На небольшой ободранной двери в третьем от улице дворе он, посветив фонариком, обнаружил полусмытую дождем бумажную табличку: "Домашние обеды дядюшки Ху".
Сен-Клер толкнул дверь и вошел. Загаженная котами лестница со стертыми ступенями уходила куда-то вниз. Сен-Клер стал осторожно спускаться.
Внизу была самая обычная кухня - деловитые повара бегали с половниками и кастрюлями. Вкусно пахло. На падре никто не обращал внимания. Он встал в уголок и стал думать как быть дальше.
Мимо него, явно торопясь, пробежал пацан в белом колпаке с большим противнем в руках. На противне лежал десяток плоских желтых лепешек.
“Печенья!!!” - осенило падре, - “их сворачивают теплыми”!
Он решительно двинулся вслед за поваренком. Тот завернул в соседний закуток и шлепнул поднос на железный стол. На столе лежала груда готовых печений и большая пачка еще не упакованных мудростей.
Вот оно!!!
- Драстути, - вежливо поздоровался с падре его знакомый тихий курьер, и взял с подноса следующую лепешку. - Скусно было? - и он ловко свернул лепешку в фунтик, одновременно вложив в нее очередную мудрость.
- Кто их пишет? - сурово спросил падре, - кто?!
Он не глядя, обеими руками сгреб со стола пригоршни мудрости и потряс кулаками перед носом у китайца. - Oткуда у тебя это????
- У месье Попендюка сакасываем, - неожиданно осмысленно ответил тот и пожал плечами, - когда много, то халасо, десево!
- А он их откуда???
Китаец опять терпеливо пожал плечами.
- Есе дедуска Ху сакасывал. Кусать хочите? Скусно!
- Хочу, - признался Сен-Клер, осел на шаткий табурет у стола и удивленно посмотрел на собственные руки.
"Мудрый человек не ищет ответов там где их нет" - прочитал он на бумажке из левой руки.
Падре разжал правую руку.
"Истинно мудрый - вовсе не задает вопросов" - ядовито заметила бумажка.
Он вернулся домой далеко заполночь. Открыл ключом дверь, не зажигая света поплелся в душ, на ходу сдирая мокрую, пропахшую гнильем одежду. Целую вечность стоял под обжигающим душем. Потихоньку пришел в себя, выключил воду, протянул руку за полотенцем.
Полотенце оказалось сухим, пушистым и теплым.
- Франсуа!!! - заорал Сен-Клер, приоткрыв дверь, - ты что, дома, бездельная морда?!
- Дык, падре, в гостях хорошо а дома лучше, - резонно заметил Франсуа, - вам грог в кабинет подать, или сразу в спальню пойдете? А что ж вы ничего не кушали? Я ж вам вот и куриные котлетки, и жюльен такой вкусный, только разогреть. Чисто ребенок, господи прости. Какая-то отрава китайская в холодильнике.
- В гостях хорошо, - привычно подумал падре, - в гостях хорошо, возлюбленные мои прихожане. Будем как дети! А что, хорошо...
- Так как же-с... Обувка, одежка, подарочки деткам... Кипятильник!
- Как же-с, тьфу, то есть как это кипятильник?! Ты к сестре на свадьбу едешь или куда-с? То есть куда?
- К ней, красавице, - растроганно подтвердил Франсуа.
- А в прошлом году вроде уже ездил?
- Ну так сердечку-то не прикажешь... Помер муж-то... Опять она у нас замуж выскакивает, баловница...
- Ладно, - падре обреченно покосился на кухонный стол, потом на раковину, пока еще чистую, на стриженный газон с нарциссами... - ты только учти, что работа-то накопится...
- А работничка наймем? - умильно вставил Франсуа. - Временного?
- Какой, к врагу рода человеческого, работничек? В прошлый раз забыл что было? Ложек не досчитались, нарциссы все потоптаны.... Знаю я этих работничков. Только и умеют что жрать в три горла и тащить что не прибито. Нет уж. Езжай, и возвращайся поскорее. Ууууу, морда бездельная!
Франсуа поскорее убежал, падре подобрал с полу в суматохе выпавший из сундука красный бюстгальтер в щедрых кружевах (не иначе, подарок деткам) и совсем приуныл.
Была у его слуги неприятная особенность. В марте, кода природа просыпается и все живое затягивает нестройным хором гимн любви и плодородию, Франсуа, в другое время года - идеальный работник, страстно рвался внести посильную лепту в общую любовную лихорадку. Лепта была довольно значительной, не менее недели, и внести ее хитрый слуга норовил где-нибудь поукромнее. Свои похождения он маскировал поездками к родне. Вот и сейчас, извольте видеть, отговорился свадьбой сестрицы. По его словам, она получалась какая-то роковая женщина, а не тихая хромоножка, живущая вполне уединенно на севере Лузитании.
Но делать нечего. Падре был готов мириться с мучительной неделей без Франсуа - только бы не нанимать временную прислугу. Он терпеть не мог чужих людей в доме. Лучше уж самому варить кофе и подогревать заранее замороженные слугой обеды, даже посуду помыть. Как-нибудь, бормотал он, пытаясь поджечь конфорку на плите, как-нибудь, с Божьей помощью... Вот сейчас мы кофейку...
- Пшшшш, - сказала спичка, догорая.
- Aх ты... - сказал падре, отдергивая обожженные пальцы, - ах, ты... - и прибавил неподобающее его сану слово.
Кофе как-то расхотелось. Падре попытался открыть бутылку вина, но не сладил с новомодным штопором. Он налил себе холодного чаю и попытался сосредоточиться на работе. Куда там. За час Сен-Клер не смог выдавить из себя ни строки для воскресной проповеди. Тему - и ту не придумал.
Март выдался промозглый. Несмотря на включенное отопление, дом был неуютным, холодным, мокрым каким-то. В такие скверные сумерки Франсуа обычно зажигал камин, задергивал тяжелые шторы, приносил чашку горячего грога... Падре вздохнул. Хотелось грога. И есть. Нормальной еды, горячей. Только что приготовленной, свежей еды, а не реанимированного замороженного обеда.
Так. Работа - лучшее средство забыться. Тема, ему нужна тема... Падре посмотрел на корешки книг на полке. Все было, было не раз. Он пазвернул газету в поисках вдохновения - тщетно; даже парламентские сплетни, от которых обычно кровь приливает к лицу - и те не разбудили в Сен-Клере проповеднический пыл.
Вдруг взгляд его упал на рекламный модуль внизу страницы.
"Всегда свежие обеды от дядюшки Ху!" - гласило объявление - "почувствуйте себя дома!"
Внизу слепенькой печатью были наляпаны фотографии пресловутых обедов - серые куриные ножки, серые кучки овощей, серые мисочки супа... в другое время падре и внимания не обратил, Франсуа готовил сытно и вкусно... Где тот Франсуа!
Падре поправил газету и пригляделся внимательнее. Под фотографиями обедов был крупно набран телефон. А еще ниже, мелко - соблазнительное: "доставка бесплатно".
Курьер был тих и расторопен. Падре сунул нос в каждую из пяти коробочек - из каждой восхитительно пахло чужим восточным уютом. Он осторожно отщипнул из одной коробочки. Внутри было странное кисло-сладкое мясо, ужасно вкусное. Падре съел три коробочки и две оставил на завтрак. Жизнь налаживалась.
Кроме коробок с едой, соусов и бамбуковых палочек, курьер оставил падре хитро свернутое фунтиком печенье. Денег за него почему-то не взял. Падре отхлебнул чаю и рассеянно разломил тестяной бантик - после обеда хотелось чего-то сладкого.
Внутри печенья вместо начинки оказалась узкая полоска бумаги с мелким текстом.
"Только поняв свое прошлое..." - прочитал падре, разворачивая бумажку, - "мы можем..." - Ну-ка, ну-ка...
"Мы можем изменить его."
Бумажная полоска кончилась, выскользнула из пальцев и свернулась пружиной. Сен-Клер перевернул листок в поисках продолжения, но на обратной стороне были лишь густые иероглифы да столбик цифр.
- Чушь какая-то, - пожал плечами падре, смял бумажку и захрустел печеньем. Оно оказалось жестковатым и слишком сладким.
Обед закончился, надо было садиться за работу, будь она неладна. Падре подвинул к себе бумагу и перо. Побарабанил пальцами по столу. Поправил стопку бумаги, протер бархоткой очки. Достал из кармана расческу, расчесал короткую бородку. Почистил ноготь. Свернул бумажку из мудрого печенья в аккуратную трубочку. Развернул. Опять свернул.
Потом вдруг схватил перо, быстро вывел название, и, не задумываясь, стал торопливо строчить текст завтрашней проповеди
Утром полотенца в ванной оказались сырыми и холодными, кофе пришлось варить самому, обжигаясь спичками. Посреди обеденного стола обнаружилась мышь. Нагло хрустя, она доедала мудрое печенье. Падре вздохнул и отправился пить кофе в кабинет.
Зато проповедь имела успех просто оглушительный. Прихожане внимали каждому слову, прихожанки комкали платки и моргали полными слез глазами. Наконец, он произнес заключительную фразу:
"И лишь поняв свое прошлое, мы сможем изменить его, к вящей славе Господа." В наступившей тишине послышались всхлипы и сопение, а потом внезапно - пронзительный шепот мадам Фокэ, экономки доктора Зильбервальда
- Вам бы, герр доктор следовало еще 20 лет назад жениться на той блондиночке, зря я ее бранила. Хорошая была женщина!
- Што фы такое коворитте, фрау Фоке, какая блондиночка? - испуганно прошептал в ответ доктор, - нет, не отфечайте, после...
На следующий день месье Леманж, зеленщик, первый раз в жизни выставил в магазине артишоки. Всем было известно, что у Леманжа артишоков не бывает, за ними надо ехать в Льеж.
- Не люблю артишоки, - смущенно улыбаясь, объяснял зеленщик удивленным хозяйкам, - А думаете, почему? Дак в детстве сестрица меня ими пугала. Но бедняжка-то уж восемь лет как преставилась, а людям нужны артишоки! Пусть стоят.
И месье Леманж гордо обводил взглядом корзины с зелеными головками.
В тот же день мадам Обри выгнала из дому месье Обри, пьяницу и дебошира. А доктор Зильбервальд напротив, написал письмо своей старинной светловолосой знакомой, и теперь с нетерпением ждал ответа.
- Милейший, - обратился Падре к молчаливому курьеру, забирая пакет с заказом,- вы ведь мне и вчера заказ приносили?
- Скусна была? - курьер разулыбался, обнажив редкие крепкие зубы.
- Очень, - честно ответил Падре. - а вот печенье это, вы их всем приносите?
- Скусна это халасо, - одобрил курьер, - сипасиба!
Он быстро и аккуратно убрал в карман пятерку на чай и растворился в темном задверном холоде.
"Помни судьбу раннего червяка", - ошарашенно прочитал Падре содержимое сегодняшнего мудрого печенья, - что за чушь...
Он механически сжевал пару китайских коробочек, не чувствуя вкуса.
- Раннего червяка... - думал он, - раннего... червяка... Какого червяка?! Может здесь намек на этого безбожника Дарвина? А может... А не тот ли это самый червяк, которого ест ранняя пташка? В отличие от поздней, которая в это время...
Падре решительно отодвинул тарелку и взялся за перо.
"Возлюбленные мои прихожане! Сегодня мы поговорим о судьбе малых сих... В гордыне своей мы, случается, забываем, что каждой ранней птахе милостию Господа нашего послан червяк, тоже ранний, дети мои! Я призываю вас обратить взгляд свой на сих невольных страдальцев и возблагодарить за все Творца..."
В среду месье Попендюк, владелец единственной в городке газеты, "Голос Бугенвилля", известный в округе скряга и сутяжник, внезапно повысил жалованье работникам типографии. Прямо вот утром пришел и повысил. А после полудня месье Попендюка видели на почте, он, искусно матерясь, пытался договориться с телеграфистом об оптовой скидке на очень длинную телеграмму.
- Я беру двести с хреном знаков! Оптом! - кипятился Попендюк, - по-крайней мере 15 процентов мои!
Телеграфист обреченно улыбался и кивал, в сотый раз повторяя:
- Говорите с управляющим, месье, я уверен, он вам поможет...
Придя вечером в кабак, телеграфист, серея лицом, и унимая дрожь в членах, громко обьявил что ему необходимо расслабиться. Поскольку новости у пьяного телеграфиста были значительно свежее и сочнее, чем у газеты "Голос Бугенвилля" - к нему сразу протянулось несколько рук с разного рода расслабляющими напитками. Особенно усердствовал юный наборщик Клаус, лохматый и ошалевший от собственного богатства.
- Что, что он посылал? - жадные до новостей благодетели привычно пропустили мимо ушей рассуждения о профессиональной тайне и приватности.
Через десять минут сомлевший от разнообразия спиртного телеграфист свистящим шопотом, слышным даже на кухне, поведал обществу (под огромным секретом!) , что месье Попендюк выписал из Гейдельберга! Два! Типографских станка! Нового образца!
- По полмильена каждый, - пучил глаза телеграфист, - а может и больше, это смотря как посмотреть! И пятнадцать мягких табуреток! И карандашей разноцветных - пять больших коробок! И блокноты! И скрепки!!!
Сидевшие за длинным столом печатники от такой новости разом потеряли дар речи. Попендюк! Этот крохобор, про которого говорили, что на заднице у него всегда можно прочитать свежий номер "Голоса", поскольку ему жалко денег на туалетную бумагу! Попендюк, который...
- За нашего благодетеля! - грянули бравые типографы и сдвинули кружки.
Мадам Обри, между тем, разрешила месье Обри, пьянице и дебоширу, вернуться домой.
- Кому ты нужен кроме меня, блядун старый, - пояснила она нежно. - Вот, кстати, и падре говорит...
Кобелю Шарлеманю хозяин выстроил новую будку. Вдова генерала Жюля пожертвовала Льежскому приюту для брошенных кошек пять тысяч франков. Учитель французского Бугенвильского реального училища по прозвищу "Крокодил", внезапно простил известным оболтусам братьям Попендюк не сданное вовремя сочинение, и выставил им в осеннем семестре по тройке с плюсом. Мадам Попендюк, обнаружив в табеле плюс, от счастья упала в обморок. А когда очнулась, то решительно поднялась наверх, и распахнув дверь в мужнин кабинет, заявила:
- Михаил, ты все еще хочешь третьего ребенка? Я согласна! Дети - это счастье!
------------
- Любезный, - обратился Падре к тихому курьеру, - а какой у вас адрес? Я хотел бы зайти в ваш ресторан...
- Скусна была? - уточнил курьер.
- Очень! - Падре попытался схватить ускользающего китайца за рукав, но тот, пробормотав "скусна - это халасо, сипасиба", исчез в ночи. Даже чаевые забыл.
Падре изучил объявление вдоль и поперек. Нигде не было ни намека на адрес ресторанчика. Доставка на дом, хоть тресни. Но не такой был человек Сен-Клер, чтобы так просто сдаться.
- "Голос Бугенвилля", здравствуйте, Эужениа Сюлли у апарата.
Падре привычно подивился тому, сколь многообещающе звучит голосок малышки Женни. И ведь ничего такого не сказала! А кажется, всего лишь вчера он крестил ее, всю в розовых кружевах, и мадам Сюлли так волновалась. В те годы дамы носили платья с открытым воротом, мадам так мило краснела, и не только лицом, но и шеей, и....
- Доброго вечера, мадемуазель Сюлли, - прервал Падре поток несуразных мыслей, - это Сен-Клер.
- Ой, святой отец! - искренне обрадовалась Женни, - здравствуйте! Вас с шефом соединить?
- Вообще-то, Женни, я хотел у вас проконсультироваться, - начал падре, - возможно, вы мне сможете помочь. Помните, вы печатали объявление...
-------
Таксист, высаживая его на углу авеню Тристан и бульвара Жомини покосился на воротничок Сен-Клера с сомнением.
- Святой отец, вам точно сюда? Это неважное место...
Падре бодро уверил таксиста, что точно знает адрес и бояться тут совершенно нечего.
Через час он окончательно заплутал в кошмарных задворках. Дважды Сен-Клер угодил ногой во что-то вонючее и мягкое. Протискиваясь через какую-то решетку падре порвал пиджак и потерял правую перчатку. Редкие прохожие глумливо спрашивали у него благословения, и вообще вели себя нагло, он сначала шарахался в тень, а потом напротив, стал кидаться навстречу сомнительным прохожим, требуя объяснить ему, как найти заведение дядюшки Ху. Теперь уже прохожие шарахались от растрепанного маньяка в черном (воротничок он потерял в самом начале своего приключения).
Наконец удача улыбнулась Сен-Клеру. На небольшой ободранной двери в третьем от улице дворе он, посветив фонариком, обнаружил полусмытую дождем бумажную табличку: "Домашние обеды дядюшки Ху".
Сен-Клер толкнул дверь и вошел. Загаженная котами лестница со стертыми ступенями уходила куда-то вниз. Сен-Клер стал осторожно спускаться.
Внизу была самая обычная кухня - деловитые повара бегали с половниками и кастрюлями. Вкусно пахло. На падре никто не обращал внимания. Он встал в уголок и стал думать как быть дальше.
Мимо него, явно торопясь, пробежал пацан в белом колпаке с большим противнем в руках. На противне лежал десяток плоских желтых лепешек.
“Печенья!!!” - осенило падре, - “их сворачивают теплыми”!
Он решительно двинулся вслед за поваренком. Тот завернул в соседний закуток и шлепнул поднос на железный стол. На столе лежала груда готовых печений и большая пачка еще не упакованных мудростей.
Вот оно!!!
- Драстути, - вежливо поздоровался с падре его знакомый тихий курьер, и взял с подноса следующую лепешку. - Скусно было? - и он ловко свернул лепешку в фунтик, одновременно вложив в нее очередную мудрость.
- Кто их пишет? - сурово спросил падре, - кто?!
Он не глядя, обеими руками сгреб со стола пригоршни мудрости и потряс кулаками перед носом у китайца. - Oткуда у тебя это????
- У месье Попендюка сакасываем, - неожиданно осмысленно ответил тот и пожал плечами, - когда много, то халасо, десево!
- А он их откуда???
Китаец опять терпеливо пожал плечами.
- Есе дедуска Ху сакасывал. Кусать хочите? Скусно!
- Хочу, - признался Сен-Клер, осел на шаткий табурет у стола и удивленно посмотрел на собственные руки.
"Мудрый человек не ищет ответов там где их нет" - прочитал он на бумажке из левой руки.
Падре разжал правую руку.
"Истинно мудрый - вовсе не задает вопросов" - ядовито заметила бумажка.
Он вернулся домой далеко заполночь. Открыл ключом дверь, не зажигая света поплелся в душ, на ходу сдирая мокрую, пропахшую гнильем одежду. Целую вечность стоял под обжигающим душем. Потихоньку пришел в себя, выключил воду, протянул руку за полотенцем.
Полотенце оказалось сухим, пушистым и теплым.
- Франсуа!!! - заорал Сен-Клер, приоткрыв дверь, - ты что, дома, бездельная морда?!
- Дык, падре, в гостях хорошо а дома лучше, - резонно заметил Франсуа, - вам грог в кабинет подать, или сразу в спальню пойдете? А что ж вы ничего не кушали? Я ж вам вот и куриные котлетки, и жюльен такой вкусный, только разогреть. Чисто ребенок, господи прости. Какая-то отрава китайская в холодильнике.
- В гостях хорошо, - привычно подумал падре, - в гостях хорошо, возлюбленные мои прихожане. Будем как дети! А что, хорошо...