(no subject)
Малыш
Родителей своих Теодор Карлович толком не помнит. Про отца помнит только, что звали его Карл и был он рыбаком, пока не утонул. А мать… Мать была то ли фея, то ли ведьма, а может, и вовсе русалка - однако жила с людьми. Теодор Карлович даже считал себя человеком. Пока не случилось то, что случилось.
Весенним холодным днем, когда солнце выжигало глаза, а ветер вымораживал сердце, мать, растрепанная и перепуганная, влетела во двор, где Теодор Карлович лепил куличики на берегу большой лужи у крыльца, схватила его на руки и через огород понеслась к лесу. Теодору Карловичу стало страшно, он что было сил вцепился в мать и уткнулся носом в ее плечо. Сначала она бежала быстро, очень быстро. Потом стала уставать. Наконец, остановилась, спустила малыша с рук и велела бежать, не оглядываясь. «Помни, - сказала еще, - Тебя зовут Теодор, отец твой - Карл, а меня зовут Майя. Ну, беги!» - мать поцеловала его, развернула за плечи и легонько подтолкнула в сторону леса. Теодор Карлович побежал. За спиной слышался топот и раздавались злобные хриплые голоса. Потом он услышал голос матери - непривычно холодный и страшный. Полыхнуло зеленым - и все стихло. Но Теодор Карлович все равно бежал на кривых своих ножках, бежал как мог, изо всех сил. Долго. Он был очень послушный малыш. А потом он упал.
Что было дальше, Теодор Карлович не помнил. Помнил только, как сквозь сон видел какие-то тени. Тени склонились над ним и сочувственно покачивались. Он сказал им: «Я Теодор, мой папа Карл, а маму зовут Майя». И больше ничего сказать не смог. Но этого было достаточно. Тени закачались быстрее, потом закружились, потом…
Потом Теодор Карлович оказался тут, в Доме и познакомился со Старым Хозяином. Он сказал ему то же, что и теням. Старый Хозяин улыбнулся: "Значит, Теодор Карлович ты. А мама, стало быть, Майя. Помню я ее совсем маленькой. И деда твоего знавал, да. Могучий старик! Ну что ж, будем знакомы!" - и погладил малыша по голове.
Дом и Теодор Карлович быстро привыкли друг к другу, и малышу было совсем нетрудно соблюдать Главное Правило: никогда не выходить за порог. Кроме того, Дом был построен так, что внутри располагался маленький садик. Там можно Старый Хозяин был с ним ласков, рассказывал сказки, угощал всякими вкусностями. Но Теодор Карлович все равно сильно скучал по маме. Однажды он спросил у Старого Хозяина, нельзя ли её навестить. Или лучше пригласить в Дом. Старый Хозяин ответил, что в Дом может прийти любой. А вот выйти из Дома нельзя. Такое правило. И Теодор Карлович стал изо всех сил надеяться, что мама однажды придет.
Когда Теодор Карлович немного подрос… точнее, повзрослел, Старый Хозяин научил его ухаживать за Домом и правильно готовиться к Празднику. Теодор Карлович во всем его слушался, и однажды, после очередного праздника, Старый Хозяин внимательно посмотрел на него и сказал:
- Ну вот, ты теперь все знаешь и умеешь. С этого дня ты тут Хозяин. - Протянул руку, погладил Теодора Карловича по голове, вздохнул: - Бедный малыш!
Больше Теодор Карлович его не видел.
***
Сегодня хорошая ночь. Сегодня Праздник. Будут гости.
Теодор Карлович идет готовиться к приему. Чистит кафтанчик, надевает пудреный паричок, достает из кладовочки жезл мажордома. Деловито ковыляет по дому, проверяет, заправлены ли свечи в светильники, сняты ли чехлы с мебели, не запылились ли картины на стенах. Потом идет в столовую. Стол накрыт по всем правилам. Потом - в парадную залу. И там все готово. Вот и хорошо, думает Теодор Карлович. Вот и славно. Он становится посреди залы, напротив окна, и замирает. Жезл свой держит прямо перед собой на вытянутых руках. Короткие его ручки слегка подрагивают: жезл тяжеловат.
За окном сияет полная Луна. Она плывет по ясному небу и ласково улыбается Теодору Карловичу. Они добрые друзья. Но сейчас он не улыбается в ответ. Наконец Луна догадывается, чего ждет от нее Теодор Карлович, и касается лучом верхушки жезла. Лунные зайчики разбегаются по залу, и Теодор Карлович торжественно опускает жезл. Раздается звон, свечи разом загораются по всему дому. Дом моментально заполняется гостями. Кого только тут нет: феи и эльфы, гоблины и гномы, лешие и водяные, кентавры и дриады, горгульи и, вроде, даже парочка вервольфов. Шум, гам, топот, смех. Бурные встречи старинных друзей. Подчеркнуто вежливые поклоны в сторону старинных врагов. В этом доме вражде не место.
Теодор Карлович кивает и улыбается в ответ на сердечные приветствия гостей, тактично дает им немного побеседовать между собой, затем снова три раза ударяет по полу жезлом.
- Друзья! - раздается бархатный бас. Трудно сказать, откуда он исходит, он заполняет все пространство дома. Все замолкают. - Друзья мои! Я так рад, что вы пришли сегодня. Рад тому, что вы еще есть. Веселитесь, дорогие мои, и помните: когда станет совсем невозможно жить рядом с людьми, вам есть куда прийти. Здесь вам всегда рады.
Раздается веселая музыка, и гости шумной толпой направляются в обеденный зал. Теодор Карлович внимательно следит, чтобы всем хватило места и угощения. Веселый пир продолжается недолго - из соседнего зала звучит веселая музыка, и гости наперегонки кидаются танцевать. Теодор Карлович с помощью жезла наводит порядок в столовой. Ну вот, теперь можно немного передохнуть.
Теодор Карлович поднимается на чердак. У дома стеклянная крыша, и лунный свет беспрепятственно заполняет пространство. Теодор Карлович снимает паричок, ерошит бесцветный ежик волос и садится на низенькую табуреточку у чердачного окна. Луна подмигивает ему. И он подмигивает в ответ.
- Знаешь, - говорит он Луне, - я только об одном жалею - что мама осталась там. Ей бы здесь понравилось. Здесь так тихо в обычные дни. А на праздник все свои приходят, никто никого не обижает - Старый Хозяин не велел, и я не позволяю. Но она, наверное, слишком любит людей. - Луна сочувственно кивает. - Ты ведь увидишь ее сегодня, да? Она в полнолуние всегда гуляет по берегу. - Луна кивает теперь утвердительно. - Ну, вот как увидишь, скажи ей, что я здесь всегда буду ее ждать, ладно?
Они немножко молчат, только лунные зайчики прыгают по стенам. Потом Теодор Карлович надевает паричок, встает, машет Луне рукой и идет вниз. Хозяин не должен надолго оставлять своих гостей. Луна вздыхает тихонько и ласково гладит его по большой шишковатой голове лучом. «Сиротка!» - шепчет ему вслед Луна. «Бедный малютка!» - шелестят лунные зайчики. Но Теодор Карлович этого не слышит - он сосредоточенно спускается, скрипя ступеньками. Праздник в разгаре - феи кружатся с эльфами под потолком, горгульи отплясывают с гоблинами. Вервольфы поют у окна, не отрывая взглядов от Луны. Все счастливы.
Теодор Карлович важно прохаживается среди гостей, улыбаясь, перекидываясь с ними парой-тройкой слов, а иногда останавливается поболтать подольше. Но вот слышен крик петуха. Гости прощаются и исчезают. Свечи гаснут. Луна уплывает за горизонт.
Теодор Карлович остается один. Совсем один.
Майя
Ранней весной расцветает любовь человеческая. А моя расцвела поздней осенью. Пела я ночью ноябрьской на берегу и не заметила, как подкрался ко мне человек. Подкрался, как замер за валуном, глядя неподвижными, серыми как сталь глазами. Ничего не замечала я, когда пела. А как закончила песнь на рассвете, вышел он из-за камня - и заметила я его. Взглянула в глаза - замерла, будто окаменела. В груди у меня что-то сжалось, а потом словно цветок огненный расцвел. Только тут поняла я, что значит - быть живою. И поняла - врут, будто нет души у морских дев. Просто спит она, некому разбудить ее. А во мне душа расцвела огнем, и принадлежала она тому, кто стоял напротив. Не уходи, попросил он тихо. Не могу, сказала я, отец не отпустит, и больно стало юной моей душе. Тогда я буду сюда приходить и ждать, когда ты вернешься, сказал человек. И приходил каждую ночь. И я для него пела. А потом он целовал меня, и с каждым разом все горячее были поцелуи, все горше была разлука. И однажды так больно стало душе моей, что поплыла я к отцу и умолила его отпустить меня к людям. Отец мой, король морской, поначалу рассердился, нахмурился, но, подумав, решил: вольна я поступать как угодно, только потом помощи у него просить чтоб не смела. Последнее, что сделаю для тебя, сказал еще, позволю тебе взять с собой со дна морского, что пожелаешь - и велел выбирать. Много сокровищ на дне морском, но выбрала я только два: вечную юность для суженого и вечное детство для наших детей. Девы морские ведь не стареют, и больно мне будет терять любимых, а кроме них, ничего мне больше не нужно, так рассудила я. Отец покачал головой и вздохнул, мол, умом ты, дочь, никогда не блистала. Однако, возражать не стал. А потом вздохнул и добавил: «Помни: ты можешь вернуться домой, но только однажды. И только одна. И, если вернешься, забудешь все, что было с тобой на земле, будто не было ничего». Поклонилась я отцу, поцеловала его и ушла с милым моим Карлом к людям.
Семь лет прожили мы на земле. Семь лет плясала я на лугу среди цветов и пела жаворонкам песни о счастье. А на восьмой год родился у нас сыночек - пригожий да умненький, каких и на свете-то не бывает. Пять лет рос он, а потом перестал: так и остался маленьким моим мальчиком. Соседки охали да вздыхали, а я была рада - навсегда мое счастье, навеки.
Только люди чужого счастья не любят. Поползли по деревне слухи, мол, женился Карл на колдунье, вон сколько лет живут, а хоть бы морщинка появилась на их лицах. Да и Карлу в уши нашептали: оттого, дескать, сын не растет, что жена колдунья. Посмеялся он, да мне рассказал. И я вместе с ним посмеялась: откуда, говорю, людям знать, что это не горе, а дар Короля Морского - вечное детство для нашего сына. Как узнал Карл, что это я сына на такую судьбу обрекла, запечалился-загоревал. Вот, говорит, какова, значит, плата за вечную юность и твою любовь! Дура ты у меня, говорит, русалочка. Всё счастье родительское в том, чтоб детки выросли, возмужали, чтоб сын родителям помощником стал и опорой. Пойди, говорит, к отцу, упроси его забрать свой дар, пусть вырастет наш сынок, как другие человечьи дети. Тут уж я заплакала-зарыдала и призналась, что, коли вернусь к отцу, не дождутся меня на земле обратно, всех забуду, останусь навеки в море. Что ж, придется мне идти, сказал муж мой любимый, встал, собрался и уплыл искать встречи с тестем, чтобы стал наш сын человеком, чтобы вырос однажды в мужчину. Три дня ждала я его на берегу, три месяца не спала ночами, три года песен не пела. Не вернулся мой Карл обратно.
Я бы в море ушла, к отцу, да сына на кого оставить? Не было у нас друзей в деревне, не любили нас за наше счастье. Да и Карла душа моя слышала. Чуяла, жив он, знала, вернется. И ждала его, ловила рыбу, и жила как вдовая рыбачка. А ночами на берег ходила - пела песни да в море купалась, чтобы помнить, что я - русалка, дочь Короля, морская королевна. Значит, море отдаст мне Карла.
И однажды на берегу повстречала я старого Якоба. Злой и жадный был старый Якоб, до чужого добра охочий. Вышел он из-за серого камня, преградил мне к морю дорогу и сказал: или будешь моею - Карл твой все равно не вернется - или я раззвоню по деревне, что наводишь на людей ты порчу. И тебя, и твоего мальчишку ждет тогда незавидная доля. Засмеялась я, повела рукою - ветром сдуло Якоба с дороги.
Не забыл униженья Якоб - не прошло и недели после нашей встречи у серого камня, как исполнил он обещанье. У ручья набирала я воду, слышу - шум, оглянулась - люди. Кто с рогатиной, кто с дубиной, кто со скалкой, а двое - с сетью. И кричат: ловите колдунью! Сетью крепко опутайте руки - и дубиной ее покрепче, чтоб не смела колдовать у нас в деревне! А потом, говорили люди, как поймаем ее, мерзавку, заберем и ее уродца, продадим циркачам бродячим - пусть попляшет он на канате, пусть он сгинет, ведьмино отродье!
Мне себя не жалко нисколько, а за сына я испугалась. Обернулась серой чайкой - и к дому. У ворот вернула себе облик свой, чтобы не пугать малыша, на руки его подхватила - и бегом из деревни, к лесу. Слышу - бегут за мной люди, не отстают. А сил у меня все меньше. Сыночек сидит на руках, прижался, как зайчик, личиком в плечо мне уткнулся и не дышит почти от страха. Добежала почти до леса, чувствую - все, дальше шагу не шагну. Опустила я тогда малыша с рук и сказала ему, как зовут его, кто его родители, чтобы он помнил об этом крепко, чтобы не забывал нас. Велела в лес бежать - там сыну моему пропасть не дадут, лишь бы правильно имя мое назвал - Майя. Пусть помогут духи лесные внуку короля морского. И побежал мой сыночек сам, навстречу своей судьбе. А я повернулась к людям лицом и все оставшиеся силы вложила в заклятие.
***
Убить их силы мне не хватило, да и не хотела я, неплохими они соседями были, хоть и не любили нас, а все-таки малыша моего жалели. А жестокость… с людьми такое бывает, вспомнят потом - устыдятся.
А все-таки рухнули они все на траву и заснули мертвецким сном. Три дня таким сном спят, и после ничего не помнят. И я без сил опустилась на землю. К ночи только сумела встать, пошла сыночка искать. Долго бродила, звала его, плакала, духов лесных заклинала вернуть мне сына. Да сколько ни бродила, сколько ни звала, не откликнулся мой малыш, и лес не сказал мне, где он.
Потеряла я всех, кого любила. Карл ушел и не знала я, вернется ль. Малыша лесные духи забрали. И душа моя увяла, засохла. Нечего стало мне на земле делать. Пришла я на берег морской и решила к отцу вернуться. Снова буду в волнах плескаться, выбирать жемчужины из раковин, в бури наблюдать, как тонут лодки и идут на дно большие корабли. И забуду, все, что было здесь, забуду! И сыночка моего, и Карла…
… И сыночка моего, и Карла? Страшно мне стало, так страшно, не передать. Как забыть то, что и есть - твоя душа? А ведь оба они живые, я это чувствовала, знала! И как могла я оставить землю, если есть хоть малая надежда, что они найдутся, что мы снова будем вместе!
Так и стала я жить у моря. Днем летаю по свету чайкой, ночью возвращаюсь на берег, где впервые с Карлом повстречалась. Сажусь на холодный камень и пою каждую ночь три песни: грустную - о разлуке с любимым, веселую - о грядущей встрече, колыбельную - чтоб сыночку спалось слаще. Гляжу на луну - и пою. Говорю ей, присмотри за сыном, ты ведь видишь, где он, хоть и не скажешь. А луна мне тихонько кивает и печально улыбается с неба.
Карл
Вечереет. Солнце спускается в море. Карл стоит на скале и смотрит вниз. Сердится море, бьет волнами о берег, и ветер сдирает кожу с просоленного морскою водою лица. Но Карл этого не замечает. Он вглядывается в кромку воды, он ждет. Сам не знает теперь, чего. Когда-то вот так же стоял он и ждал, когда появится Майя. Тогда он не знал ее имени, и не мечтал узнать - он ведь простой рыбак, а она дочь короля моря. Но полюбил он ее уже тогда - лишь только услышал дивную песню. А за что она его полюбила - он и сам как следует не знает. Только полюбила - и ушла с ним к людям. Много времени прошло с тех пор, бесчисленно волн разбилось о берег, и обкатала вода острые камни, что сыпались из-под его ног, когда бежал он утром в деревню и нес на руках свою Майю.
Был в деревне сегодня Карл, видел заброшенный дом - даже дверь не закрыта, а забор весь амулетами увешан. «Ведьмой оказалась твоя жена, - проскрипел старый Якоб в ответ на вопрос, куда пропали жена и сын, - ведьмой, жестокой и злой. Навела она порчу на Петера, что жил на краю деревни, и умер Петер от неизвестной болезни. Тогда прогнали мы твою жену, жаль, не убили, теперь вот боимся, вдруг вернется. А сынка вашего убогого она с собой забрала». И засмеялся Якоб так злобно, что Карл еле удержался, чтоб его не ударить. Убил бы, уж больно хил стал старый Якоб.
Стоит Карл на скале и думает, что лучше бы он остался, не уходил десять лет назад в море. Ушел сына от горькой доли спасать, а потерял обоих - и его, и жену. Уж лучше бы сделал, как Майя хотела - остался бы сын навеки ребенком. Ведь и они не старели, ну и жили бы счастливо долгие годы. Нет, хотелось Карлу, чтобы вырос сын, чтобы крылья расправил, чтобы с ним в море ходил, хотел Карл научить его всему, что сам умеет, а как вырастет, женить, и чтобы внуков был полон дом. Ан, видно, не для тех, кто женится на русалках, такое счастье. Для них счастье другое. Ну что бы Карлу смириться! Где теперь их искать, да и есть ли еще надежда найти?
Карл стоит, смотрит и вспоминает, как вышел он в море и стал звать морского короля. Поднялся король из пучины вод, глянул на него и расхохотался: «Так вот на кого моя дочь меня променяла! Я сказал ей, пусть не смеет помощи просить, так она тебя прислала? Нет у нее отца, не стану я вам помогать, а что глупость ее бедой обернулась, так я ее предупреждал. Уходи, человек, не зли меня больше и не беспокой». Рассердился Карл, стал кричать на короля морского, обвинять его в жестокосердии и несправедливости. Нахмурился тот, трезубцем своим водную гладь рассек - и ушел на дно. А на море буря поднялась такая, что и во сне не приснится. Загудело море, заходило, подхватило Карлову лодчонку, завертело, закувыркало. Молния засверкала, гром грянул, дождь хлынул. Понял Карл, что не выйти ему живым из этой переделки, а все-таки не сдался. Три дня его по морю носило, лодку в щепки поломало, одно весло осталось, за него Карл и уцепился. Как море угомонилось, взглянул Карл на небо, вспомнил о семье своей - и сознание потерял.
Вспоминает Карл и ту, что спасла его. Была она королевской дочкой, проплывала мимо на прогулочном кораблике, подобрала его, выходила, а пока выхаживала - полюбила. Как просила его остаться! Каких только радостей не обещала! Королем посулила сделать. Не смог Карл забыть свою Майю, ушел из покоев королевны искать дорогу домой. И дорогу эту вспоминает Карл - ох, и длинной же она оказалась! Побывал он в таких странах, что и представить себе не мог. Повидал такое, что глаз не оторвать, и такое, что лучше бы никогда не видеть. И все это время он думал о них - о своей Майе и малыше Теодоре. Так долго он шел к ним, зная, что они дождутся - такие же, как в день его отплытия. И всё путешествие покажется Карлу страшным, тяжелым сном, который закончился наконец. Пусть сын остается ребенком - это и к лучшему, больше ничего и не надо, лишь бы ждали они его на пороге, когда распахнет он калитку.
А теперь их нет, печалится Карл, теперь ничего не осталось. Только чайки кружатся над морем, кричат, будто плачут. Видно, не вынесла Майя разлуки, вернулась к отцу. А что с малышом Теодором стало, страшно Карлу представить, и он старается не думать об этом. Вот дождется он ночи, войдет в морскую воду и станет ближе к любимой. А земля без нее и сына ему ни к чему.
Так он стоит, глядит на закат и ждет, когда он погаснет. Вот уж последний луч растворяется в небе, бледная всходит луна, звезды яркие светят. Карл начинает медленно спускаться к морю. И вдруг - слышит песню. Печальна та песня, поется в ней о разлуке. Голос Карл узнает, но не верит ушам. Не верит, а заторопился, спешит, спотыкаясь к морю. И вторая песня зазвучала под луною - веселая, о встрече с любимым после долгой разлуки. Со всех ног мчится Карл на голос! А голос третью песню заводит - баюкает сына. Выбегает Карл на берег и видит: сидит у воды его Майя, на луну смотрит, колыбельную поет. Подхватил он ее, закружил - чуть по шее не огрёб! А рука у морских дев тяжелая! Замахнулась Майя, да вовремя остановилась, узнала. Рассказала Карлу о сыне, о том, как бежали из деревни, о том, как в лесу он потерялся. Плачет, остановиться не может.
Решил Карл: пойдем сына искать. Если жив он, найдем, раз мы с тобой через столько лет встретились. Майя кивает сквозь слезы, хоть сейчас готова идти. Они сейчас и идут - ничто больше не держит их на морском берегу. Как тридцать лет назад, Карл подхватывает жену на руки и движется вверх, растворяясь во тьме.
Луна раздвигает облака и освещает им дорогу.
Вместе
Этой ночью Теодору Карловичу не спалось. Весь день он бродил по Дому в каком-то странном смятении. Приема сегодня, вроде бы, не было, но он все равно навел порядок, проверил, всё ли на месте, зачем-то почистил парадный костюм и особенно тщательно умылся. Вот уже и вечер наступил, пора укладываться, а Теодор Карлович спать совсем не хотел. Он поднялся на чердак, чтобы немножко поговорить с луной, но она бросила в него горсть лунных зайчиков и, заговорщицки подмигнув, укрылась в облаках. Зайчики немножко поскакали по стенам, приглашая поиграть в догонялки, но Теодору Карловичу отчего-то не хотелось. Он повздыхал немножко и уже совсем собрался спуститься вниз и лечь спать, как вдруг услышал, что его зовут. Это случилось впервые за его одинокую жизнь в Доме, и он сначала замер, прислушиваясь, а потом, когда зов повторился, стремглав бросился вниз по ступенькам - он узнал голос. Это был Старый Хозяин. "Нашелся, - одобрительно улыбнулся он, - вот и хорошо. А я к тебе гостей привел, иди встречай!" - и он подтолкнул Теодора Карловича к входной двери. Дверь была открыта, и Теодор Карлович медленно пошел к порогу - за него ведь ступать было запрещено.
У крыльца стояли двое - мужчина и женщина.Сердце Теодора Карловича застучало громко, так, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди, а потом вдруг остановилось. Он почти перестал дышать. Он очень боялся поверить.
***
Карл и Майя стояли и ждали. Тот, кто привел их сюда, был сед, высок и молчалив. Он вышел к ним из непролазной чащи, когда они совсем уже потеряли надежду хоть что-нибудь разузнать о сыне. Обычно Майя, встретив путника, кидалась к нему с расспросами, но путники либо отвечали, что никаких маленьких мальчиков, гуляющих без взрослых в лесу, они не видели, либо шарахались от нее, как от сумасшедшей. А когда этот старик вышел им навстречу, Майя почему-то замерла, а потом низко поклонилась. Поклонился и Карл. А встречный улыбнулся и сказал: "Это хорошо, что вы пришли. Малыш вас очень ждет, а я уже и не надеялся". Повернулся и пошел. А Карл и Майя за ним.
И вот теперь они стоят перед этим домом, который скорей напоминает замок знатного господина, и ждут.
Послышались шаги, и на порог вышел маленький человек. Кривые ножки, огромная голова. Карлик. Он стоял на пороге и глядел на пришельцев. А потом тонким детским голоском тихо спросил:
- Мама, это ты?
- Сыночек! - закричала Майя и бросилась к карлику.
И тут на пороге возник Хозяин. Посохом своим он преградил Майе вход в дом.
- Постой, дочь морского короля. И ты, и твой муж, должны знать: в этот дом можно войти, но выйти отсюда нельзя. Никогда и ни по какой причине. Поэтому прежде чем ты шагнешь за порог, подумай, хочешь ли ты этого.
- А сын? - спросила Майя. - Я могу забрать своего сына?
- Он уже вошел, - тихо, но веско сказал Хозяин.
- А если он выйдет? - Карл подошел ближе.
- Ты хочешь проверить, что будет? Уверен? - Хозяин взглянул на Карла в упор. Карл промолчал. А Майя подняла глаза на старца, отвела посох, шагнула за порог и подхватила сына на руки.Она целовала его куда придется, гладила по бесцветным волосам, тискала, называла ласковыми именами, которые накопились в ней за годы разлуки. А малыш вцепился в нее, как тогда, когда они бежали от злых людей, обхватил за шею и повторял только одно: "Мама! Мамочка!". И оба плакали.
А Карл стоял как вкопанный и думал, что если он сейчас переступит порог, то никогда уже не увидит моря. И никогда не встретит живого человека. И все, что ему останется - жена и сын. Сумеет ли он быть счастливым, отрекшись от всей остальной жизни? Сумеет ли не упрекнуть в этом Майю? Старик испытующе смотрел на него, а он не знал, что делать.
Майя что-то почувствовала. Она на минуту оторвала взгляд от сына и повернулась к Карлу. Ничего не спросила, только глядела, и в глазах ее трепетал страх.
- Мама, а это отец? - спросил вдруг малыш. Майя кивнула и прижала его к себе покрепче.
- Здравствуй, сынок, - хрипло проговорил Карл.
- Папа, иди к нам! - позвал малыш, и добавил: - Я помню, тебя зовут Карл. А я - Теодор Карлович! - и он радостно рассмеялся.
Карл набрал в легкие побольше воздуха, сжал кулаки и шагнул через порог.
Хозяин закрыл за ними дверь и облегченно выдохнул. Потом поглядел на небо и помахал Луне посохом. Луна довольно улыбнулась и укрылась ажурными облаками.
Родителей своих Теодор Карлович толком не помнит. Про отца помнит только, что звали его Карл и был он рыбаком, пока не утонул. А мать… Мать была то ли фея, то ли ведьма, а может, и вовсе русалка - однако жила с людьми. Теодор Карлович даже считал себя человеком. Пока не случилось то, что случилось.
Весенним холодным днем, когда солнце выжигало глаза, а ветер вымораживал сердце, мать, растрепанная и перепуганная, влетела во двор, где Теодор Карлович лепил куличики на берегу большой лужи у крыльца, схватила его на руки и через огород понеслась к лесу. Теодору Карловичу стало страшно, он что было сил вцепился в мать и уткнулся носом в ее плечо. Сначала она бежала быстро, очень быстро. Потом стала уставать. Наконец, остановилась, спустила малыша с рук и велела бежать, не оглядываясь. «Помни, - сказала еще, - Тебя зовут Теодор, отец твой - Карл, а меня зовут Майя. Ну, беги!» - мать поцеловала его, развернула за плечи и легонько подтолкнула в сторону леса. Теодор Карлович побежал. За спиной слышался топот и раздавались злобные хриплые голоса. Потом он услышал голос матери - непривычно холодный и страшный. Полыхнуло зеленым - и все стихло. Но Теодор Карлович все равно бежал на кривых своих ножках, бежал как мог, изо всех сил. Долго. Он был очень послушный малыш. А потом он упал.
Что было дальше, Теодор Карлович не помнил. Помнил только, как сквозь сон видел какие-то тени. Тени склонились над ним и сочувственно покачивались. Он сказал им: «Я Теодор, мой папа Карл, а маму зовут Майя». И больше ничего сказать не смог. Но этого было достаточно. Тени закачались быстрее, потом закружились, потом…
Потом Теодор Карлович оказался тут, в Доме и познакомился со Старым Хозяином. Он сказал ему то же, что и теням. Старый Хозяин улыбнулся: "Значит, Теодор Карлович ты. А мама, стало быть, Майя. Помню я ее совсем маленькой. И деда твоего знавал, да. Могучий старик! Ну что ж, будем знакомы!" - и погладил малыша по голове.
Дом и Теодор Карлович быстро привыкли друг к другу, и малышу было совсем нетрудно соблюдать Главное Правило: никогда не выходить за порог. Кроме того, Дом был построен так, что внутри располагался маленький садик. Там можно Старый Хозяин был с ним ласков, рассказывал сказки, угощал всякими вкусностями. Но Теодор Карлович все равно сильно скучал по маме. Однажды он спросил у Старого Хозяина, нельзя ли её навестить. Или лучше пригласить в Дом. Старый Хозяин ответил, что в Дом может прийти любой. А вот выйти из Дома нельзя. Такое правило. И Теодор Карлович стал изо всех сил надеяться, что мама однажды придет.
Когда Теодор Карлович немного подрос… точнее, повзрослел, Старый Хозяин научил его ухаживать за Домом и правильно готовиться к Празднику. Теодор Карлович во всем его слушался, и однажды, после очередного праздника, Старый Хозяин внимательно посмотрел на него и сказал:
- Ну вот, ты теперь все знаешь и умеешь. С этого дня ты тут Хозяин. - Протянул руку, погладил Теодора Карловича по голове, вздохнул: - Бедный малыш!
Больше Теодор Карлович его не видел.
***
Сегодня хорошая ночь. Сегодня Праздник. Будут гости.
Теодор Карлович идет готовиться к приему. Чистит кафтанчик, надевает пудреный паричок, достает из кладовочки жезл мажордома. Деловито ковыляет по дому, проверяет, заправлены ли свечи в светильники, сняты ли чехлы с мебели, не запылились ли картины на стенах. Потом идет в столовую. Стол накрыт по всем правилам. Потом - в парадную залу. И там все готово. Вот и хорошо, думает Теодор Карлович. Вот и славно. Он становится посреди залы, напротив окна, и замирает. Жезл свой держит прямо перед собой на вытянутых руках. Короткие его ручки слегка подрагивают: жезл тяжеловат.
За окном сияет полная Луна. Она плывет по ясному небу и ласково улыбается Теодору Карловичу. Они добрые друзья. Но сейчас он не улыбается в ответ. Наконец Луна догадывается, чего ждет от нее Теодор Карлович, и касается лучом верхушки жезла. Лунные зайчики разбегаются по залу, и Теодор Карлович торжественно опускает жезл. Раздается звон, свечи разом загораются по всему дому. Дом моментально заполняется гостями. Кого только тут нет: феи и эльфы, гоблины и гномы, лешие и водяные, кентавры и дриады, горгульи и, вроде, даже парочка вервольфов. Шум, гам, топот, смех. Бурные встречи старинных друзей. Подчеркнуто вежливые поклоны в сторону старинных врагов. В этом доме вражде не место.
Теодор Карлович кивает и улыбается в ответ на сердечные приветствия гостей, тактично дает им немного побеседовать между собой, затем снова три раза ударяет по полу жезлом.
- Друзья! - раздается бархатный бас. Трудно сказать, откуда он исходит, он заполняет все пространство дома. Все замолкают. - Друзья мои! Я так рад, что вы пришли сегодня. Рад тому, что вы еще есть. Веселитесь, дорогие мои, и помните: когда станет совсем невозможно жить рядом с людьми, вам есть куда прийти. Здесь вам всегда рады.
Раздается веселая музыка, и гости шумной толпой направляются в обеденный зал. Теодор Карлович внимательно следит, чтобы всем хватило места и угощения. Веселый пир продолжается недолго - из соседнего зала звучит веселая музыка, и гости наперегонки кидаются танцевать. Теодор Карлович с помощью жезла наводит порядок в столовой. Ну вот, теперь можно немного передохнуть.
Теодор Карлович поднимается на чердак. У дома стеклянная крыша, и лунный свет беспрепятственно заполняет пространство. Теодор Карлович снимает паричок, ерошит бесцветный ежик волос и садится на низенькую табуреточку у чердачного окна. Луна подмигивает ему. И он подмигивает в ответ.
- Знаешь, - говорит он Луне, - я только об одном жалею - что мама осталась там. Ей бы здесь понравилось. Здесь так тихо в обычные дни. А на праздник все свои приходят, никто никого не обижает - Старый Хозяин не велел, и я не позволяю. Но она, наверное, слишком любит людей. - Луна сочувственно кивает. - Ты ведь увидишь ее сегодня, да? Она в полнолуние всегда гуляет по берегу. - Луна кивает теперь утвердительно. - Ну, вот как увидишь, скажи ей, что я здесь всегда буду ее ждать, ладно?
Они немножко молчат, только лунные зайчики прыгают по стенам. Потом Теодор Карлович надевает паричок, встает, машет Луне рукой и идет вниз. Хозяин не должен надолго оставлять своих гостей. Луна вздыхает тихонько и ласково гладит его по большой шишковатой голове лучом. «Сиротка!» - шепчет ему вслед Луна. «Бедный малютка!» - шелестят лунные зайчики. Но Теодор Карлович этого не слышит - он сосредоточенно спускается, скрипя ступеньками. Праздник в разгаре - феи кружатся с эльфами под потолком, горгульи отплясывают с гоблинами. Вервольфы поют у окна, не отрывая взглядов от Луны. Все счастливы.
Теодор Карлович важно прохаживается среди гостей, улыбаясь, перекидываясь с ними парой-тройкой слов, а иногда останавливается поболтать подольше. Но вот слышен крик петуха. Гости прощаются и исчезают. Свечи гаснут. Луна уплывает за горизонт.
Теодор Карлович остается один. Совсем один.
Майя
Ранней весной расцветает любовь человеческая. А моя расцвела поздней осенью. Пела я ночью ноябрьской на берегу и не заметила, как подкрался ко мне человек. Подкрался, как замер за валуном, глядя неподвижными, серыми как сталь глазами. Ничего не замечала я, когда пела. А как закончила песнь на рассвете, вышел он из-за камня - и заметила я его. Взглянула в глаза - замерла, будто окаменела. В груди у меня что-то сжалось, а потом словно цветок огненный расцвел. Только тут поняла я, что значит - быть живою. И поняла - врут, будто нет души у морских дев. Просто спит она, некому разбудить ее. А во мне душа расцвела огнем, и принадлежала она тому, кто стоял напротив. Не уходи, попросил он тихо. Не могу, сказала я, отец не отпустит, и больно стало юной моей душе. Тогда я буду сюда приходить и ждать, когда ты вернешься, сказал человек. И приходил каждую ночь. И я для него пела. А потом он целовал меня, и с каждым разом все горячее были поцелуи, все горше была разлука. И однажды так больно стало душе моей, что поплыла я к отцу и умолила его отпустить меня к людям. Отец мой, король морской, поначалу рассердился, нахмурился, но, подумав, решил: вольна я поступать как угодно, только потом помощи у него просить чтоб не смела. Последнее, что сделаю для тебя, сказал еще, позволю тебе взять с собой со дна морского, что пожелаешь - и велел выбирать. Много сокровищ на дне морском, но выбрала я только два: вечную юность для суженого и вечное детство для наших детей. Девы морские ведь не стареют, и больно мне будет терять любимых, а кроме них, ничего мне больше не нужно, так рассудила я. Отец покачал головой и вздохнул, мол, умом ты, дочь, никогда не блистала. Однако, возражать не стал. А потом вздохнул и добавил: «Помни: ты можешь вернуться домой, но только однажды. И только одна. И, если вернешься, забудешь все, что было с тобой на земле, будто не было ничего». Поклонилась я отцу, поцеловала его и ушла с милым моим Карлом к людям.
Семь лет прожили мы на земле. Семь лет плясала я на лугу среди цветов и пела жаворонкам песни о счастье. А на восьмой год родился у нас сыночек - пригожий да умненький, каких и на свете-то не бывает. Пять лет рос он, а потом перестал: так и остался маленьким моим мальчиком. Соседки охали да вздыхали, а я была рада - навсегда мое счастье, навеки.
Только люди чужого счастья не любят. Поползли по деревне слухи, мол, женился Карл на колдунье, вон сколько лет живут, а хоть бы морщинка появилась на их лицах. Да и Карлу в уши нашептали: оттого, дескать, сын не растет, что жена колдунья. Посмеялся он, да мне рассказал. И я вместе с ним посмеялась: откуда, говорю, людям знать, что это не горе, а дар Короля Морского - вечное детство для нашего сына. Как узнал Карл, что это я сына на такую судьбу обрекла, запечалился-загоревал. Вот, говорит, какова, значит, плата за вечную юность и твою любовь! Дура ты у меня, говорит, русалочка. Всё счастье родительское в том, чтоб детки выросли, возмужали, чтоб сын родителям помощником стал и опорой. Пойди, говорит, к отцу, упроси его забрать свой дар, пусть вырастет наш сынок, как другие человечьи дети. Тут уж я заплакала-зарыдала и призналась, что, коли вернусь к отцу, не дождутся меня на земле обратно, всех забуду, останусь навеки в море. Что ж, придется мне идти, сказал муж мой любимый, встал, собрался и уплыл искать встречи с тестем, чтобы стал наш сын человеком, чтобы вырос однажды в мужчину. Три дня ждала я его на берегу, три месяца не спала ночами, три года песен не пела. Не вернулся мой Карл обратно.
Я бы в море ушла, к отцу, да сына на кого оставить? Не было у нас друзей в деревне, не любили нас за наше счастье. Да и Карла душа моя слышала. Чуяла, жив он, знала, вернется. И ждала его, ловила рыбу, и жила как вдовая рыбачка. А ночами на берег ходила - пела песни да в море купалась, чтобы помнить, что я - русалка, дочь Короля, морская королевна. Значит, море отдаст мне Карла.
И однажды на берегу повстречала я старого Якоба. Злой и жадный был старый Якоб, до чужого добра охочий. Вышел он из-за серого камня, преградил мне к морю дорогу и сказал: или будешь моею - Карл твой все равно не вернется - или я раззвоню по деревне, что наводишь на людей ты порчу. И тебя, и твоего мальчишку ждет тогда незавидная доля. Засмеялась я, повела рукою - ветром сдуло Якоба с дороги.
Не забыл униженья Якоб - не прошло и недели после нашей встречи у серого камня, как исполнил он обещанье. У ручья набирала я воду, слышу - шум, оглянулась - люди. Кто с рогатиной, кто с дубиной, кто со скалкой, а двое - с сетью. И кричат: ловите колдунью! Сетью крепко опутайте руки - и дубиной ее покрепче, чтоб не смела колдовать у нас в деревне! А потом, говорили люди, как поймаем ее, мерзавку, заберем и ее уродца, продадим циркачам бродячим - пусть попляшет он на канате, пусть он сгинет, ведьмино отродье!
Мне себя не жалко нисколько, а за сына я испугалась. Обернулась серой чайкой - и к дому. У ворот вернула себе облик свой, чтобы не пугать малыша, на руки его подхватила - и бегом из деревни, к лесу. Слышу - бегут за мной люди, не отстают. А сил у меня все меньше. Сыночек сидит на руках, прижался, как зайчик, личиком в плечо мне уткнулся и не дышит почти от страха. Добежала почти до леса, чувствую - все, дальше шагу не шагну. Опустила я тогда малыша с рук и сказала ему, как зовут его, кто его родители, чтобы он помнил об этом крепко, чтобы не забывал нас. Велела в лес бежать - там сыну моему пропасть не дадут, лишь бы правильно имя мое назвал - Майя. Пусть помогут духи лесные внуку короля морского. И побежал мой сыночек сам, навстречу своей судьбе. А я повернулась к людям лицом и все оставшиеся силы вложила в заклятие.
***
Убить их силы мне не хватило, да и не хотела я, неплохими они соседями были, хоть и не любили нас, а все-таки малыша моего жалели. А жестокость… с людьми такое бывает, вспомнят потом - устыдятся.
А все-таки рухнули они все на траву и заснули мертвецким сном. Три дня таким сном спят, и после ничего не помнят. И я без сил опустилась на землю. К ночи только сумела встать, пошла сыночка искать. Долго бродила, звала его, плакала, духов лесных заклинала вернуть мне сына. Да сколько ни бродила, сколько ни звала, не откликнулся мой малыш, и лес не сказал мне, где он.
Потеряла я всех, кого любила. Карл ушел и не знала я, вернется ль. Малыша лесные духи забрали. И душа моя увяла, засохла. Нечего стало мне на земле делать. Пришла я на берег морской и решила к отцу вернуться. Снова буду в волнах плескаться, выбирать жемчужины из раковин, в бури наблюдать, как тонут лодки и идут на дно большие корабли. И забуду, все, что было здесь, забуду! И сыночка моего, и Карла…
… И сыночка моего, и Карла? Страшно мне стало, так страшно, не передать. Как забыть то, что и есть - твоя душа? А ведь оба они живые, я это чувствовала, знала! И как могла я оставить землю, если есть хоть малая надежда, что они найдутся, что мы снова будем вместе!
Так и стала я жить у моря. Днем летаю по свету чайкой, ночью возвращаюсь на берег, где впервые с Карлом повстречалась. Сажусь на холодный камень и пою каждую ночь три песни: грустную - о разлуке с любимым, веселую - о грядущей встрече, колыбельную - чтоб сыночку спалось слаще. Гляжу на луну - и пою. Говорю ей, присмотри за сыном, ты ведь видишь, где он, хоть и не скажешь. А луна мне тихонько кивает и печально улыбается с неба.
Карл
Вечереет. Солнце спускается в море. Карл стоит на скале и смотрит вниз. Сердится море, бьет волнами о берег, и ветер сдирает кожу с просоленного морскою водою лица. Но Карл этого не замечает. Он вглядывается в кромку воды, он ждет. Сам не знает теперь, чего. Когда-то вот так же стоял он и ждал, когда появится Майя. Тогда он не знал ее имени, и не мечтал узнать - он ведь простой рыбак, а она дочь короля моря. Но полюбил он ее уже тогда - лишь только услышал дивную песню. А за что она его полюбила - он и сам как следует не знает. Только полюбила - и ушла с ним к людям. Много времени прошло с тех пор, бесчисленно волн разбилось о берег, и обкатала вода острые камни, что сыпались из-под его ног, когда бежал он утром в деревню и нес на руках свою Майю.
Был в деревне сегодня Карл, видел заброшенный дом - даже дверь не закрыта, а забор весь амулетами увешан. «Ведьмой оказалась твоя жена, - проскрипел старый Якоб в ответ на вопрос, куда пропали жена и сын, - ведьмой, жестокой и злой. Навела она порчу на Петера, что жил на краю деревни, и умер Петер от неизвестной болезни. Тогда прогнали мы твою жену, жаль, не убили, теперь вот боимся, вдруг вернется. А сынка вашего убогого она с собой забрала». И засмеялся Якоб так злобно, что Карл еле удержался, чтоб его не ударить. Убил бы, уж больно хил стал старый Якоб.
Стоит Карл на скале и думает, что лучше бы он остался, не уходил десять лет назад в море. Ушел сына от горькой доли спасать, а потерял обоих - и его, и жену. Уж лучше бы сделал, как Майя хотела - остался бы сын навеки ребенком. Ведь и они не старели, ну и жили бы счастливо долгие годы. Нет, хотелось Карлу, чтобы вырос сын, чтобы крылья расправил, чтобы с ним в море ходил, хотел Карл научить его всему, что сам умеет, а как вырастет, женить, и чтобы внуков был полон дом. Ан, видно, не для тех, кто женится на русалках, такое счастье. Для них счастье другое. Ну что бы Карлу смириться! Где теперь их искать, да и есть ли еще надежда найти?
Карл стоит, смотрит и вспоминает, как вышел он в море и стал звать морского короля. Поднялся король из пучины вод, глянул на него и расхохотался: «Так вот на кого моя дочь меня променяла! Я сказал ей, пусть не смеет помощи просить, так она тебя прислала? Нет у нее отца, не стану я вам помогать, а что глупость ее бедой обернулась, так я ее предупреждал. Уходи, человек, не зли меня больше и не беспокой». Рассердился Карл, стал кричать на короля морского, обвинять его в жестокосердии и несправедливости. Нахмурился тот, трезубцем своим водную гладь рассек - и ушел на дно. А на море буря поднялась такая, что и во сне не приснится. Загудело море, заходило, подхватило Карлову лодчонку, завертело, закувыркало. Молния засверкала, гром грянул, дождь хлынул. Понял Карл, что не выйти ему живым из этой переделки, а все-таки не сдался. Три дня его по морю носило, лодку в щепки поломало, одно весло осталось, за него Карл и уцепился. Как море угомонилось, взглянул Карл на небо, вспомнил о семье своей - и сознание потерял.
Вспоминает Карл и ту, что спасла его. Была она королевской дочкой, проплывала мимо на прогулочном кораблике, подобрала его, выходила, а пока выхаживала - полюбила. Как просила его остаться! Каких только радостей не обещала! Королем посулила сделать. Не смог Карл забыть свою Майю, ушел из покоев королевны искать дорогу домой. И дорогу эту вспоминает Карл - ох, и длинной же она оказалась! Побывал он в таких странах, что и представить себе не мог. Повидал такое, что глаз не оторвать, и такое, что лучше бы никогда не видеть. И все это время он думал о них - о своей Майе и малыше Теодоре. Так долго он шел к ним, зная, что они дождутся - такие же, как в день его отплытия. И всё путешествие покажется Карлу страшным, тяжелым сном, который закончился наконец. Пусть сын остается ребенком - это и к лучшему, больше ничего и не надо, лишь бы ждали они его на пороге, когда распахнет он калитку.
А теперь их нет, печалится Карл, теперь ничего не осталось. Только чайки кружатся над морем, кричат, будто плачут. Видно, не вынесла Майя разлуки, вернулась к отцу. А что с малышом Теодором стало, страшно Карлу представить, и он старается не думать об этом. Вот дождется он ночи, войдет в морскую воду и станет ближе к любимой. А земля без нее и сына ему ни к чему.
Так он стоит, глядит на закат и ждет, когда он погаснет. Вот уж последний луч растворяется в небе, бледная всходит луна, звезды яркие светят. Карл начинает медленно спускаться к морю. И вдруг - слышит песню. Печальна та песня, поется в ней о разлуке. Голос Карл узнает, но не верит ушам. Не верит, а заторопился, спешит, спотыкаясь к морю. И вторая песня зазвучала под луною - веселая, о встрече с любимым после долгой разлуки. Со всех ног мчится Карл на голос! А голос третью песню заводит - баюкает сына. Выбегает Карл на берег и видит: сидит у воды его Майя, на луну смотрит, колыбельную поет. Подхватил он ее, закружил - чуть по шее не огрёб! А рука у морских дев тяжелая! Замахнулась Майя, да вовремя остановилась, узнала. Рассказала Карлу о сыне, о том, как бежали из деревни, о том, как в лесу он потерялся. Плачет, остановиться не может.
Решил Карл: пойдем сына искать. Если жив он, найдем, раз мы с тобой через столько лет встретились. Майя кивает сквозь слезы, хоть сейчас готова идти. Они сейчас и идут - ничто больше не держит их на морском берегу. Как тридцать лет назад, Карл подхватывает жену на руки и движется вверх, растворяясь во тьме.
Луна раздвигает облака и освещает им дорогу.
Вместе
Этой ночью Теодору Карловичу не спалось. Весь день он бродил по Дому в каком-то странном смятении. Приема сегодня, вроде бы, не было, но он все равно навел порядок, проверил, всё ли на месте, зачем-то почистил парадный костюм и особенно тщательно умылся. Вот уже и вечер наступил, пора укладываться, а Теодор Карлович спать совсем не хотел. Он поднялся на чердак, чтобы немножко поговорить с луной, но она бросила в него горсть лунных зайчиков и, заговорщицки подмигнув, укрылась в облаках. Зайчики немножко поскакали по стенам, приглашая поиграть в догонялки, но Теодору Карловичу отчего-то не хотелось. Он повздыхал немножко и уже совсем собрался спуститься вниз и лечь спать, как вдруг услышал, что его зовут. Это случилось впервые за его одинокую жизнь в Доме, и он сначала замер, прислушиваясь, а потом, когда зов повторился, стремглав бросился вниз по ступенькам - он узнал голос. Это был Старый Хозяин. "Нашелся, - одобрительно улыбнулся он, - вот и хорошо. А я к тебе гостей привел, иди встречай!" - и он подтолкнул Теодора Карловича к входной двери. Дверь была открыта, и Теодор Карлович медленно пошел к порогу - за него ведь ступать было запрещено.
У крыльца стояли двое - мужчина и женщина.Сердце Теодора Карловича застучало громко, так, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди, а потом вдруг остановилось. Он почти перестал дышать. Он очень боялся поверить.
***
Карл и Майя стояли и ждали. Тот, кто привел их сюда, был сед, высок и молчалив. Он вышел к ним из непролазной чащи, когда они совсем уже потеряли надежду хоть что-нибудь разузнать о сыне. Обычно Майя, встретив путника, кидалась к нему с расспросами, но путники либо отвечали, что никаких маленьких мальчиков, гуляющих без взрослых в лесу, они не видели, либо шарахались от нее, как от сумасшедшей. А когда этот старик вышел им навстречу, Майя почему-то замерла, а потом низко поклонилась. Поклонился и Карл. А встречный улыбнулся и сказал: "Это хорошо, что вы пришли. Малыш вас очень ждет, а я уже и не надеялся". Повернулся и пошел. А Карл и Майя за ним.
И вот теперь они стоят перед этим домом, который скорей напоминает замок знатного господина, и ждут.
Послышались шаги, и на порог вышел маленький человек. Кривые ножки, огромная голова. Карлик. Он стоял на пороге и глядел на пришельцев. А потом тонким детским голоском тихо спросил:
- Мама, это ты?
- Сыночек! - закричала Майя и бросилась к карлику.
И тут на пороге возник Хозяин. Посохом своим он преградил Майе вход в дом.
- Постой, дочь морского короля. И ты, и твой муж, должны знать: в этот дом можно войти, но выйти отсюда нельзя. Никогда и ни по какой причине. Поэтому прежде чем ты шагнешь за порог, подумай, хочешь ли ты этого.
- А сын? - спросила Майя. - Я могу забрать своего сына?
- Он уже вошел, - тихо, но веско сказал Хозяин.
- А если он выйдет? - Карл подошел ближе.
- Ты хочешь проверить, что будет? Уверен? - Хозяин взглянул на Карла в упор. Карл промолчал. А Майя подняла глаза на старца, отвела посох, шагнула за порог и подхватила сына на руки.Она целовала его куда придется, гладила по бесцветным волосам, тискала, называла ласковыми именами, которые накопились в ней за годы разлуки. А малыш вцепился в нее, как тогда, когда они бежали от злых людей, обхватил за шею и повторял только одно: "Мама! Мамочка!". И оба плакали.
А Карл стоял как вкопанный и думал, что если он сейчас переступит порог, то никогда уже не увидит моря. И никогда не встретит живого человека. И все, что ему останется - жена и сын. Сумеет ли он быть счастливым, отрекшись от всей остальной жизни? Сумеет ли не упрекнуть в этом Майю? Старик испытующе смотрел на него, а он не знал, что делать.
Майя что-то почувствовала. Она на минуту оторвала взгляд от сына и повернулась к Карлу. Ничего не спросила, только глядела, и в глазах ее трепетал страх.
- Мама, а это отец? - спросил вдруг малыш. Майя кивнула и прижала его к себе покрепче.
- Здравствуй, сынок, - хрипло проговорил Карл.
- Папа, иди к нам! - позвал малыш, и добавил: - Я помню, тебя зовут Карл. А я - Теодор Карлович! - и он радостно рассмеялся.
Карл набрал в легкие побольше воздуха, сжал кулаки и шагнул через порог.
Хозяин закрыл за ними дверь и облегченно выдохнул. Потом поглядел на небо и помахал Луне посохом. Луна довольно улыбнулась и укрылась ажурными облаками.