О таланте и краткости
Хулиганство! Детям после 16.
- Нуте-с, Натали, ангел мой, как Вам понравился наш сонет?
- Ах, Александр Сергеевич, милый, Вы были прекрасны! Так коротко, точно и... нежно...
- Именно-с! Да здравствует литература! - поэт довольно потянулся, закурил и накинул халат. - Я всегда говорил, что краткость - сестра таланта. Буквально во всем. Сонетец с утра необходим для настроения, четырнадцать отточенных движений - и привычно великолепный результат. Далее можно совершать променад и прочие посещения.
- Как променад? А я?
- Звезда моя, не будьте эгоисткой! Солнце русской литературы должно светить всем! Это мой долг, поймите, - везде и всюду, не щадя себя и в любых условиях приобщать людей к своему высокому, неколебимому искусству, навещать страждущих, одиноких и жаждущих утешения, которым просто необходимо открыть неистощимые возможности языка и сладость живительного сока поэзии.
- Александр, а Ваша поэзия могла бы быть не столь живительна? А то мы с княгиней Волконской не можем встретиться в семейном кругу без того, чтобы детей не перепутать.
- Натали, душа моя, Ваши гиперболы и метафоры меня положительно восхищают. Особенно Ваша левая гипербола... Простите, отвлекся. Так вот, ангел мой: снизойдите же к напряженности моего вдохновенного труда. Ведь я практически не знаю отдыха и передышки - там сонет, здесь посвящение, тут эпиграмма. Покурил, вымыл перо, застегнул чернильницу и дальше! Ибо желающих много, а солнце одно!
- Милый друг, но чем же мне прикажете заниматься в то время, когда Вы так расточительно тратите капли своего таланта?!
- Это у Державина уже капли, звезда моя, ибо возраст. А у меня, как Вы многократно убеждались, талант бьет струей и всегда в цель! Что же до Вас... Отчего б Вам не попозировать сегодня для портрету? После утреннего сонета Вы только соображаете плохо, а вот выглядите хорошо.
- Для портрету позировать - это только до обеда хватит. А после? Опять скучать в одиночестве, пока Ваш хорей не устанет и Вы домой не вернетесь? Анна Петровна, кстати, мне тоже жаловалась, что Вы ее совсем позабыли и посвящений в ее альбом уж больше не пишете.
- Ваша Анна Петровна, душа моя, сама не знает, чего хочет. Я уж ей посвящений посвятил - и на коленях, и на балконе... Так нет же ж, ей еще непременно на рояле надобно, не токмо поэзией заниматься, а чтоб непременно под музычку! Тут уж я и сказал, мол, желаете романсов, Анна Петровна, так ищите композитора, вон юный Глинка под дверью у Вас томится, а для моего ямба другие ценительницы найдутся.
- А Вы слышали последнюю молву, милый? В Петербурге новый доктор объявился и сразу вошел в моду, к нему весь бомонд ездит. Лечит, говорят, только задушевными беседами, но вылечивает от всего!
- Сколько ж ему приходится беседовать?? Впрочем, пускай - вот и съездите к нему, ангел мой, заодно и поговорите, и развеетесь. А как, говорите, его зовут?
- Дантес.
Вечером супруга поэта вернулась задумчива, на следующий день - грустна, на третий день отказалась от сонета и потребовала себе оды. В пяти частях. С длииииинным прологом.
- Помилуйте, душа моя! - поэт от неожиданности нарисовал свой силуэт на полях. Шесть раз. - Нет, Вы только посмотрите, какой профиль, прям не профиль, а национальное достояние... Извините, отвлекся. Так вот, ангел мой, где ж это видано, чтоб одной женщине - и вдруг сразу оду? Да еще и с прологом! А где я потом сил на все прочее свое творчество найду?! А поклонницы ждут, знаете ли, репутацию надо поддерживать, сто эпиграмм, не сходя с места, и все такое... Да и к чему Вам это? Долго ли умеючи!
- Умеючи - долго.
Поэт посмотрел на жену с изумлением. Натали посмотрела в ответ безмятежно, но твердо.
- Это где ж вы набрались такой крамолы, звезда моя?!
- Это не крамола, Александр, это монсиньор Дантес говорит, что нынче во Франции и во всем просвещенном мире так принято.
- Другим мужикам свой гекзаметр давать у них там принято! Слышали Вы о такой древнегреческой традиции, любовь моя? Увольте, Натали, нельзя ж во всем на западную моду полагаться!
- Почему же только на западную, милый друг... Монсиньор Дантес сказывал про индийский эпос, где восточные техники в особых видах поэзии применяются. Даже отрывки зачитывал, из сборника тамошних поэтов под названием "Камасутра".
- Ангел мой, ну о чем Вы говорите? Откуда у индейцев поэзия, кочевой народ, живут в шалашах, ходят в перьях!
- Зато в лучших европейских домах, как говорит монсиньор Дантес, и в соавторстве творить никто зазорным не считает.
- Музицирование в четыре руки? Душа моя, выкиньте эти глупости из головы! Разве Вы можете себе всерьез представить, чтоб рядом с моим талантом кто-то еще смог пристойно выглядеть?! А Ваш Дантес уже и Анну Петровну мне совратил. Она теперь заявляет, что мои посвящения слишком кратки и быстро забываются. И что рондо на заднем сиденье кареты она отныне выслушивать отказывается, а желает исключительно персональных баллад, онегинской строфой затейливо писаных!
- Вот и мне монсиньор Дантес говорил, что хорошая поэзия меньше полутора часов вообще длиться не может...
- Опять Дантес?! Звезда моя, кому Вы больше верите - мне или ему?! Да когда я "Гавриилиаду" писал, он в женской груди источник полноценного питания видел! Да я ихним француженкам русскую поэзию ночи напролет переводил! И мой русский язык они надолго запоминали! Да я этого Дантеса своим ямбом на хокку разложу! В длину, ширину и глубину!
На следующее же утро поэт отправился в офис на Черной речке. За дверью с табличкой "Monsieur G.C. d'Anthès. BPhil, MD" состоялась историческая встреча, подробности которой достоверно неизвестны, поскольку были сильно искажены "очевидцами" под давлением цензуры. Известно только, что примерно в это же время в тихой деревеньке на берегу одного синего-синего моря поселился отшельник, навещать которого для приобщения к прекрасному люди приезжали со всех концов света. Из эпиграмм, одностиший и коротких посвящений авторства солнца русской поэзии с тех пор не издано ничего, зато время от времени появлялись изумительные баллады, поэмы и саги, приписываемые "народному творчеству".