Бабушкины воспоминания
Скоро год, как моей бабушки, Гавриловой Марии (Муси) Генриховны не стало. В 1999 году она написала воспоминания, среди которых, конечно, есть и рассказ о войне и эвакуации. Эти фрагменты публикую здесь. Все воспоминания, надеюсь, опубликую немного позже в сообществе so_rodichi. Воспоминания писались для детей и внуков, и поэтому все-таки требуют небольшой, но редактуры...
***
22 июня 1941 года мы готовились к экзамену по истории. Сидели, как всегда, в красном уголке, обложившись конспектами, книгами. Около 12 дня вбегает один из студентов и кричит: «Но радио объявили - война». Мы не сразу ему поверили, но поверить пришлось. Через час уже все услышали сообщение Молотова. Книги были оставлены. Двинулись в институт, но там никто ничего вразумительного сказать не мог.
Через пару дней нас отправили в колхоз помогать колхозникам.
В колхозе мы убирали далматскую ромашку, ромашка эта лечебная, растет высоким кустом, по несколько цветков. Проработали 2 недели и - в Харьков, возвращались пешком, транспорта никакого не было. По дороге нам встретились крестьяне, которые угоняли вглубь страны скот. Мы присоединились к ним. Очень устали, шли голодные, т. к. хлеб, который нам дали в колхозе, кончился. К вечеру сделали остановку, женщинам надо было доить коров, молоко лилось прямо на землю. Нас напоили парным молоком, дали хлеба и предложили двигаться дальше вместе с ними. Мы согласились.
Тревожная это была ночь. Прислушивались к каждому шороху. Боялись попасть к немцам.
Под утро женщины развели костер, поставили чугун с водой, варили мясо. Мы, проснувшись, собрались идти дальше, но они уговорили нас остаться поесть. Когда рассвело, по дороге проехала одна машина с красноармейцами, за ней другая. Несколько солдат спрыгнули, шагнули к костру прикурить. На наш вопрос далеко ли немцы, отвечали «к утру будут здесь». Услышав это, мы, захватив свои пожитки, отказавшись от еды, быстрым шагом отправились в путь. Куда он нас приведет - не знали. А привел он нас на железнодорожную станцию. Никого на ней мы не нашли, людей не было.
Потом из-за какого-то товарного состава показался мужчина. Это был станционный служащий. На наш вопрос, будет ли поезд на Харьков, ответил: «Если немец не прилетит, то вечером должен быть». Но немец прилетел, отбомбился и улетел. Мы прятались в стогах сена. К счастью от бомб никто не пострадал, железнодорожное полотно было целым и в 11 ночи в темноте (в вагонах свет не горел), поезд пришел, и мы поехали. Ехали молча, ни разговоров, ни шуток.
Прибыли в I час ночи в Харьков. За это время, что нас не было, Харьков изменился: противотанковые надолбы на улицах, патрули, проверяют пропуска. В ночное время ходить без пропуска уже нельзя было. Еле уговорили пропустить нас, показали свои студенческие билеты.
Несколько дней мы болтались в институте. Никто ничего вразумительного сказать не мог. Затем нас, как и студентов других вузов, послали на рытье противотанковых окопов. Копать было нелегко. Нами руководил какой-то военный. Окопы надо было рыть глубокие, определенной ширины. Мы копали, а над нашими головами пролетали немецкие самолеты. Бомбили железнодорожную станцию, но, к счастью, не попали в цель: недалеко от нас, от разорвавшейся бомбы образовалась огромная воронка, и мы ходили туда смотреть. Часть наших студентов все-таки попала под бомбежку. Одну студентку ранило и ее пришлось отнести в сельскую больницу. Мы возвращались в Харьков притихшие, испуганные...
***
В 1941 году, когда началась война, отец вступил в истребительный батальон, созданный при заводе им. Кирова, где он тогда работал. Там он и погиб в 1942 году, защищая город...
***
Военные годы... Наш курс выпустили досрочно, выдали дипломы, направление на работу. У меня было направление в Красноярский край. Добраться туда мне не довелось. Будучи оторванной от семьи, не имея денег (стипендию не выдали) я заехала в Славянск к дедушке с бабушкой. В это время комплектовался железнодорожный состав, и знакомые взяли меня с собой. Ехали мы в переполненном товарном вагоне, на нарах.
Посредине вагона стояла печка «буржуйка», на которой по очереди стряпали еду. Наш состав подцепили к платформе, на которой было заводское оборудование, дали паровоз и мы поехали...
Состав этот двигался не по расписанию, мог неделю стоять где-нибудь в степи, с отцепленным паровозом, затем без предупреждения, без гудка цепляли паровоз и мы, не останавливаясь, ехали дальше.
За два с половиной месяца добрались до Свердловска, куда прибыли 29 декабря 194I года. Дальше состав не шел. Не имея теплой одежды, денег, я вынуждена была со всеми остановиться в Свердловске. Ехать в Красноярск было и не в чем и не с чем.
Надо было думать о работе, так как хлеб уже выдавали по карточкам. Попыталась пойти в райздрав, но мне, «новоиспеченному» врачу, устроиться куда-либо было невозможно, так как врачи со стажем не имели работы, и мне просто сказали - работы нет. Знакомые помогли мне устроиться на работу на прославленный Уральский завод тяжелого машиностроения - УЗТМ. И вот, вместо врачебного кабинета, белого халата, я оказываюсь в кузнечнопрессовом цехе: шум, грохот, духота, снующие огромные подъемные краны, подающие детали танка с одного конца цеха в другой, в огромные нагревательные печи, температура в которых +180-2000С. Меня оформили контролером отдела технического контроля - ОТК. Первая моя рабочая смена оказалась ночной - с 20 до 8 часов. Работали тогда по 12 часов. Войдя в цех, я была оглушена, подавлена, растеряна.
Думала никогда мне не привыкнуть к этой работе, к этой обстановке. Рухнули мечты о врачебной деятельности... Но время и молодость сделали свое дело. Я привыкла, освоила нехитрую работу контролера и уже без страха и боязни ходила по цеху со своим пирометром (прибор, которым замеряют температуру в печах), следила, чтобы рабочий-нагревальщик поддерживал температуру в печи, заданную мастером. Нагревальщики - в большинстве старые уральцы (мы, эвакуированные называли их «челдонами») относились ко мне по-отцовски. Рассказывали об Урале, о себе, угощали печеной, на поду, картошкой. Меня окружали такие же, как я, эвакуированные, из Москвы, Ленинграда, Киева, Краматорска. Все мы очень тепло относились друг к другу. Меня, как самую младшую, опекали, морально поддерживали.
Жила я в то время на подселении в комнате, где кроме меня проживало еще 2 семьи - 8 человек. Спала на чужом сундуке, так как кровати у меня не было, да и ставить бы ее некуда было. Так жила около года. В конце 1942 года разыскала свою маму и сестренку, которые были эвакуированы в Северный Казахстан, жили и работали в совхозе. Я стала хлопотать, собирать документы, чтоб забрать их к себе. Для этого надо было получить для них пропуск, для въезда на Уралмаш, представить справку ЖКО, что есть жилплощадь. Мне пришлось побывать у военкома, который выдал справку, что мама жена военнослужащего, у депутата горсовета, начальника ЖКО. И тут мне помог один добрый человек - комендант жилищного отдела товарищ. Засыпкин. Он свел меня к одной женщине, имеющей комнату, и уговорил ее, чтоб она пустила к себе на подселение меня, маму и сестренку. Собрав все нужные документы, сообщила об этом маме и стала ждать... Чуть ли не каждый день ходила их встречать, так как сообщить мне точную дату приезда они не могли. Поезда ходили нерегулярно, с большим опозданием.
И вот в один из солнечных дней (был апрель месяц) иду по улице и вижу - какой-то мужчина катит тележку с вещами, рядом идут женщина с девочкой. Вгляделась... мама с сестренкой. Боже, какая же это была радость, и какие они были измученные, худые…
И вот мы стали жить у хозяйки комнаты. У одной стены стояла широкая кровать хозяйки, у другой - узенькая железная кровать, на которой спали мы втроем. Между нашими кроватями помещалась табуретка, на которой, по ночам, работал сапожник: днем он трудился в трудармии, а по ночам сапожничал. Над табуреткой свисала электрическая лампа в 200 свечей. Под «аккомпанемент» сапожного молотка и ослепляющий свет электролампы мы спали... Возмущаться было бесполезно. Хозяйка нам сказала: не устраивает - уходите.
А куда бы мы пошли?!
Но это еще не все. У нас украли хлебные карточки больше, чем на 10 дней. Мы знали, что это сделала дочь хозяйки - 13-ти летняя девочка, но как говорится, не пойман - не вор. 10 дней без хлеба! Трудные это были дни.
Как-то я встретила соседа по дому. Он мне сказал, что разводится с женой, она уезжает к своим родителям, а он уходит в общежитие. Я тут же помчалась к коменданту и этот добрый, порядочный человек снова помог нам. В освободившуюся комнату он вселил нас. Перейдя в эту комнату, мы в первую ночь уснули, как убитые. Проснулись - на дворе уже полдень. Не верилось, что мы одни, сами себе хозяева, что нет ни грохота молотка, не слепит глаза свет лампы... Теперь на работу уходила, выспавшись, отдохнув.
***
В цехе я познакомилась со своим будущим мужем - эвакуированным из Ленинграда инженером Николаем Ивановичем Гавриловым. Не смотря на то, что он был старше меня на 13 лет, мы как-то быстро подружились. Работали мы на одном участке.
Николай Иванович родился в 1906 году в городе Бологое Калининской области, окончил Московскую Военную Академию, получив специальность инженера-термиста. Работал на Ижорском заводе в Колпино (под Ленинградом). С последним самолетом, вместе с заводскими рабочими был вывезен в Свердловск на УЗТМ, Работал в кузнечнопрессовом цехе старшим мастером, затем - зам. начальника цеха. В цеху кроме нагревательных печей были печи для «отпуска» и «закалки» деталей. Закаливали детали в огромных металлических котлах, установленных на высоких опорах, вокруг котлов - площадка, на которой находился рабочий. Туда же, на площадку забиралась и я. Я должна была засекать время закалки. Часов у меня не было. Каждый раз я просила часы у Николая Ивановича. Скрепя сердцем он давал мне свои часы: огромные, золотые, карманные с закрывающейся крышкой, подарок его отца и он ими очень дорожил. Наверно, сердце у него замирало, видя, как я стою на площадке и то и дело открываю и закрываю часы. Боялся, что я их уроню в котел с маслом…
Будучи уже замужем, я часто подтрунивала над мужем: «Признайся, у тебя ведь сердце уходило в пятки, когда глядел, как я с часами расхаживаю по площадке?»
В 1943 году мы с Николаем Ивановичем поженились. Не было у нас ни свадьбы, ни обручальных колец, ни свадебного платья…
Расписались в ЗАГСе, простояли в очереди в магазин, где выдавали по талонам бутылку водки и пошли домой. Дома мама отварила картошки, сделала с капустой винегрет. Выпили по рюмочке, она нас поздравила. Таким был наш свадебный ужин...
Стали жить мы в нашей комнатушке вчетвером: я с Николаем, мама и сестренка. Комната эта была в деревянном домике барачного типа, без всяких удобств: ни кухни, ни прихожей не было. Был длинный общий коридор, который вел прямо в комнату. Отопление печное. Пока днем топишь (дровами) - тепло. За ночь комната остывала, и утром не хотелось вылезать из-под одеяла, так было холодно.
Чтобы как-то накормить семью, моя мама «моталась» по деревням, меняя носильные вещи на картошку, изредка удавалось поменять на подсолнечное масло, пшено. Хлеб в это время получали по карточкам: муж - 800 гр., мы втроем по 300 гр. Конечно, не доедали, вечно хотелось кушать, мечталось о чае с сахаром...
***
В 1944 году 23 сентября у нас родилась дочь Ларочка (Ларочка-уралочка). Назвала ее так в честь прекрасного душевного человека - Ларисы Васильевны - врача акушера-гинеколога, которая помогла мне родить здорового ребенка. Беременность у меня была тяжелая, с частыми обмороками. Сказывалось недоедание. Чтоб как-то поднять мне гемоглобин, она направила меня в заводской дом отдыха на озере Шарташ. «Только, смотри, не говори никому, что ты беременна. Беременных не принимают». Я, конечно, выполнила ее наказ.
Девчушка моя родилась здоровенькой, весом 3,5 кг. К этому времени маму с сестрой увез к себе брат, и мы остались втроем. Мужу зачастую приходилось работать по 24 часа (две смены). Вся тяжесть по дому лежала на мне. С ребенком на руках (колясок тогда не было) ходила и в молочную кухню, и в магазин за хлебом, за продуктами, выстаивала длинные очереди... Но все это ничто по сравнению с той радостью, с тем счастьем, которое доставлял ребенок.
***
Шел 1945 год. Везде, в очередях, на работе, на рынке, разговоры на одну тему: «Когда же конец войне?» Делились друг с другом прочитанным в газете, услышанным по радио. В нашей «хибаре» радио не было. Однажды утром, покормив ребенка, стала собирать ее на прогулку.
Открылась дверь, в комнату вбежала соседская девочка с криком:
«Тетя Муся, война кончилась, по радио сказали». Мы с ней обнялись, поцеловались. Одев ребенка, вышла на улицу. Моросил дождь. Это было 9 мая 1945 года. Отовсюду шли люди, поздравляли друг друга, плакали, целовались. Все спешили на заводскую площадь. Толпой шли с завода рабочие, служащие. Стихийно возник митинг...
Увидев среди выходящих с завода людей нашего папу, мы кинулись к нему. И опять объятия, слезы...