Голда Меир. "Моя жизнь"
http://lib.ru/MEMUARY/MEADEAST/meir.txt
------------------------------------------------------
Перевод с иврита Р. Зерновой
Предисловие и общая редакция Я. Цура
Чимкент: "Аурика", 1997. - 560 с; ил. - ("Женщина-миф")
(c) "Библиотека Алия", 1985
OCR Васильченко Сергей
------------------------------------------------------
Она была дочерью плотника из Киева - и премьер-министром. Она была
непримиримой, даже фанатичной и - при этом - очень человечной,
по-старомодному доброй и внимательной. Она закупала оружие и хорошо
разбиралась в нем - и сажала деревья в пустыне. Создавая и защищая маленькое
государство для своего народа, она многое изменила к лучшему во всем мире.
Она стала легендой нашего века, а может и не только нашего. Ее звали Голда
Меир. Голда - в переводе - золотая, Меир - озаряющая.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ДЕТСТВО
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОТРОЧЕСТВО
Я ВЫБИРАЮ ПАЛЕСТИНУ
НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
ПИОНЕРЫ И ПРОБЛЕМЫ
"МЫ БУДЕМ БОРОТЬСЯ ПРОТИВ ГИТЛЕРА"
БОРЬБА ПРОТИВ БРИТАНЦЕВ
У НАС ЕСТЬ СВОЕ ГОСУДАРСТВО
ПОСЛАННИК В МОСКВЕ
ПРАВО НА СУЩЕСТВОВАНИЕ
ДРУЖБА С АФРИКОЙ И ДРУГИМИ СТРАНАМИ
МЫ ОДИНОКИ
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР
ВОЙНА СУДНОГО ДНЯ
КОНЕЦ ПУТИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга, опубликованная в последние годы жизни Голды Меир
(1898-1978), не только верно отражает ее личность, но и точно передает ее
индивидуальный стиль. Голда не писала книгу, а диктовала ее, причем, как
обычно в разговоре, перескакивая с одной темы на другую, то пускаясь в
воспоминания, то набрасывая образы запомнившихся ей людей - и все это
вплеталось в канву очередной главы. Все, кто работал с Голдой и близко знал
ее, помнят, что она крайне редко собственноручно писала письма и никогда (за
исключением официальных речей на Генеральной Ассамблеи ООН или в Совете
Безопасности) не читала речей "по бумажке". Когда Голда обращалась с трибуны
к аудитории, перед ее глазами не было ни клочка бумаги. И несмотря на это -
а, может быть, благодаря этому - она была одним из самых замечательных
ораторов своего времени.
Голда Меир являлась одной из первых в мире женщин, достигших положения
главы правительства. До нее лишь на Цейлоне и в Индии правительства
возглавляли женщины - Сиримаво Бандаранаике и Индира Ганди. Но между ними и
Голдой Меир было принципиальное различие. Сиримаво Бандаранаике и Индира
Ганди, став лидерами своих стран, изо всех сил, доходя порой до жестокости,
стремились удержать единоличную власть. Голда же считала себя
представительницей своей партии - сионистской рабочей партии Израиля, к
которой принадлежала с юности. Она никогда не требовала от народа верности
себе лично, призывая лишь сохранять верность идеям, в которые верила сама. И
тут Голда не признавала никаких компромиссов. Мир для нее делился на черное
и белое; любой, кто не принимал ее мировоззрения, был противником,
идеологическим и личным.
В этой уверенности коренилась непримиримость Голды, характеризовавшая
весь ее политический путь. Голда никогда не боролась за посты и почетные
звания. Но раз взяв на себя ответственность за жизнь народа и страны, она
фанатично оберегала свои прерогативы.
Голда не принадлежала к феминисткам. Она достигла своего высокого
положения не потому, что была женщиной. На страницах этой книги Голда
вспоминает поговорку, бытовавшую в ее времена "Голда - единственный мужчина
в правительстве", - говорили тогда. С характерным для нее сарказмом Голда
замечает по этому поводу: "А если бы про одного из членов правительства
сказали, что он - единственная женщина в его составе, - как бы вы посмотрели
на это?"
И вместе с тем Голда была женщиной в полном смысле этого слова. Она
никогда не скрывала свою женственность, а напротив, гордилась ею. Она была
преданной, любящей матерью и бабушкой. Нередко даже в разгар тяжелейших
политических передряг Голда срывалась на день или полдня в киббуц Ревивим в
южном Негеве, где жили ее дочь и внуки. Она любила готовить и не упускала
случая заняться стряпней. Политическая "кухня Голды", которую столь часто
склоняли ее политические противники, имея в виду место, где в узком кругу
решаются важные политические дела, представляла собой самую доподлинную
кухню, где Голда обыкновенно пила кофе, курила одну сигарету за другой,
беседовала и советовалась с друзьями.
И по отношению к людям Голда зачастую вела себя типично по-женски. Ее
оценка людей нередко основывалась на иррациональных ощущениях, на природной
интуиции - и опять-таки, раз вынесши суждение о том или ином человеке, она
меняла его с колоссальным трудом. Голда умела завоевывать сердца. Общавшиеся
с нею люди быстро попадали под обаяние ее естественности и простоты, ее
таланта ясно и понятно излагать свои позиции. Журналисты любили встречаться
с нею. Она никогда не пряталась за спасительную формулировку - "на этот
вопрос ответа не последует". Если же Голда не хотела или ни могла ответить
на определенный вопрос, она всегда находила способ изменить направление
беседы или рассказывала анекдот, обрывавший нежелательный для нее разговор.
Мне вспоминаются два случая, когда Голде, исполнявшей тогда обязанности
министра иностранных дел, удалось привлечь на свою сторону политических
деятелей, отнюдь не являвшихся сторонниками сионизма и государства Израиль.
В шестидесятые годы, в продолжение одной из ее поездок в Рим, Голде
нанес визит ветеран итальянского социалистического движения Пьетро Ненни. Он
в тот период сближался с коммунистической партией и относился к сионизму
весьма прохладно. Я служил переводчиком во время их беседы - Пьетро Ненни
говорил по-французски, а Голда не знала других иностранных языков, кроме
английского. В начале беседы Ненни держался холодно и сдержанно. А по
прошествии двух часов, выходя из отеля, где остановилась Голда, Ненни уже
был убежденным другом Израиля - таким он и остался до конца своих дней.
Другой аналогичный случай произошел с французским министром иностранных
дел при президенте де Голле - Кувом де Мюрвилем. Голда в своей книге
определяет его как самого истого "англичанина" из всех политических деятелей
Франции. Это был холодный, умный и закрытый человек, сделавший карьеру
главным образом в арабских странах, особенно в Египте. Как Голде удалось
"разморозить" его, я никогда не мог понять. Но факт остается фактом -
встречаясь с Голдой, он раз от разу проявлял все большее понимание ее
позиций и, в конце концов, между ними установились почти дружеские
отношения.
* * *
В душе Голды жили воспоминания о погромах, виденных ею в детстве на юге
России, о нищенском существовании, которое влачила ее семья после эмиграции
в Америку в Милуоки. Отправляясь на встречу с папой римским, Голда
испытывала гордость от того, что она, дочь простого еврейского плотника,
представляет еврейский народ перед главой могущественной католической
церкви. Голда всегда гордилась своей принадлежностью к еврейству, и чувство
еврейской гордости оказало заметное влияние на ее политический курс, когда
она возглавляла правительство Израиля. Ни за что на свете не соглашалась она
на какие бы то ни было компромиссы, способные нанести урон чести
государства. Пожалуй, именно этим можно объяснить ее недостаточную гибкость,
недоверие, проявленное ею по отношению к намекам на возможность мирного
решения египетско-израильского конфликта, которые щедро разбрасывал Анвар
Садат в первые годы своего правления после смерти откровенно враждебного
Израилю честолюбивого и популярного в народе Гамаля Абдель Насера. Теми же
мотивами было продиктовано и отношение Голды к специальному представителю
Организации Объединенных Наций на Ближнем Востоке послу Яррингу, который
считал для себя позволительным пренебрегать честью Израиля ради того, чтобы
завоевать расположение египтян. Все подобные попытки Голда решительно
пресекала. По этой же причине Голда стала резкой противницей австрийского
канцлера Бруно Крайского, являвшегося ее коллегой по Социалистическому
интернационалу. Крайский унаследовал антисионистские взгляды от своих
предшественников по руководству социал-демократической партией Австрии,
подавляющее большинство которых также были евреями, отрицавшими сионизм и
еврейский национализм.
Чрезвычайно характерно для Голды ее отношение к африканцам.
Произошедшее при Голде сближение Израиля с черной Африкой не было только
политическим шагом. Голда симпатизировала африканским неграм, считая, что
они, как жертвы империалистической эксплуатации и расовой дискриминации,
являются для евреев братьями по несчастью: ведь евреи - единственный белый
народ, подвергшийся расовой дискриминации. В 1957 году, будучи израильским
послом в Париже, я сопровождал министра иностранных дел государства Израиль
Голду Меир в ее первой поездке по французской Западной Африке. Некоторые из
тогдашних африканских лидеров, в особенности Уфуэ-Буаньи из Берега Слоновой
Кости, остались в тесных дружественных отношениях с Голдой до конца ее
жизни. Правда, частые государственные перевороты в молодых африканских
государствах причинили Голде немало разочарований.
В тот период имя Голды стало легендарным на африканском континенте. Мне
привелось однажды ехать в сопровождении одного лишь шофера-африканца от
столицы Мали Бамако до столицы Гвинеи Конакри. По дороге мы несколько раз
оказывались на примитивных паромных переправах через реку Нигер. Африканцы,
встречавшиеся нам на этих переправах, спрашивали моего шофера, кто я такой и
откуда. Я не понимал разговора, который велся на местном наречии, но стоило
моему спутнику сказать, что я из Израиля, как тут же раздавались
восклицания: "А, Голда Меир!". Устный африканский телеграф быстро передавал
сообщения.
В бытность свою министром иностранных дел Голда успела создать мощную
систему помощи африканским странам, в первую очередь, в деле образования и
земледелия. Частично эта система функционирует и по сей день, несмотря на
разрыв дипломатических отношений, но прежде она действовала с большим
размахом. Африканцы видели в израильтянах не высокомерных белых
специалистов, а друзей, приехавших помогать им. Иерусалимские старожилы
помнят вечера песни и танца, которые устраивала у себя дома Голда, когда
приезжали делегации из стран черной Африки; там африканцы и израильтяне
плясали вместе, да и сама Голда вступала в хоровод.
В отношении Голды к жителям черной Африки было немало наивности. В
примитивном образе жизни африканцев Голда винила лишь колониальные державы,
забывая о силе местных предрассудков, которые предстали во всем безобразии
после того, как большинство народов Африки добились независимости. Голда
ждала от африканских лидеров самоотверженности, предельной самоотдачи,
преданности своему делу, а качества эти были большой редкостью в узком кругу
образованных африканцев, в руки которых попала власть в молодых
государствах. Трудно было убедить Голду в том, что там иные условия и иные
люди, что африканцы не скоро станут походить на пионеров-халуцим,
пожертвовавших личной жизнью ради строительства Эреца.
Во время первой встречи Голды с президентом Берега Слоновой Кости
Уфуэ-Буаньи африканский государственный деятель сказал ей: "Я принадлежу к
племени, которым по традиции управляют женщины. Этот тип общества вы, белые,
называете матриархатом. Все мое имущество записано на имя моих теток. Даже
когда я был министром французского правительства, я время от времени
приезжал в свою деревню, чтобы отчитаться перед двумя старейшими женщинами
племени. Поэтому я счастлив, что удостоился чести принимать в моей стране
женщину, занимающую столь высокий политический пост".
* * *
Последние годы Голды Меир, когда она достигла вершины своей карьеры и
стала главой правительства, были самыми трудными годами ее жизни. Дело тут
не только в ее возрасте - ей было уже за семьдесят - и не в состоянии ее
здоровья. Наоборот, казалось подчас, - что колоссальная ответственность
работы излечила ее. Но - и страницы этой книги свидетельство тому - Голда
тяжело переживала трещину, пролегшую между ней и Бен-Гурионом. Всю жизнь она
преклонялась перед ним, считала его великим вождем еврейского народа. Даже
если она не соглашалась с ним, довольно было одной откровенной беседы, чтобы
положить конец всем разногласиям. Но когда Бен-Гурион вследствие "дела
Лавона", пошел на раскол партии Авода, Голда резко выступила против него и
на долгие годы между ними прервалась всякая связь. Только в глубокой
старости они помирились, и престарелый Бен-Гурион приехал в киббуц Ревивим
на празднование пятидесятилетия приезда Голды в Эрец.
Другой трагедией, омрачившей последние годы Голды, была Война Судного
дня. Как известно, война началась с провала израильской военной разведки, не
сумевшей распознать признаков готовившегося египетско-сирийского
наступления. Война завершилась блестящей военной победой Израиля; к концу
войны Армия Обороны Израиля находилась на расстоянии 35 км от Дамаска и 10
км от Каира. Но война эта стоила больших человеческих жертв, и Голда - как
политический деятель, как мать и женщина - не могла простить себе крови
павших на поле боя.
Голда являлась главой правительства, министром обороны, отвечавшим за
армию, был Моше Даян. В правительство Голды входили, как она любила
повторять, два бывших начальника генштаба, но она винила себя за то, что не
настояла на своем, не подготовилась к войне. Во время войны Голда проявила
твердость, взяв на себя ответственность за ход военных действий и
поддерживая на исключительно высоком уровне боевой дух народа. Но едва война
миновала, она снова начала терзать себя - как она могла не знать, не
почувствовать того, что должно было свершиться? Когда Даян подал ей
заявление об отставке, Голда отказалась принять, утверждая, что
ответственность за все лежит на ней, так как она являлась главой
правительства. В конце концов, Голда сама ушла в отставку и снова зажила
обычной жизнью - старая больная женщина. Но, по единодушному мнению
товарищей и противников, - одна из самых крупных личностей, которые
выдвинула история независимого еврейского государства.
Яаков Цур
МОЯ ЖИЗНЬ
Моим сестрам Шейне и Кларе,
нашим детям и детям
наших детей
------------------------------------------------------
Перевод с иврита Р. Зерновой
Предисловие и общая редакция Я. Цура
Чимкент: "Аурика", 1997. - 560 с; ил. - ("Женщина-миф")
(c) "Библиотека Алия", 1985
OCR Васильченко Сергей
------------------------------------------------------
Она была дочерью плотника из Киева - и премьер-министром. Она была
непримиримой, даже фанатичной и - при этом - очень человечной,
по-старомодному доброй и внимательной. Она закупала оружие и хорошо
разбиралась в нем - и сажала деревья в пустыне. Создавая и защищая маленькое
государство для своего народа, она многое изменила к лучшему во всем мире.
Она стала легендой нашего века, а может и не только нашего. Ее звали Голда
Меир. Голда - в переводе - золотая, Меир - озаряющая.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ДЕТСТВО
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОТРОЧЕСТВО
Я ВЫБИРАЮ ПАЛЕСТИНУ
НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
ПИОНЕРЫ И ПРОБЛЕМЫ
"МЫ БУДЕМ БОРОТЬСЯ ПРОТИВ ГИТЛЕРА"
БОРЬБА ПРОТИВ БРИТАНЦЕВ
У НАС ЕСТЬ СВОЕ ГОСУДАРСТВО
ПОСЛАННИК В МОСКВЕ
ПРАВО НА СУЩЕСТВОВАНИЕ
ДРУЖБА С АФРИКОЙ И ДРУГИМИ СТРАНАМИ
МЫ ОДИНОКИ
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР
ВОЙНА СУДНОГО ДНЯ
КОНЕЦ ПУТИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга, опубликованная в последние годы жизни Голды Меир
(1898-1978), не только верно отражает ее личность, но и точно передает ее
индивидуальный стиль. Голда не писала книгу, а диктовала ее, причем, как
обычно в разговоре, перескакивая с одной темы на другую, то пускаясь в
воспоминания, то набрасывая образы запомнившихся ей людей - и все это
вплеталось в канву очередной главы. Все, кто работал с Голдой и близко знал
ее, помнят, что она крайне редко собственноручно писала письма и никогда (за
исключением официальных речей на Генеральной Ассамблеи ООН или в Совете
Безопасности) не читала речей "по бумажке". Когда Голда обращалась с трибуны
к аудитории, перед ее глазами не было ни клочка бумаги. И несмотря на это -
а, может быть, благодаря этому - она была одним из самых замечательных
ораторов своего времени.
Голда Меир являлась одной из первых в мире женщин, достигших положения
главы правительства. До нее лишь на Цейлоне и в Индии правительства
возглавляли женщины - Сиримаво Бандаранаике и Индира Ганди. Но между ними и
Голдой Меир было принципиальное различие. Сиримаво Бандаранаике и Индира
Ганди, став лидерами своих стран, изо всех сил, доходя порой до жестокости,
стремились удержать единоличную власть. Голда же считала себя
представительницей своей партии - сионистской рабочей партии Израиля, к
которой принадлежала с юности. Она никогда не требовала от народа верности
себе лично, призывая лишь сохранять верность идеям, в которые верила сама. И
тут Голда не признавала никаких компромиссов. Мир для нее делился на черное
и белое; любой, кто не принимал ее мировоззрения, был противником,
идеологическим и личным.
В этой уверенности коренилась непримиримость Голды, характеризовавшая
весь ее политический путь. Голда никогда не боролась за посты и почетные
звания. Но раз взяв на себя ответственность за жизнь народа и страны, она
фанатично оберегала свои прерогативы.
Голда не принадлежала к феминисткам. Она достигла своего высокого
положения не потому, что была женщиной. На страницах этой книги Голда
вспоминает поговорку, бытовавшую в ее времена "Голда - единственный мужчина
в правительстве", - говорили тогда. С характерным для нее сарказмом Голда
замечает по этому поводу: "А если бы про одного из членов правительства
сказали, что он - единственная женщина в его составе, - как бы вы посмотрели
на это?"
И вместе с тем Голда была женщиной в полном смысле этого слова. Она
никогда не скрывала свою женственность, а напротив, гордилась ею. Она была
преданной, любящей матерью и бабушкой. Нередко даже в разгар тяжелейших
политических передряг Голда срывалась на день или полдня в киббуц Ревивим в
южном Негеве, где жили ее дочь и внуки. Она любила готовить и не упускала
случая заняться стряпней. Политическая "кухня Голды", которую столь часто
склоняли ее политические противники, имея в виду место, где в узком кругу
решаются важные политические дела, представляла собой самую доподлинную
кухню, где Голда обыкновенно пила кофе, курила одну сигарету за другой,
беседовала и советовалась с друзьями.
И по отношению к людям Голда зачастую вела себя типично по-женски. Ее
оценка людей нередко основывалась на иррациональных ощущениях, на природной
интуиции - и опять-таки, раз вынесши суждение о том или ином человеке, она
меняла его с колоссальным трудом. Голда умела завоевывать сердца. Общавшиеся
с нею люди быстро попадали под обаяние ее естественности и простоты, ее
таланта ясно и понятно излагать свои позиции. Журналисты любили встречаться
с нею. Она никогда не пряталась за спасительную формулировку - "на этот
вопрос ответа не последует". Если же Голда не хотела или ни могла ответить
на определенный вопрос, она всегда находила способ изменить направление
беседы или рассказывала анекдот, обрывавший нежелательный для нее разговор.
Мне вспоминаются два случая, когда Голде, исполнявшей тогда обязанности
министра иностранных дел, удалось привлечь на свою сторону политических
деятелей, отнюдь не являвшихся сторонниками сионизма и государства Израиль.
В шестидесятые годы, в продолжение одной из ее поездок в Рим, Голде
нанес визит ветеран итальянского социалистического движения Пьетро Ненни. Он
в тот период сближался с коммунистической партией и относился к сионизму
весьма прохладно. Я служил переводчиком во время их беседы - Пьетро Ненни
говорил по-французски, а Голда не знала других иностранных языков, кроме
английского. В начале беседы Ненни держался холодно и сдержанно. А по
прошествии двух часов, выходя из отеля, где остановилась Голда, Ненни уже
был убежденным другом Израиля - таким он и остался до конца своих дней.
Другой аналогичный случай произошел с французским министром иностранных
дел при президенте де Голле - Кувом де Мюрвилем. Голда в своей книге
определяет его как самого истого "англичанина" из всех политических деятелей
Франции. Это был холодный, умный и закрытый человек, сделавший карьеру
главным образом в арабских странах, особенно в Египте. Как Голде удалось
"разморозить" его, я никогда не мог понять. Но факт остается фактом -
встречаясь с Голдой, он раз от разу проявлял все большее понимание ее
позиций и, в конце концов, между ними установились почти дружеские
отношения.
* * *
В душе Голды жили воспоминания о погромах, виденных ею в детстве на юге
России, о нищенском существовании, которое влачила ее семья после эмиграции
в Америку в Милуоки. Отправляясь на встречу с папой римским, Голда
испытывала гордость от того, что она, дочь простого еврейского плотника,
представляет еврейский народ перед главой могущественной католической
церкви. Голда всегда гордилась своей принадлежностью к еврейству, и чувство
еврейской гордости оказало заметное влияние на ее политический курс, когда
она возглавляла правительство Израиля. Ни за что на свете не соглашалась она
на какие бы то ни было компромиссы, способные нанести урон чести
государства. Пожалуй, именно этим можно объяснить ее недостаточную гибкость,
недоверие, проявленное ею по отношению к намекам на возможность мирного
решения египетско-израильского конфликта, которые щедро разбрасывал Анвар
Садат в первые годы своего правления после смерти откровенно враждебного
Израилю честолюбивого и популярного в народе Гамаля Абдель Насера. Теми же
мотивами было продиктовано и отношение Голды к специальному представителю
Организации Объединенных Наций на Ближнем Востоке послу Яррингу, который
считал для себя позволительным пренебрегать честью Израиля ради того, чтобы
завоевать расположение египтян. Все подобные попытки Голда решительно
пресекала. По этой же причине Голда стала резкой противницей австрийского
канцлера Бруно Крайского, являвшегося ее коллегой по Социалистическому
интернационалу. Крайский унаследовал антисионистские взгляды от своих
предшественников по руководству социал-демократической партией Австрии,
подавляющее большинство которых также были евреями, отрицавшими сионизм и
еврейский национализм.
Чрезвычайно характерно для Голды ее отношение к африканцам.
Произошедшее при Голде сближение Израиля с черной Африкой не было только
политическим шагом. Голда симпатизировала африканским неграм, считая, что
они, как жертвы империалистической эксплуатации и расовой дискриминации,
являются для евреев братьями по несчастью: ведь евреи - единственный белый
народ, подвергшийся расовой дискриминации. В 1957 году, будучи израильским
послом в Париже, я сопровождал министра иностранных дел государства Израиль
Голду Меир в ее первой поездке по французской Западной Африке. Некоторые из
тогдашних африканских лидеров, в особенности Уфуэ-Буаньи из Берега Слоновой
Кости, остались в тесных дружественных отношениях с Голдой до конца ее
жизни. Правда, частые государственные перевороты в молодых африканских
государствах причинили Голде немало разочарований.
В тот период имя Голды стало легендарным на африканском континенте. Мне
привелось однажды ехать в сопровождении одного лишь шофера-африканца от
столицы Мали Бамако до столицы Гвинеи Конакри. По дороге мы несколько раз
оказывались на примитивных паромных переправах через реку Нигер. Африканцы,
встречавшиеся нам на этих переправах, спрашивали моего шофера, кто я такой и
откуда. Я не понимал разговора, который велся на местном наречии, но стоило
моему спутнику сказать, что я из Израиля, как тут же раздавались
восклицания: "А, Голда Меир!". Устный африканский телеграф быстро передавал
сообщения.
В бытность свою министром иностранных дел Голда успела создать мощную
систему помощи африканским странам, в первую очередь, в деле образования и
земледелия. Частично эта система функционирует и по сей день, несмотря на
разрыв дипломатических отношений, но прежде она действовала с большим
размахом. Африканцы видели в израильтянах не высокомерных белых
специалистов, а друзей, приехавших помогать им. Иерусалимские старожилы
помнят вечера песни и танца, которые устраивала у себя дома Голда, когда
приезжали делегации из стран черной Африки; там африканцы и израильтяне
плясали вместе, да и сама Голда вступала в хоровод.
В отношении Голды к жителям черной Африки было немало наивности. В
примитивном образе жизни африканцев Голда винила лишь колониальные державы,
забывая о силе местных предрассудков, которые предстали во всем безобразии
после того, как большинство народов Африки добились независимости. Голда
ждала от африканских лидеров самоотверженности, предельной самоотдачи,
преданности своему делу, а качества эти были большой редкостью в узком кругу
образованных африканцев, в руки которых попала власть в молодых
государствах. Трудно было убедить Голду в том, что там иные условия и иные
люди, что африканцы не скоро станут походить на пионеров-халуцим,
пожертвовавших личной жизнью ради строительства Эреца.
Во время первой встречи Голды с президентом Берега Слоновой Кости
Уфуэ-Буаньи африканский государственный деятель сказал ей: "Я принадлежу к
племени, которым по традиции управляют женщины. Этот тип общества вы, белые,
называете матриархатом. Все мое имущество записано на имя моих теток. Даже
когда я был министром французского правительства, я время от времени
приезжал в свою деревню, чтобы отчитаться перед двумя старейшими женщинами
племени. Поэтому я счастлив, что удостоился чести принимать в моей стране
женщину, занимающую столь высокий политический пост".
* * *
Последние годы Голды Меир, когда она достигла вершины своей карьеры и
стала главой правительства, были самыми трудными годами ее жизни. Дело тут
не только в ее возрасте - ей было уже за семьдесят - и не в состоянии ее
здоровья. Наоборот, казалось подчас, - что колоссальная ответственность
работы излечила ее. Но - и страницы этой книги свидетельство тому - Голда
тяжело переживала трещину, пролегшую между ней и Бен-Гурионом. Всю жизнь она
преклонялась перед ним, считала его великим вождем еврейского народа. Даже
если она не соглашалась с ним, довольно было одной откровенной беседы, чтобы
положить конец всем разногласиям. Но когда Бен-Гурион вследствие "дела
Лавона", пошел на раскол партии Авода, Голда резко выступила против него и
на долгие годы между ними прервалась всякая связь. Только в глубокой
старости они помирились, и престарелый Бен-Гурион приехал в киббуц Ревивим
на празднование пятидесятилетия приезда Голды в Эрец.
Другой трагедией, омрачившей последние годы Голды, была Война Судного
дня. Как известно, война началась с провала израильской военной разведки, не
сумевшей распознать признаков готовившегося египетско-сирийского
наступления. Война завершилась блестящей военной победой Израиля; к концу
войны Армия Обороны Израиля находилась на расстоянии 35 км от Дамаска и 10
км от Каира. Но война эта стоила больших человеческих жертв, и Голда - как
политический деятель, как мать и женщина - не могла простить себе крови
павших на поле боя.
Голда являлась главой правительства, министром обороны, отвечавшим за
армию, был Моше Даян. В правительство Голды входили, как она любила
повторять, два бывших начальника генштаба, но она винила себя за то, что не
настояла на своем, не подготовилась к войне. Во время войны Голда проявила
твердость, взяв на себя ответственность за ход военных действий и
поддерживая на исключительно высоком уровне боевой дух народа. Но едва война
миновала, она снова начала терзать себя - как она могла не знать, не
почувствовать того, что должно было свершиться? Когда Даян подал ей
заявление об отставке, Голда отказалась принять, утверждая, что
ответственность за все лежит на ней, так как она являлась главой
правительства. В конце концов, Голда сама ушла в отставку и снова зажила
обычной жизнью - старая больная женщина. Но, по единодушному мнению
товарищей и противников, - одна из самых крупных личностей, которые
выдвинула история независимого еврейского государства.
Яаков Цур
МОЯ ЖИЗНЬ
Моим сестрам Шейне и Кларе,
нашим детям и детям
наших детей