Кое-что о любви.
Стояло звенящее раннее утро, какое бывает только в апреле, когда снег из последних сил борется за свое право поваляться еще, а асфальт так и норовит выползти из-под него. Легкий освежающий ветерок, что еще вчера беспечно играл в проводах, сегодня был занят делом. Он нес в облака молитву. Он подхватил ее у одной девушки, которая этим ранним утром сидела у раскрытого окна и смотрела вниз, хотя все самое интересное было наверху. Молитва была тяжелой не по годам и просила покоя. «Господи! - слушал ветерок на лету, - пожалуйста, дай мне сил забыть его. Дай мне сил пережить все это. Я так устала нести свое тяжелое сердце! Я разрываюсь на кусочки, и при этом боюсь закрыть глаза, потому что стоит мне сделать это - я вижу его. Я теперь вижу только закрытыми глазами, и всегда только его, а когда я открываю глаза - не вижу ничего, только серые кляксы пустоты. Я больше не могу так, Господи! Я не могу даже обхватить себя руками - потому что руки постоянно дрожат, а рана в душе так широка, что в эту пропасть проваливается все, что меня окружает. Лица, голоса, движения, дела, смысл - все там, на дне этой пропасти, и ни до чего не достать рукой. Прошу тебя, Господи, научи меня, как жить с этим. Я не помню, как спать, не помню, как есть, иногда мне кажется, что я не помню, как дышать. Я просто не живу без него. Я просто ничто без него. Меня нет. Я боюсь, что однажды действительно окажется, что меня нет… Я больше не могу жить с этой болью. Помоги мне, освободи меня…»
Так звучало это раннее утро для юного весеннего ветерка.
А с другой стороны неба летел лохматый и острый грозовой ветер и тоже нес попутчицу. Правда, его ноша казалась ему легкой, но от того ли, что сама молитва была легковеснее или просто ветер был бывалым? Вот что он слышал по дороге: «Боже, научи меня, как быть! Я устала от этого одиночества, от пустоты вокруг меня, от одних и тех же монотонных вечеров и безликих глухих ночей. Мне страшно возвращаться в пустой дом, где меня никто не ждет и где мне самой ждать некого. Мне кажется, что я становлюсь ненастоящей, какой-то игрушкой, которая не знает, как любить, не умеет плакать или смеяться, и иногда не умеет даже дышать… Я боюсь, что буду умирать, а никто не узнает. Мне так страшно жить в этом пустом мире, в этой стеклянной витрине, мимо которой все проходят, но никто не смотрит. Помоги мне, Господи, укажи правильный путь, научи, как быть дальше…»
Заслушавшись своими ношами, ветра не заметили друг друга и столкнулись высоко в небесах. Никто не пострадал, только вот обе молитвы от столкновения рассыпались на мельчайшие кристаллики и пролились дождем над городами, домами и зонтами. Две молитвы, две крайности одной сущности смешались в единый чистый небесный поток. Это было не что иное, как сама Любовь, которая проливала слезы радости и печали на всех, кто улыбками приветствовал дождь и не боялся промочить ноги.
Так звучало это раннее утро для юного весеннего ветерка.
А с другой стороны неба летел лохматый и острый грозовой ветер и тоже нес попутчицу. Правда, его ноша казалась ему легкой, но от того ли, что сама молитва была легковеснее или просто ветер был бывалым? Вот что он слышал по дороге: «Боже, научи меня, как быть! Я устала от этого одиночества, от пустоты вокруг меня, от одних и тех же монотонных вечеров и безликих глухих ночей. Мне страшно возвращаться в пустой дом, где меня никто не ждет и где мне самой ждать некого. Мне кажется, что я становлюсь ненастоящей, какой-то игрушкой, которая не знает, как любить, не умеет плакать или смеяться, и иногда не умеет даже дышать… Я боюсь, что буду умирать, а никто не узнает. Мне так страшно жить в этом пустом мире, в этой стеклянной витрине, мимо которой все проходят, но никто не смотрит. Помоги мне, Господи, укажи правильный путь, научи, как быть дальше…»
Заслушавшись своими ношами, ветра не заметили друг друга и столкнулись высоко в небесах. Никто не пострадал, только вот обе молитвы от столкновения рассыпались на мельчайшие кристаллики и пролились дождем над городами, домами и зонтами. Две молитвы, две крайности одной сущности смешались в единый чистый небесный поток. Это было не что иное, как сама Любовь, которая проливала слезы радости и печали на всех, кто улыбками приветствовал дождь и не боялся промочить ноги.