П. Д. Боборыкин "Китай-город"
Петра Дмитриевича Боборыкина я для себя открыла лет 15-16 назад. Тогда я прочла его "Воспоминания" и восторгу моему не было предела. Кто бы мог подумать, что писатель такого уровня, был до сих пор мне не известен! Я попрыгала и покричала о нем в жж, после чего совершенно забыла и вот, наконец, вспомнила - любовь и восторг с первых строчек!
"Китай-город" - это очень подробный портрет русского купечества и обедневшего дворянства девятнадцатого века. Забавно, что в послесловии рассказывали о том, что И.С. Тургенев ругал писателя за все то, за что я хвалю: реализм и фотографическую точность в изображении людей и быта. Для меня его романы настоящая машина времени. Тургенева я тоже люблю, но читая Тургенева, ты видишь мир глазами Тургенева, в то время, как читая Боборыкина ты словно бы незримо присутствуешь в комнате с его героями. Короче говоря, вместо того, чтобы самой тут разглагольствовать, я дам слово автору и вы сразу сами все поймете. Это из XXIX главы:
"Обед подали в половине шестого. Столовая расписана фресками, вделанными в деревянную светло-дубовую резьбу. Есть тут целые виды Москвы и Троицы, занимающие полстены, и поуже - бытовые картины из древней городской жизни. Вот московский боярин угощает заезжего иностранца. Гость посоловел от медов и мальвазии. Сдобная рослая жена выходит из терема, с опущенными ресницами, вся разукрашена в оксамит и жемчуга, и несет на блюде прощальный кубок-посошок. Хозяин с красной раздутой рожей хохочет над «немцем» и упрашивает его «откушать». Резной дубовый потолок спускается низкими карнизами над этой характерной комнатой. Он изукрашен изразцами так же, как и стены. Затейливая изразцовая печь занимает одну из узких поперечных стен. Она вся расписана и смотрит издали громадным глиняным сосудом. Стол с четырьмя приборами пропадает в этой хоромине. Он освещен большой жирандолью в двенадцать свечей. На стене зажжены две лампы-люстры под стиль жирандоли и отделке стен. Открытый поставец с мраморной доской заставлен закуской. Графинчики, бутылки и кувшины водок и бальзамов пестреют позади фарфоровых цветных тарелок. Посредине приподнимается граненая ваза с свежей икрой. Точно будут закусывать человек двадцать. У противоположной стены, между двумя фресками, массивный буфет - делан на заказ в Нюренберге, весь покрыт скульптурной и резной работой. Он имеет вид церковного органа. Вместо металлических труб блестит серебряная и позолоченная посуда. Майолик по стенам не видно: ни блюд, ни кружек. Архитектор не допускал этого.
Палтусов ввел Марью Орестовну из коридора-галереи через вторую гостиную. Больше гостей не было. Они подошли к закуске. В отдалении стояли два лакея во фраках, а у столика с тарелками-дворецкий.
- Докладывали Евлампию Григорьевичу? - спросила Марья Орестовна у лакея.
- Докладывали-с.
- Кушайте, - обратилась она к гостю и указала на икру.
В этот день Палтусов проголодался. Икра так и таяла у него на языке. Доносился и аромат свежего балыка и какой-то заливной рыбы. Смакуя закуски, он оглянул залу, в голове его раздалось восклицание: "Как живут, подлецы!"
Это он говорил себе каждый раз, как обедал у Нетовых. Их столовая и весь их дом и дали ему готовый материал для мечтаний о его будущих «русских» хоромах. До славянщины ему мало дела, хоть он и побывал в Сербии и Болгарии волонтером, квасу и тулупа тоже не любил, но палаты его будут в «стиле», вроде дома и столовой Нетовых. В Москве так нужно".