Не влюбляйтесь в поэтов
Много лет назад я, окончив университет, поехала поступать во ВГИК.
Жить в Москве было негде, друзья дали адрес родственников, чтобы перекантоваться.
Это был дом в Черемушках, обычная хрущевка, первый этаж.
Меня встретила старуха. Красивая, нездешняя, у нее была фарфоровая кожа и отчество Витольдовна.
- Девочки в парикмахерской смеются, когда слышат Витольдовна, - тихо говорила она, когда мы немного познакомились. - Им смешно, что я прошу привести в порядок руки и не делать химию на голове.
Конечно, девочкам было смешно. Лимита из соседних областей, мамки в химии - этой неувядающей красоте одышливых, трудно работающих и живущих женщин. А тут Витольдовна!
Утром, когда я уходила на консультации, дверь в ее комнату была закрыта, вечером она пила крепкий чай и что-то читала в комнате с плотно зашторенными темным бархатом окнами.
Родственников моих друзей, а по совокупности и ее родственников, в доме не оказалось - большое безалаберное семейство умчалось куда-то, сейчас не помню куда, и мы с ней были одни.
На третий вечер она позвала:
- Давайте выпьем чаю.
В комнате было темно и душно. Пыль, пропитавшая бархат, лежала на книгах, фарфоровых статуэтках, на пианино. Но было ли пианино? Свет тяжелой настольной лампы подсвечивал пыль, и она красиво висела в воздухе.
В остальных комнатах обстановка была советской, дешевой, фанерной, здесь же стояло кресло стиля бидермайер ( я только что написала рассказ, который так и назывался «Бидермайер», поэтому узнавала эту романтическую мебель в лицо), и какой-то антикварный шкаф из неузнанной мною эпохи. Комната показалась мне крепостью, хозяйка рыцарски охраняла от врагов ее сокровища.
Мы молча пили чай, потом она достала тетрадку и спросила:
- Вы не хотите почитать?
К тому времени я уже знала, к кому меня подселили запросто, по- соседски. Женщину с фарфоровым лицом звали Вероника Витольдовна Полонская, Нора, последняя любовь Маяковского.
Я начала читать. Это был день, когда она встретилась с ним, он умолял ее остаться, она не могла, молодую актрису должен был смотреть Немирович-Данченко, ей это было важно, она сбежала по лестнице и услышала выстрел.
Сейчас это известный текст, а тогда, в семидесятые, он еще не был опубликован, хотя страницы тетрадки были несвежими - ее читали и кто-то делал резкие пометки « ерунда», «все было не так», « чушь».
Я спросила: чье это?
- Это Лиля. Она не любила меня. Она считала, что я виновата в его гибели, но я, правда, не могла тогда остаться.
Она говорила о Лиле Брик как о мертвой, хотя та была где-то рядом, в том же городе, но ей было легче думать, что Лиля осталась в прошлом.
- Она меня ненавидела, - повторила.
Мне было нехорошо в этих пыльных воспоминаниях, рядом с молодой женщиной и мужчиной с кровавой раной, я перевернула страницу и прочитала, как она вернулась в комнату и увидела его на полу. Рядом лежал в пистолет.
Чтобы отряхнуться от морока, я спросила глупо:
- А, говорят, его застрелили энкавэдэшники…
- Нет, нет, это неправда, там никого не было. Я ушла, и он был один, но я не виновата.
Она привыкла просить прощение за эту смерть. От этого мне стало еще хуже.
…Маяковский долго был самым моим любимым поэтом.
Мне было пять, я часто болела, вскакивала ночью, бредила, кричала, выкинув вперед руку с воображаемым пистолетом: «Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер». Домашние меня боялись. Няня пеняла маме на книжки, которые я уже могла читать сама. Потом в школе, когда мы разделились на есенистов и маяковцев, я была, конечно, маяковцем, почти одна в классе.
Почему она показалась мне старухой? Сейчас, заглянув в вики, я поняла, что ей было всего шестьдесят пять.. Но все, что случилось с этими людьми, не могло быть рядом, в этом городе, в этом веке и даже на этой земле, поэтому она и была старухой, древней, застрявшей во времени старухой.
Хрущевка в Черемушках. Бархатные шторы. Тетрадка, исписанная легким сухим подчерком…
Лиля умерла первой.
Нора прожила еще долго и тоже умерла, говорят, в нищете и одиночестве.
Или она умерла тогда, когда с лестницы услышала выстрел?
Ей было всего двадцать с небольшим.
Не влюбляйтесь в поэтов.
Марина Разбежкина
Отсюда: https://www.facebook.com/razbmarina/posts/697224943626349
Жить в Москве было негде, друзья дали адрес родственников, чтобы перекантоваться.
Это был дом в Черемушках, обычная хрущевка, первый этаж.
Меня встретила старуха. Красивая, нездешняя, у нее была фарфоровая кожа и отчество Витольдовна.
- Девочки в парикмахерской смеются, когда слышат Витольдовна, - тихо говорила она, когда мы немного познакомились. - Им смешно, что я прошу привести в порядок руки и не делать химию на голове.
Конечно, девочкам было смешно. Лимита из соседних областей, мамки в химии - этой неувядающей красоте одышливых, трудно работающих и живущих женщин. А тут Витольдовна!
Утром, когда я уходила на консультации, дверь в ее комнату была закрыта, вечером она пила крепкий чай и что-то читала в комнате с плотно зашторенными темным бархатом окнами.
Родственников моих друзей, а по совокупности и ее родственников, в доме не оказалось - большое безалаберное семейство умчалось куда-то, сейчас не помню куда, и мы с ней были одни.
На третий вечер она позвала:
- Давайте выпьем чаю.
В комнате было темно и душно. Пыль, пропитавшая бархат, лежала на книгах, фарфоровых статуэтках, на пианино. Но было ли пианино? Свет тяжелой настольной лампы подсвечивал пыль, и она красиво висела в воздухе.
В остальных комнатах обстановка была советской, дешевой, фанерной, здесь же стояло кресло стиля бидермайер ( я только что написала рассказ, который так и назывался «Бидермайер», поэтому узнавала эту романтическую мебель в лицо), и какой-то антикварный шкаф из неузнанной мною эпохи. Комната показалась мне крепостью, хозяйка рыцарски охраняла от врагов ее сокровища.
Мы молча пили чай, потом она достала тетрадку и спросила:
- Вы не хотите почитать?
К тому времени я уже знала, к кому меня подселили запросто, по- соседски. Женщину с фарфоровым лицом звали Вероника Витольдовна Полонская, Нора, последняя любовь Маяковского.
Я начала читать. Это был день, когда она встретилась с ним, он умолял ее остаться, она не могла, молодую актрису должен был смотреть Немирович-Данченко, ей это было важно, она сбежала по лестнице и услышала выстрел.
Сейчас это известный текст, а тогда, в семидесятые, он еще не был опубликован, хотя страницы тетрадки были несвежими - ее читали и кто-то делал резкие пометки « ерунда», «все было не так», « чушь».
Я спросила: чье это?
- Это Лиля. Она не любила меня. Она считала, что я виновата в его гибели, но я, правда, не могла тогда остаться.
Она говорила о Лиле Брик как о мертвой, хотя та была где-то рядом, в том же городе, но ей было легче думать, что Лиля осталась в прошлом.
- Она меня ненавидела, - повторила.
Мне было нехорошо в этих пыльных воспоминаниях, рядом с молодой женщиной и мужчиной с кровавой раной, я перевернула страницу и прочитала, как она вернулась в комнату и увидела его на полу. Рядом лежал в пистолет.
Чтобы отряхнуться от морока, я спросила глупо:
- А, говорят, его застрелили энкавэдэшники…
- Нет, нет, это неправда, там никого не было. Я ушла, и он был один, но я не виновата.
Она привыкла просить прощение за эту смерть. От этого мне стало еще хуже.
…Маяковский долго был самым моим любимым поэтом.
Мне было пять, я часто болела, вскакивала ночью, бредила, кричала, выкинув вперед руку с воображаемым пистолетом: «Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер». Домашние меня боялись. Няня пеняла маме на книжки, которые я уже могла читать сама. Потом в школе, когда мы разделились на есенистов и маяковцев, я была, конечно, маяковцем, почти одна в классе.
Почему она показалась мне старухой? Сейчас, заглянув в вики, я поняла, что ей было всего шестьдесят пять.. Но все, что случилось с этими людьми, не могло быть рядом, в этом городе, в этом веке и даже на этой земле, поэтому она и была старухой, древней, застрявшей во времени старухой.
Хрущевка в Черемушках. Бархатные шторы. Тетрадка, исписанная легким сухим подчерком…
Лиля умерла первой.
Нора прожила еще долго и тоже умерла, говорят, в нищете и одиночестве.
Или она умерла тогда, когда с лестницы услышала выстрел?
Ей было всего двадцать с небольшим.
Не влюбляйтесь в поэтов.
Марина Разбежкина
Отсюда: https://www.facebook.com/razbmarina/posts/697224943626349