Человек XIX века
Я раз за разом сталкиваюсь со следующим.
Если человек безупречно владеет ситуацией в современной русской литературе (даже точнее - в текущей), но при этом слабо знаком с русским XIX веком, то его культурные позиции шатки, слабы идеологически (в положительном смысле). С точки зрения глубины общения мне подобный человек, как правило, малоинтересен. Его суждения - это рябь, звонкая и красочная, но чаще всего крикливая и позерская.
Но когда я сталкиваюсь с человеком, чьи знания XIX века глубоки и основательны, мне значительно ближе становится такой человек, даже если идеологически с ним мы расходимся. Допустим, кто-то восхищается Аксаковым, а я по-костомаровски дребезжу от славянофильства. Но у меня есть повод и возможность дребезжать, испытывать проверенные временем и историей эмоции. Я могу закатить глаза в бороду, как Некрасов, похихикать в кулачок, как Щедрин, напиться пьяным и объясняться в литературной любви, как Курочкин. Мне понятны такие эмоции, близки, я сам обманываться рад.
Но что делать со знатоками новейшей поэзии, о чем с ними молчать перед расстрелом - я, право, не знаю.
Культурный излом.
Я человек XIX века.
И еще. В Старых Зятцах построили каменную церковь в 1878 году.
В 1878 году Мордовцев начал писать свои романы.
Вот так и сходятся личные, семейные истории, и истории, которые изучаешь в силу научной деятельности.
Если человек безупречно владеет ситуацией в современной русской литературе (даже точнее - в текущей), но при этом слабо знаком с русским XIX веком, то его культурные позиции шатки, слабы идеологически (в положительном смысле). С точки зрения глубины общения мне подобный человек, как правило, малоинтересен. Его суждения - это рябь, звонкая и красочная, но чаще всего крикливая и позерская.
Но когда я сталкиваюсь с человеком, чьи знания XIX века глубоки и основательны, мне значительно ближе становится такой человек, даже если идеологически с ним мы расходимся. Допустим, кто-то восхищается Аксаковым, а я по-костомаровски дребезжу от славянофильства. Но у меня есть повод и возможность дребезжать, испытывать проверенные временем и историей эмоции. Я могу закатить глаза в бороду, как Некрасов, похихикать в кулачок, как Щедрин, напиться пьяным и объясняться в литературной любви, как Курочкин. Мне понятны такие эмоции, близки, я сам обманываться рад.
Но что делать со знатоками новейшей поэзии, о чем с ними молчать перед расстрелом - я, право, не знаю.
Культурный излом.
Я человек XIX века.
И еще. В Старых Зятцах построили каменную церковь в 1878 году.
В 1878 году Мордовцев начал писать свои романы.
Вот так и сходятся личные, семейные истории, и истории, которые изучаешь в силу научной деятельности.