Факела инквизиции
Собираю материалы по поводу «Великого раскола» Даниила Мордовцева.
Самый знаменитый отклик по поводу романа принадлежит перу Николая Субботина (на фото), известного церковного расколоведа, поддерживавшего, скажем так, официальную, романовскую, концепцию раскола. В целом ряде своих работ - например, в брошюре «О сущности и значении раскола в России» (1892 год) полемизировавшего по самой сути вопроса с другим специалистом по расколу - Павлом Ивановичем Мельниковым, косвенно обвиняя его в подтасовке фактов и преувеличении численности раскольников (2-3 миллиона Субботина против 12-15 Мельникова).
Статья «Историк-беллетрист» вышла в журнале «Русский вестник» в 1881 году. Опубликована в июньском, 153 томе от начала издания.
Сам тон статьи, характер полемики, предлагаемый автором, выходят за рамки не только научной дискуссии, но и предметной беседы вообще.
Позволю себе несколько показательных цитат, соблюдая пунктуацию первоисточника.
"Раскол вообще сделался теперь любимым детищем нашей либеральной прессы. Где же и найти ей более удобный случай полиберальничать со всею развязностью во имя свободы совести, уважения к религиозному культу и т.д. как не здесь, витийствуя о положении раскольников, которые в наше просвещенное время лишены будто бы всяческих человеческих прав и даже (что особенно огорчает наших либералов) права свободно молиться богу?" (стр. 150)
«Великий раскол» обратил на себя внимание не одних только раскольников; его читали с удовольствием и хвалили даже люди не чуждые образования. А между тем это есть именно произведение составленное по тому рецепту современного исторического романа который мы указали выше, и еще худшее из этого рода литературных произведений, поражающее своими безобразиями читателя с мало-мальским образованным литературным вкусом и поближе знакомого с историческими лицами и событиями, о которых так развязно в нем повествуется. Если само появление «Великого раскола» служит печальным признаком крайнего упадка нашей изящной литературы, то, с другой стороны, сочувствие каким встретила его значительная часть читателей служит столько же печальным указанием того до какой же низкой степени, под влиянием той же литературы, упали и извратились литературные вкусы нашей читающей публики и как легко она может принимать за действительную историю то что есть именно искажение истории, искажение частию намеренное, в угоду известным современным воззрениям, частию ненамеренное только по невежеству, соединенному с редкою отвагою и самоуверенностью, да с расчетом на неменьшую невежественность большинства читателей." (стр. 151-152)
Теперь я понимаю, что большевистская риторика обличения врагов народа не взялась ниоткуда. Она генетически роднится с романовскими приемами поражения инакомыслия. А пассаж по поводу «искажения истории» вообще напоминает современные нам государственные комиссии, рыскающие по академическим кабинетам ли, по мастерским художников ли, высвечивая факелами инквизиции темные углы в поисках крамолы.
Почему мы такие? Я же не могу сказать Субботину, мол, ты, Субботин, чужой мне враг, которого я собираюсь распять и предать анафеме. Нет, Субботин. Ты не враг. Ты такой же русский человек, как и я. Но почему ты такой? Почему ты, Субботин, зная правду, зная истину, так искусно подстраивал себя под официальные точки зрения, под то, что угодно знать твоей власти?