Фунт железной леди
Как известно Маргарет Тэтчер вошла в историю с прозвищем "железная леди", что традиционно интерпретируется как признание ее несгибаемой воли и упорства, с которым она продвигала определенные идеи в период своего премьерства и даже ранее. Однако степень ее самостоятельности и главенства при выработке и принятии решений, что связывают с ее именем, вопрос не столько даже открытый (в этом смысле он, скорее, совсем не открытый), сколько риторический. Навряд ли мы в ближайшее время узнаем точно, как именно принимались решения, оформившие политику тэтчеризма, но весьма и весьма показательной в этом отношении является история с ее отставка. Ведь Тэтчер даже не проиграла внутрипартийные выборы, более того, она лидировала после первого тура, да еще и с таким отрывом, что, казалось бы, ничто не угрожало ее премьерству даже вопреки громадному падению рейтинга консерваторов, подобно тому как в начале 80-х ситуация была ничуть не лучше, но тогда это никак не помешало ей остаться премьером. Однако будучи уже в полушаге от переизбрания и до того публично заявлявшая о намерении продолжать борьбу, она сама сняла свою кандидатуру с выборов, что автоматически означало неизбежность ее ухода с поста премьер-министра. После же окончательного ее ухода из политики через два года она получила в качестве утешительного приза свою "баронессу" от королевы, а затем и один миллион долларов от Philip Morris за надуманные консультационные услуги.
Все это, безусловно, свидетельствует о том, что ее отставка явилась не следствием применения демократических процедур, а результатом закулисных интриг, смысл и формат которых для нас, скорее всего, так и останутся до конца неизвестными. Вообще существование такой политической системы, где есть наследный номинальный глава государства (монарх) и реальный глава государства (премьер-министр), определяемый как лидер партии большинства Палаты общин, который тем не менее при вступлении в должность становится перед монархом на одно колено, присягая на верность лично ему как своему сюзерену, будучи формально назначаемым им на свою должность, есть лучшее подтверждение лицемерности всего англосаксонского демократического дискурса как такового. Тут, как говориться, и доказательств уже никаких не надо. Система, где de facto и de jure не совпадают кажется во всем, в чем только можно, по самой своей сути предполагает такое количество тайных договоренностей, что ее витринная часть, где идут нешуточные театрализованные представления боев без правил, глубоко вторична, ибо реальная политика при подобном раскладе определяется совершенно не этим. В самом общем виде можно сказать, что в англосаксонской модели, в той или иной степени навязанной сегодня всему миру, нет никакого места для политического выбора в чистом виде, а демонстрируемые населению выборные процессы носят характер чистой профанации, задачей которой является обеспечение стабильности всей политической системы за счет периодической ротации элитных групп (не случайно проигравшая партия формирует теневой кабинет, т.к. ее возвращение во власть через какое-то время по определению гарантированно), защищенных от проникновения в правящий класс чуждых ему элементов, способных перевернуть самые основы общественного устройства.
Учитывая это можно констатировать, что приход к власти тэтчеризма (я бы настаивал именно на такой формулировке), был объективно обусловлен тем, что никаких иных возможностей предотвратить ожидаемый социальный взрыв на тот момент правящим классом не рассматривалось. Действительно, все забастовочные и прочие процессы возрастающей социальной напряженности начались еще до Тэтчер и ее правление как раз-таки и стало ответом системы на необходимость нейтрализации этих угроз, как путем жесткого подавления любых забастовочных движений, так и попыткой создания того экономического уклада, который бы в дальнейшем позволил пускай и руками уже лейбористов вернуть ту надстройку социального обеспечения (welfare), которой не устают восхищаться некоторые западопоклонники. Ибо точно так же как советский социализм не выдержал инкорпорирования элементов рыночной экономики (кооперативное движение и прочее), а так же постепенного превращения общества в потребительское (т.е. капиталистическое по своим ценностям), так и капитализм не способен был долго выдерживать слишком много социализма в самом себе, вынужденный сворачивать все социальные программы, сразу же как только их цена становилась неподъемной. Следует оговориться, что как капитализм внутри социализма ненастоящий, так и социализм в пространстве капитализма изначально фальшивый и представляет из себя всего лишь попытку класса эксплуататоров откупиться от населения раздачей пособий и прочих бесплатных паек, но в данном контексте это не столь важно. Принципиально же важно здесь то, что в рамках капиталистической логики никакого иного выбора у правящего класса Англии не было. И этот путь с Тэтчер или без, но ей все равно пришлось бы пройти, потому что в противном случае ее ждала революция, если бы нашлись силы способные переиграть сложившуюся ситуацию таким образом, либо анархия, если бы такие силы не нашлись. Собственно в тот момент, когда потенциал тэтчеризма был окончательно исчерпан и его негативные последствия полностью перевесили позитивные, тогда и было принято решение его ослабить, начав с отставки самой Тэтчер.
Вместе с тем, нельзя не заметить, что притянутые за уши либеральными публицистами доказательства исключительной благотворности курса тэтчеризма, небезосновательно называемого британским аналогом рейганомики, реализуемого посредством священных коров наших либералов - приватизация, монетаризм и вивисекция - скорее, должны служить доказательствами ровно обратного, ибо единственное чего она этими мера (в частности, приватизацией мелких убыточных предприятий, приводившей к массовым увольнениям, а зачастую и вовсе к их закрытию) неоспоримо добилась, так это рекордных уровней безработицы (13,1% в 1984-м против 4,3% в 1979-м), небывалых темпов падения производства и, что принципиально важно, тотальной переориентацией экономики на финансовый сектор и сферу услуг, которые сегодня составляют 3/4 ее ВВП. И лишь такие совсем нелиберальные шаги ее кабинета, как повышение налогов в критической ситуации в 1984-м году (в том числе колоссального (90%) налога на нефтедобычу), смогли компенсировать эти провалы. Между прочим, основная доля приватизации крупных предприятий, воспетой нашими либералами, пришлась на тот же самый период (British Telecom в конце 1984-го, British Gas в декабре 1986-го, British Airways в феврале 1987-го, British Steel в декабре 1988 и т.д.), выполняя роль наполнителя опустевший благодаря этой политике казны столь необходимыми для замирения граждан средствами. А следовательно и приписывать этой поздней приватизации источник для кратковременного экономического роста, проходившего параллельно ей, столь же нелепо, как видеть в продаже квартиры источник для повышения благосостояния семьи - деньги есть, а жить негде. Естественно, курс, проводимый тэтчеристами, имел и свои положительные эффекты (среди прочего, например, небывалый рост доходов самых богатых слоев общества), но во-первых, ценой значительных издержек (прежде всего человеческих), а во-вторых, обернувшихся для сегодняшней Британии в условиях обрушения мировой финансовой системы (кипрская история, как отмечают эксперты, лишь начало большого передела) и фундаментального кризиса финансово-спекулятивной модели капитализма тупиком, из которого не будет легкого и быстрого выхода. Поэтому восхищаться ее реформами и превозносить их можно только будучи законченным социал-дарвинистом. Собственно они это и делают. В этой связи розовые сопли наших либералов, разразившихся на смерть Тэтчер сотней панегириков своему кумиру, выглядят вполне предсказуемыми и даже неизбежными, ибо родство их душ (точнее того, что от нее у них осталось) столь вопиющее, что характеристика данная сторонникам Тэтчер одним из министров ее первого кабинета Йеном Гилмором, которого они поразили своим «удивительным безразличием к человеческим жертвам их политики и сильнейшим чувством догматической убеждённости», как нельзя точно характеризует и нашу икону российского либерализма Егора Тимуровича и банду его терминаторов, прозванных младореформаторами.
Ровно по этим же причинам вполне закономерна и та лавина обвинений (шахтеры, ирландцы, безработица, Фолкленды (война, которую она начала исключительно с целью победы на предстоящих выборах!) и т.п.), что пролилась за последнее время на голову покойной со стороны лево-патриотических публицистов. Кстати, могу к этому вполне обоснованному списку добавить и свои пять копеек. Дело в том, что именно при Тэтчер в 1983 году в обращение была введена монета достоинством в один фунт, которая полностью заменила собой однофунтовую купюру, бывшую в ходу на тот момент уже без малого 200 лет. И это только кажется чем-то малозначительным и не сопоставимым с другими (реальными) огрехами тэтчеризма, в то время как населением тогдашней Англии такой удар по самолюбию воспринимался столь болезненно, что многие, пережившие этот "разрыв шаблона" в уже достаточно зрелом возрасте, и десятилетие спустя не смогли принять этой монеты. Хотя ее разработчики и приложили максимум усилий, чтобы сделать ее особенно привлекательной - это была одна из самых красивых и удобных как по размеру так и по весу монет, которые мне когда либо доводилось видеть (сегодня же она, как и многое другое, превратилась в пародию на самою себя). Как человек несколько лет проживший в Англии, могу засвидетельствовать с каким неподдельным сожалением мне рассказывали об этой утраченной банкноте как о символе былого величии своей страны сами англичане. Примечательно, что Банк Шотландии (а отношение шотландцев, ирландцев и валлийцев к англичанам в чем-то схоже с отношением свидомых к москалям) словно в пику Банку Англии до сих пор выпускает ее ограниченным тиражом, хотя она и не является официальным платежным средством на остальной территории Соединенного королевства (название "Великобритания" англичане вообще стараются не употреблять), что, впрочем, не означает, что ее нигде не принимают, хотя и имеют для этого все законные основания. О "старой, доброй Англии" как о великой державе с тех пор говорили уже исключительно с ностальгическими нотками!
Стоит ли тогда удивляться тому, что когда в премьерство Тэтчер Британия окончательно оказалась в кильватере американского внешнеполитического курса, полностью сложив с себя обязанности "владычицы морей", этому уже почти никто не сопротивлялся? Собственно, это и есть главный итог тэтчеризма: окончательная и бесповоротная перестройка британского общества (исторически позиционировавшего себя как совершенно особенного, свято чтущего все свои традиции) под нужды глобального капитализма во главе с центром силы в США и зависимой от них Европой. И хотя именно благодаря тэтчеровским преобразованиям Англии удалось в нынешней системе, построенной на финансовых спекуляциях и игре на фондовом рынке, стать одним из основных ее бенефициаров (по сути вторым после США), это, будучи какое-то время ее конкурентным преимуществом, сегодня превращается в ее же могильную плиту. Так стоила ли овчинка выделки, Мэгги?