Ода швейной машинке
Дракона предложил сделать Вадик. То есть, не то, что предложил, он бы никогда не предложил сделать неизвестно насколько трудоемкую вещь, он просто поймался на просьбу высказывать все идеи, которые приходят в голову, как если бы была волшебная палочка, и создать любой антураж можно было бы одним взмахом. Просьба была абсолютно невинной и искренне подразумевала всего лишь мозговой штурм, но после недели творческого кризиса и бесплодных ломаний головы на тему, как бы пободрее рассказать про Китай группе из тридцати первоклашек, затем группе из тридцати второклашек, затем группе из тридцати третьеклашек и, наконец, такому же количеству присутствующих на кайтане будущих учеников класса далед, дракон запал в мою душу и поселился в ней на три дня. Каждый день я себе говорила: «Ха, будем реалистами. Какой китайский дракон? Это же сколько времени надо, чтобы сделать китайского дракона! Нееет, я подхожу слишком ответственно к своему времени для того, чтобы даже думать о том, чтобы сделать китайского дракона!» Программа более-менее выкристаллизовалась, правда мне не казалось, что она идеальна, но, до чего-то додумались, и на том спасибо. В последний вечер я вынесла швейную машинку в салон, объявив, что это на тот невероятный случай, если вдруг мне захочется ночью немножко пошить.
Я люблю нашу швейную машинку. Почему мы до сих пор не сменили ее на электрическую? Она верно служит, и трудолюбиво выполняет ту единственную работу, для которой моей маме и мне приходит в голову ее использовать - прокладывает ровно и аккуратно стежок за стежком, соединяя два кусочка ткани. Почему я ее люблю? Это вопрос, которым глупо задаваться относительно людей, но машинка, пожалуй, стерпит. Мне кажется, она олицетворяет для меня преемственность, недавнюю историю моей семьи, она сопровождает меня всю мою сознательную жизнь, а, значит, это и моя история тоже. А кто ж не любит свою собственную биографию?
В середине XIX века Исаак Меррит Зингер безуспешно пытался торговать сконструированными им самим древообрабатывающими станками. Лавку, которую он снимал для этой цели вместе с партнером, наводняли непроданные владельцем швейные машинки. К тому моменту было множество попыток создать домашний, да что там домашний, просто исправно работающий вариант этого изделия. Машинки не шили. Например, в тех, на которые обратил свое внимание Исаак Зингер, после нескольких стежков запутывалась нитка, поэтому приходилось вынимать ткань, вставлять снова и продолжать процесс до следующего запутывания нитки. Кроме того, они шили только по прямой. Представьте-ка на секунду портного, который шьёт только по прямой. По одной из легенд у изобретателя было сорок долларов и одиннадцать дней для того, чтобы выбраться из краха собственного предприятия. За эти одиннадцать дней он заменил вращающийся барабан с иглой иголкой, которая ходит вверх-вниз, расположил челнок горизонтально, добавил подставку для ткани (а в ней - зубчатое колесико, двигающее эту самую ткань) и, ни много, ни мало - ножную педаль. А, ну, и, конечно же, перенес ушко в нижнюю часть иглы. Создал работающий прототип, зарегистрировал фирму. По той же легенде эта первая «зингеровская» машинка была продана за сто долларов.
Исаак Мерит Зингер был актером - в его жизни был период, а, может, и не один, когда он выступал на подмостках театра. Вполне возможно, что артистичность помогла ему проложить дорогу к коммерческому успеху. Например, компания Зингер славилась тем, что стала первой компанией, тратившей более миллиона долларов в год на рекламу. Во время Гражданской войны машинки бодро продавались под лозунгом «Мы одеваем армию» (кто угадает, Южную или Северную?). Из других вещей, в которых компания оказалась первой - они продавали свои изделия в рассрочку, они использовали франчайзинг (продавали мелким предпринимателям права на торговлю и обслуживание машинок), они построили небоскреб (это был также первый небоскреб, снесенный перед строительством Всемирного Торгового Центра), они наладили производство деталей для оружейной промышленности, и это очень снизило себестоимость машинок.
Если компания Зингер была не первой, то, наверняка, одной из первых, попытавшихся завоевать мировой рынок. В Россию машинки поступали через германского представителя, а затем в целях сокращения расходов на доставку в 1901 году было решено построить фабрику на месте. Выбор пал на подмосковный город Подольск. По всей России были разбросаны зингеровские фирменные магазины, а в 1904 году началось строительство главного местного офиса компании на Невском проспекте в Петербурге. Будучи старшеклассницей никогда не могла спокойно пройти мимо этого заманчивого здания - внутри находился Ленинградский Дом Книги. Интересно, что даже при его постройке компания Зингер проявила оригинальность. Архитектору Сюзору заказали дом в одиннадцать этажей. Выполнить это было невозможно, так как в Петербурге в то время высотный регламент не позволял строить здания выше Зимнего дворца (23.5 метра). Какой-никакой выход нашелся. Благодаря высоте потолков в доме Зингера поместились семь этажей и башня, увенчанная глобусом. Этим он и переплюнул своих пятиэтажных соседей. А как появилась возможность сделать необычайно огромные окна-витрины? Был применен металлический каркас, впервые в Петербурге.
В 1918 году фабрика перешла к большевикам, но лишь логотип изменился. Как сказала моя бабушка про купленную в пятидесятых подольскую машинку: «Я уже умела на ней шить, ведь у родителей была такая же - Зингер». Пятидесятые - те самые годы, когда в магазинах практически не было одежды, а, одним из самых ценных подарков был отрез ткани. Бабушка кроила и шила вручную, либо относила прострочить к счастливым обладателям машинки. Через несколько лет после рождения моей мамы друг дедушки оказался в нужном месте в нужное время - в магазин завезли одну, или даже целых две подольских красавицы. Друг не растерялся, встал первым в очередь и в результате доставил ценный агрегат домой бабушке и дедушке, которым старался всегда помогать - как же, семья с тремя детьми в послевоенное время.
И над моей детской одеждой машинка потрудилась: мама что-то вставляла, что-то убирала, и получалась новая симпатичная вещь. Я же добралась до машинки классе в четвертом. У нас тогда начались страшные уроки труда - страшные не содержанием, а преподавательницей. Всю первую четверть мы варили компот, жарили картошку и резали салат - для части девчонок это были вполне привычные манипуляции, поэтому небеса над нами не разверзались и не грозили никакой карой. Остальные же три четверти мы проводили в постоянном ожидании окриков и язвительных замечаний за наше тупое обращение со швейной машиной и полную неспособность приложить выкройку вдоль утка (или это полагается делать вдоль долевой нити???). Причем, надо отметить, что все-таки именно на этих уроках труда я освоила troubleshooting машинки, коими знаниями и пользуюсь до сих пор. И я благодарна той страшной училке. К тому моменту, как я познакомилась поближе с нашей домашней швейной машиной, все ее хитрые компоненты канули в лету, осталась лишь подозрительная металлическая штуковина именуемая «лапкой для вышивки». Машинка без выкрутасов строчила и строчит все стандартным двойным швом, а «лапка для вышивки» существует и по сей день, она лежит в корпусе машинки в отделеньице для челноков и катушек и олицетворяет собой неизведанные возможности.
С того момента, как я получила доступ, машинка перевидала немало странностей, но апогеем, пожалуй, явился момент, когда мама часа в три ночи застала меня за варварским насилием: я соединяла несколько слоев толстенной ткани, самым тонким из которых был слой синего дерматина, довольно безнадежно пытаясь за ночь соорудить что-то около тридцати пяти (пар???) варежек для дорожных рабочих. При помощи этих варежек сборище друзей под названием «Коммуна московской заставы» (когда мне приходит на ум это название, что-то теплое поднимается в животе и что-то мокрое появляется на глазах) собиралось заработать на некие архиважные нужды, и я, как гордая владелица швейной машины, вызвалась поучаствовать. Как всегда, как во время всех моих несуразных ночных бдений, мама мне помогла, и, сломав по дороге одну иголку, к рассвету мы с ней и с подольским механическим чудом добили непробиваемые варежки, аж целых тридцать пять штук (или пар?).
Интересно, китайский дракон, сварганенный за четыре часа в присутствии принесенной нам на неделю хомяка Дины, может заткнуть тридцать пять варежек за пояс?
В общем, да здравствует двадцать третье дитя любвеобильного старика Зингера, который на закате своей жизни умудрился в третий или четвертый раз официально жениться, и на ком? На Изабель Соммервиль, с которой, говорят, ваяли Статую Свободы.
Я люблю нашу швейную машинку. Почему мы до сих пор не сменили ее на электрическую? Она верно служит, и трудолюбиво выполняет ту единственную работу, для которой моей маме и мне приходит в голову ее использовать - прокладывает ровно и аккуратно стежок за стежком, соединяя два кусочка ткани. Почему я ее люблю? Это вопрос, которым глупо задаваться относительно людей, но машинка, пожалуй, стерпит. Мне кажется, она олицетворяет для меня преемственность, недавнюю историю моей семьи, она сопровождает меня всю мою сознательную жизнь, а, значит, это и моя история тоже. А кто ж не любит свою собственную биографию?
В середине XIX века Исаак Меррит Зингер безуспешно пытался торговать сконструированными им самим древообрабатывающими станками. Лавку, которую он снимал для этой цели вместе с партнером, наводняли непроданные владельцем швейные машинки. К тому моменту было множество попыток создать домашний, да что там домашний, просто исправно работающий вариант этого изделия. Машинки не шили. Например, в тех, на которые обратил свое внимание Исаак Зингер, после нескольких стежков запутывалась нитка, поэтому приходилось вынимать ткань, вставлять снова и продолжать процесс до следующего запутывания нитки. Кроме того, они шили только по прямой. Представьте-ка на секунду портного, который шьёт только по прямой. По одной из легенд у изобретателя было сорок долларов и одиннадцать дней для того, чтобы выбраться из краха собственного предприятия. За эти одиннадцать дней он заменил вращающийся барабан с иглой иголкой, которая ходит вверх-вниз, расположил челнок горизонтально, добавил подставку для ткани (а в ней - зубчатое колесико, двигающее эту самую ткань) и, ни много, ни мало - ножную педаль. А, ну, и, конечно же, перенес ушко в нижнюю часть иглы. Создал работающий прототип, зарегистрировал фирму. По той же легенде эта первая «зингеровская» машинка была продана за сто долларов.
Исаак Мерит Зингер был актером - в его жизни был период, а, может, и не один, когда он выступал на подмостках театра. Вполне возможно, что артистичность помогла ему проложить дорогу к коммерческому успеху. Например, компания Зингер славилась тем, что стала первой компанией, тратившей более миллиона долларов в год на рекламу. Во время Гражданской войны машинки бодро продавались под лозунгом «Мы одеваем армию» (кто угадает, Южную или Северную?). Из других вещей, в которых компания оказалась первой - они продавали свои изделия в рассрочку, они использовали франчайзинг (продавали мелким предпринимателям права на торговлю и обслуживание машинок), они построили небоскреб (это был также первый небоскреб, снесенный перед строительством Всемирного Торгового Центра), они наладили производство деталей для оружейной промышленности, и это очень снизило себестоимость машинок.
Если компания Зингер была не первой, то, наверняка, одной из первых, попытавшихся завоевать мировой рынок. В Россию машинки поступали через германского представителя, а затем в целях сокращения расходов на доставку в 1901 году было решено построить фабрику на месте. Выбор пал на подмосковный город Подольск. По всей России были разбросаны зингеровские фирменные магазины, а в 1904 году началось строительство главного местного офиса компании на Невском проспекте в Петербурге. Будучи старшеклассницей никогда не могла спокойно пройти мимо этого заманчивого здания - внутри находился Ленинградский Дом Книги. Интересно, что даже при его постройке компания Зингер проявила оригинальность. Архитектору Сюзору заказали дом в одиннадцать этажей. Выполнить это было невозможно, так как в Петербурге в то время высотный регламент не позволял строить здания выше Зимнего дворца (23.5 метра). Какой-никакой выход нашелся. Благодаря высоте потолков в доме Зингера поместились семь этажей и башня, увенчанная глобусом. Этим он и переплюнул своих пятиэтажных соседей. А как появилась возможность сделать необычайно огромные окна-витрины? Был применен металлический каркас, впервые в Петербурге.
В 1918 году фабрика перешла к большевикам, но лишь логотип изменился. Как сказала моя бабушка про купленную в пятидесятых подольскую машинку: «Я уже умела на ней шить, ведь у родителей была такая же - Зингер». Пятидесятые - те самые годы, когда в магазинах практически не было одежды, а, одним из самых ценных подарков был отрез ткани. Бабушка кроила и шила вручную, либо относила прострочить к счастливым обладателям машинки. Через несколько лет после рождения моей мамы друг дедушки оказался в нужном месте в нужное время - в магазин завезли одну, или даже целых две подольских красавицы. Друг не растерялся, встал первым в очередь и в результате доставил ценный агрегат домой бабушке и дедушке, которым старался всегда помогать - как же, семья с тремя детьми в послевоенное время.
И над моей детской одеждой машинка потрудилась: мама что-то вставляла, что-то убирала, и получалась новая симпатичная вещь. Я же добралась до машинки классе в четвертом. У нас тогда начались страшные уроки труда - страшные не содержанием, а преподавательницей. Всю первую четверть мы варили компот, жарили картошку и резали салат - для части девчонок это были вполне привычные манипуляции, поэтому небеса над нами не разверзались и не грозили никакой карой. Остальные же три четверти мы проводили в постоянном ожидании окриков и язвительных замечаний за наше тупое обращение со швейной машиной и полную неспособность приложить выкройку вдоль утка (или это полагается делать вдоль долевой нити???). Причем, надо отметить, что все-таки именно на этих уроках труда я освоила troubleshooting машинки, коими знаниями и пользуюсь до сих пор. И я благодарна той страшной училке. К тому моменту, как я познакомилась поближе с нашей домашней швейной машиной, все ее хитрые компоненты канули в лету, осталась лишь подозрительная металлическая штуковина именуемая «лапкой для вышивки». Машинка без выкрутасов строчила и строчит все стандартным двойным швом, а «лапка для вышивки» существует и по сей день, она лежит в корпусе машинки в отделеньице для челноков и катушек и олицетворяет собой неизведанные возможности.
С того момента, как я получила доступ, машинка перевидала немало странностей, но апогеем, пожалуй, явился момент, когда мама часа в три ночи застала меня за варварским насилием: я соединяла несколько слоев толстенной ткани, самым тонким из которых был слой синего дерматина, довольно безнадежно пытаясь за ночь соорудить что-то около тридцати пяти (пар???) варежек для дорожных рабочих. При помощи этих варежек сборище друзей под названием «Коммуна московской заставы» (когда мне приходит на ум это название, что-то теплое поднимается в животе и что-то мокрое появляется на глазах) собиралось заработать на некие архиважные нужды, и я, как гордая владелица швейной машины, вызвалась поучаствовать. Как всегда, как во время всех моих несуразных ночных бдений, мама мне помогла, и, сломав по дороге одну иголку, к рассвету мы с ней и с подольским механическим чудом добили непробиваемые варежки, аж целых тридцать пять штук (или пар?).
Интересно, китайский дракон, сварганенный за четыре часа в присутствии принесенной нам на неделю хомяка Дины, может заткнуть тридцать пять варежек за пояс?
В общем, да здравствует двадцать третье дитя любвеобильного старика Зингера, который на закате своей жизни умудрился в третий или четвертый раз официально жениться, и на ком? На Изабель Соммервиль, с которой, говорят, ваяли Статую Свободы.