Про послеродовую депрессию
Надо ли говорить про послеродовую депрессию? Сложный вопрос. Вроде бы заметна тенденция - озвучивать тяготы родительства. Это хорошо. С другой стороны, вытаскивать на свет личное всегда страшно. Ведь ещё есть другая тенденция - «депрессия это не болезнь, хватит ныть» и так далее. Вытащишь это самое личное, а тебя отчитают.
Я очень долго решалась, и всё-таки доводы «за» перевесили. Довод, собственно, всего один - стать очередным человеком в списке тех, кто с этим столкнулся. Мне иногда говорят: «Как у вас всё хорошо с детьми, ты - хорошая мама», и я понимаю, что такое впечатление и правда может сложиться. Вот поэтому важно сказать - на самом деле были ого-го какие подводные камни.
Из послеродовой депрессии я выползла ближе к Наташиному году, а пока в ней находилась, совершенно не считала, что она у меня есть. Когда мне об этом сказал один врач, я про себя возмутилась страшно. Причём здесь депрессия, просто всё очень сложно, очень тяжело, да что там, ужасно! Ребёнок не ест молоко, спит по полчаса - рехнуться можно же. И эта сумасшедшая круговерть изо дня в день, тут кто угодно двинется.
Так я думала, не видя конца и края мучениям. Когда осознала, что на самом деле депрессия таки была? Наверное, тогда, когда потихоньку вернулась в нормальное состояние. Потому что оно очень, кхм, отличается от ненормального. А окончательно осознала тогда, когда родился Серёжа, и вроде как сложностей и хлопот должно было стать в два раза больше, логично же. Ан нет, я вроде бы и уставала, но чувствовала себя замечательно. Я успевала готовить, сочинять какие-то дурацкие рассказы, рисовать, встречаться с друзьями... И проводила время с детьми так, что меня саму это радовало и окрыляло. Что же было, когда родилась Наташа?
Совершенно другая картина. Первые пару месяцев я вообще провела в прострации, мне казалось, что дочь постоянно орёт, а я не знаю, что делать. Но, по крайней мере, она ела молоко - а вот потом что-то пошло не так, она стала плакать и отказываться.
Сколько плясок с бубном было, сколько разных приёмов, чтобы всё наладить - не сработало ничего. Каждое кормление превращалось в ад для нас обеих, а кормить маленького ребёнка, как известно, полагается не раз, не два и не три в день. К концу лета, когда Наташе стукнуло почти пять месяцев, я напоминала скорее зомби, чем маму. И тогда Наташа, которая до этого хотя бы спала вполне неплохо, перешла на получасовой сон.
За полчаса можно успеть многое, не спорю. Но для того, чтобы восстановить силы и хоть чуть-чуть прийти в себя, этого времени катастрофически не хватает. При этом я всё ещё продолжала бороться за грудное вскармливание, хотя оно давно уже стало смешанным, и смесь дочь кушала охотно и без криков. У меня молока почти не осталось, и в итоге в её полгода я приложила Наташу к груди последний раз. Чувство вины грызло нещадно - плохая мать, не смогла, не справилась. Убила кучу нервов, порой рыдала, но старалась, старалась, старалась… и не справилась. Сейчас это кажется мне чудовищной глупостью - так изводиться просто из-за установки «кормить надо своим молоком, смесь - в разы хуже». Я до сих пор за своё молоко, но очевидно же, что в каких-то случаях лучше успокоиться и поберечь психику и себе, и ребёнку. А тогда мне было настолько совестно, что я даже не находила в себе сил признаться другим людям в том, что перестала кормить. Близкие друзья, конечно, знали. Но если кто-то знакомый дежурно спрашивал «Как, кормитесь ещё?», я судорожно кивала. Теперь это не укладывается в голове - в каком состоянии надо находиться, чтобы врать из страха?
А впрочем, нагляднее всего следующий пример. В пять-шесть месяцев Наташи я впервые с момента её рождения послушала музыку. Надо было сходить в детскую поликлинику, но без ребёнка, за какими-то там справками. Мама меня отпустила, и я вдруг поняла - я же сейчас буду минут сорок идти по улице, пешком, сама по себе. Надо взять плеер! Это воспринималось как невероятное событие. Я вышла на улицу, вставила наушники, включила песню… И расплакалась. Из-за осознания, что до этого дня я даже не вспоминала о том, что музыка существует. Не могла найти минутку, чтобы забыть обо всём и послушать любимые мелодии. Так всю дорогу и проплакала - казалось, что как только вернусь домой, то снова попаду в мир без музыки. И он таким останется навсегда.
Надо ли говорить, что после рождения Серёжи я послушала музыку едва ли не в роддоме? Хотя как вообще можно было решиться на второго ребёнка, если после первого началась депрессия - отдельный вопрос. В моём случае сошлись два фактора. Во-первых, я всегда хотела двоих детей с маленькой разницей в возрасте. Во-вторых, к году Наташа научилась сносно спать, в том числе и всю ночь, и в целом показала себя дамой вполне самостоятельной. Так и вышло, что я подписалась на испытание снова, но испытания не получилось. На этот раз всё сложилось по-другому, меня будто подменили. Точнее, наоборот - именно такой я и должна была быть изначально. При нормальном развитии ситуации ребёнок воспринимается как счастье, и он вдохновляет, а не наоборот. Проблемы не пугают, встречаются с непробиваемым спокойствием и с уверенностью, что это временно. Я не хочу сказать, что всё идеально. Выйти из себя и кричать, к примеру - не без этого, а как же. Я в принципе не отличаюсь хорошим терпением, к сожалению. Но чувствую себя счастливой, чувствую, что всё на своих местах, всё гармонично и правильно. Вот только как отмотать время назад и поделиться этим опытом с самой же собой?
Никак, и из этого следуют две худшие вещи во всей этой истории с послеродовой депрессией. Первая: твой ребёнок ни в чём не виноват, но он получает вместо матери несчастное зомби-создание, которое не соображает, что происходит. Как исправить последствия этого - не знаю, пока даже сложно предположить, какими они могут быть. Мне безумно жаль Наташу, потому что ей досталось вот это вот всё. Вторая: ты не можешь оценить своё состояние самостоятельно, не замечаешь, что с тобой происходит. А со стороны этого тоже может быть не видно - непостижимо, но факт. Например, когда я проводила премьеру фильма про Битлз.ру (Наташе исполнилось месяца два), я была совершенно никакущая. Однако в голове остался план, задуманный ещё до появления дочки, поэтому я машинально, но чётко его воплотила. И вряд ли кто-то из зрителей подумал «с ней что-то не так», наверняка подумали скорее что-то вроде «здорово, не пропадает в пелёнках, активничает, молодец». Вот такие вот пироги.
Напоследок - пара мыслей о том, почему это вообще произошло. Не знаю, как у других, но по мне очень ударило разрушение моего личного пространства, которое мне, как интроверту, жизненно важно. Я пыталась к этому подготовиться, но не смогла. Это похоже на переезд на другую планету. Когда ты думаешь «ребёнок уложен, значит, есть два часа на себя», а он просыпается через тридцать минут - это просто вышибает почву под ногами. Что интересно, по второму разу - нет, не вышибает. Ты уже знаешь, что не принадлежишь себе, и эта мысль для тебя вовсе не смертельна. Ты уже знаешь, что принадлежишь кому-то в сто раз более прекрасному и удивительному. И помнишь, что однажды этот прекрасный и удивительный научится спать всю ночь, а пока не умеет - и в этом нет ничего страшного.
Я очень долго решалась, и всё-таки доводы «за» перевесили. Довод, собственно, всего один - стать очередным человеком в списке тех, кто с этим столкнулся. Мне иногда говорят: «Как у вас всё хорошо с детьми, ты - хорошая мама», и я понимаю, что такое впечатление и правда может сложиться. Вот поэтому важно сказать - на самом деле были ого-го какие подводные камни.
Из послеродовой депрессии я выползла ближе к Наташиному году, а пока в ней находилась, совершенно не считала, что она у меня есть. Когда мне об этом сказал один врач, я про себя возмутилась страшно. Причём здесь депрессия, просто всё очень сложно, очень тяжело, да что там, ужасно! Ребёнок не ест молоко, спит по полчаса - рехнуться можно же. И эта сумасшедшая круговерть изо дня в день, тут кто угодно двинется.
Так я думала, не видя конца и края мучениям. Когда осознала, что на самом деле депрессия таки была? Наверное, тогда, когда потихоньку вернулась в нормальное состояние. Потому что оно очень, кхм, отличается от ненормального. А окончательно осознала тогда, когда родился Серёжа, и вроде как сложностей и хлопот должно было стать в два раза больше, логично же. Ан нет, я вроде бы и уставала, но чувствовала себя замечательно. Я успевала готовить, сочинять какие-то дурацкие рассказы, рисовать, встречаться с друзьями... И проводила время с детьми так, что меня саму это радовало и окрыляло. Что же было, когда родилась Наташа?
Совершенно другая картина. Первые пару месяцев я вообще провела в прострации, мне казалось, что дочь постоянно орёт, а я не знаю, что делать. Но, по крайней мере, она ела молоко - а вот потом что-то пошло не так, она стала плакать и отказываться.
Сколько плясок с бубном было, сколько разных приёмов, чтобы всё наладить - не сработало ничего. Каждое кормление превращалось в ад для нас обеих, а кормить маленького ребёнка, как известно, полагается не раз, не два и не три в день. К концу лета, когда Наташе стукнуло почти пять месяцев, я напоминала скорее зомби, чем маму. И тогда Наташа, которая до этого хотя бы спала вполне неплохо, перешла на получасовой сон.
За полчаса можно успеть многое, не спорю. Но для того, чтобы восстановить силы и хоть чуть-чуть прийти в себя, этого времени катастрофически не хватает. При этом я всё ещё продолжала бороться за грудное вскармливание, хотя оно давно уже стало смешанным, и смесь дочь кушала охотно и без криков. У меня молока почти не осталось, и в итоге в её полгода я приложила Наташу к груди последний раз. Чувство вины грызло нещадно - плохая мать, не смогла, не справилась. Убила кучу нервов, порой рыдала, но старалась, старалась, старалась… и не справилась. Сейчас это кажется мне чудовищной глупостью - так изводиться просто из-за установки «кормить надо своим молоком, смесь - в разы хуже». Я до сих пор за своё молоко, но очевидно же, что в каких-то случаях лучше успокоиться и поберечь психику и себе, и ребёнку. А тогда мне было настолько совестно, что я даже не находила в себе сил признаться другим людям в том, что перестала кормить. Близкие друзья, конечно, знали. Но если кто-то знакомый дежурно спрашивал «Как, кормитесь ещё?», я судорожно кивала. Теперь это не укладывается в голове - в каком состоянии надо находиться, чтобы врать из страха?
А впрочем, нагляднее всего следующий пример. В пять-шесть месяцев Наташи я впервые с момента её рождения послушала музыку. Надо было сходить в детскую поликлинику, но без ребёнка, за какими-то там справками. Мама меня отпустила, и я вдруг поняла - я же сейчас буду минут сорок идти по улице, пешком, сама по себе. Надо взять плеер! Это воспринималось как невероятное событие. Я вышла на улицу, вставила наушники, включила песню… И расплакалась. Из-за осознания, что до этого дня я даже не вспоминала о том, что музыка существует. Не могла найти минутку, чтобы забыть обо всём и послушать любимые мелодии. Так всю дорогу и проплакала - казалось, что как только вернусь домой, то снова попаду в мир без музыки. И он таким останется навсегда.
Надо ли говорить, что после рождения Серёжи я послушала музыку едва ли не в роддоме? Хотя как вообще можно было решиться на второго ребёнка, если после первого началась депрессия - отдельный вопрос. В моём случае сошлись два фактора. Во-первых, я всегда хотела двоих детей с маленькой разницей в возрасте. Во-вторых, к году Наташа научилась сносно спать, в том числе и всю ночь, и в целом показала себя дамой вполне самостоятельной. Так и вышло, что я подписалась на испытание снова, но испытания не получилось. На этот раз всё сложилось по-другому, меня будто подменили. Точнее, наоборот - именно такой я и должна была быть изначально. При нормальном развитии ситуации ребёнок воспринимается как счастье, и он вдохновляет, а не наоборот. Проблемы не пугают, встречаются с непробиваемым спокойствием и с уверенностью, что это временно. Я не хочу сказать, что всё идеально. Выйти из себя и кричать, к примеру - не без этого, а как же. Я в принципе не отличаюсь хорошим терпением, к сожалению. Но чувствую себя счастливой, чувствую, что всё на своих местах, всё гармонично и правильно. Вот только как отмотать время назад и поделиться этим опытом с самой же собой?
Никак, и из этого следуют две худшие вещи во всей этой истории с послеродовой депрессией. Первая: твой ребёнок ни в чём не виноват, но он получает вместо матери несчастное зомби-создание, которое не соображает, что происходит. Как исправить последствия этого - не знаю, пока даже сложно предположить, какими они могут быть. Мне безумно жаль Наташу, потому что ей досталось вот это вот всё. Вторая: ты не можешь оценить своё состояние самостоятельно, не замечаешь, что с тобой происходит. А со стороны этого тоже может быть не видно - непостижимо, но факт. Например, когда я проводила премьеру фильма про Битлз.ру (Наташе исполнилось месяца два), я была совершенно никакущая. Однако в голове остался план, задуманный ещё до появления дочки, поэтому я машинально, но чётко его воплотила. И вряд ли кто-то из зрителей подумал «с ней что-то не так», наверняка подумали скорее что-то вроде «здорово, не пропадает в пелёнках, активничает, молодец». Вот такие вот пироги.
Напоследок - пара мыслей о том, почему это вообще произошло. Не знаю, как у других, но по мне очень ударило разрушение моего личного пространства, которое мне, как интроверту, жизненно важно. Я пыталась к этому подготовиться, но не смогла. Это похоже на переезд на другую планету. Когда ты думаешь «ребёнок уложен, значит, есть два часа на себя», а он просыпается через тридцать минут - это просто вышибает почву под ногами. Что интересно, по второму разу - нет, не вышибает. Ты уже знаешь, что не принадлежишь себе, и эта мысль для тебя вовсе не смертельна. Ты уже знаешь, что принадлежишь кому-то в сто раз более прекрасному и удивительному. И помнишь, что однажды этот прекрасный и удивительный научится спать всю ночь, а пока не умеет - и в этом нет ничего страшного.