Вернулся
от Гордера к Коупленду.
При чтении "Жизни после бога" у меня почти непрерывное ощущение, что вот-вот пойдет носом кровь. Что-то подкатывает к горлу и пытается пролезть в черепную коробку. И еще накатывает желание, чтобы эти двести с небольшим страниц тянулись как можно дольше, чтобы ощущение простоты и свершённости осталось. Сложно даже сказать почему от такого простого и очевидного текста возникают такие сложные чувства. Наверное потому, что если бы я написал книгу, она была бы именно такой.
Слава Дарвину, таланта, терпения и/или опыта мне на это явно не хватает.
Не умирай, молодость.
*Цитировать не решился. Пришлось бы пол текста книги запихивать под кат.*
АПД: Не удержался таки... Без цитаты не обойдется.
Потому что про меня.
Про нас .
Мы включали радио, эфир был переполнен песнями о любви и рок музыкой; мы верили рок музыке, но, думается мне, не верили песням о любви - что тогда, что сейчас. Мы обитали в раю, поэтому любая дискуссия на трансцендентальные темы становилась бессмысленной. Политика, как нам казалось, существовала где то в отелевизионенном зарайске; смерть была чем то вроде переработки вторсырья.
Жизнь была чарующей, но только без политики и религии. Это была жизнь детей потомков первопроходцев - жизнь после Бога - жизнь, в которой спасение можно было обрести и на Земле, находящейся на краю небес. Наверное, это лучшее, на что мы может надеяться, - мирная жизнь, стирающая границы между реальной жизнью и жизнью сна, - и все же, говоря это, я не перестаю сомневаться.
Думаю, что в какой то момент все же наступила расплата. Думаю, ценой, которую мы заплатили за нашу золотую жизнь, стала неспособность окончательно поверить в любовь; вместо этого мы приобрели иронию, от которой увядало все, чего бы мы ни коснулись. И мне кажется, что ирония и есть та цена, которую мы заплатили за потерю Бога.
Но тут я вспоминаю о том, что мы все же живые существа и у нас бывают - должны быть - религиозные порывы, но только в какие же расселины и щели утекают эти порывы в мире без религии? Я думаю об этом каждый день. Иногда я думаю, что это - единственное, о чем мне вообще следует думать.
***
...я понял, что стоит человеку раз определенным образом сломаться, и его уже не выпрямишь, не склеишь, и это одна из тех вещей, о которых никто не скажет вам, пока вы молоды, и которая никогда не перестанет удивлять вас, пока вы растете и видите, как люди вокруг ломаются один за другим. И вы задумываетесь: когда то настанет ваша очередь или это уже случилось.
***
Вы еще так много обо мне не знаете - не успел рассказать, - к примеру, что у меня есть семья, что я верю в Бога, что когда то я был ребенком - и что я дважды влюблялся, и оба раза ненадолго. Но так уж ли это важно под конец, если вы один. Что такое наша память? Наша история? Какую часть нас составляет пейзаж и какую часть его составляем мы?
***
...как часто случается - если вообще случается, - чтобы вас спас незнакомец? И как вышло, что способность к прощению и доброте иссякла в нас - иссякла настолько, что даже крохотное проявление милосердия становится могущественным воспоминанием до конца наших дней? Как умудрились мы дойти до такого?
***
С течением времени вы начинаете понимать, как случается, что жизни людей складываются наперекосяк; научаетесь видеть все повороты сюжета и все соблазны; до вас доходит, каким именно способом одни люди могут использовать других.
Блеск, окружавший телесную и моральную порчу, исчезает; знание уже не радует. Вы больше не хотите попусту тратить силы, и вот вместо этого вы учитесь терпимости, состраданию и любви - учитесь сохранять дистанцию, - как ни тяжело мне говорить это. Впрочем, и об остальном мне тяжело говорить.
***
- Ты знаешь, ирония - это ад, из которого я пытаюсь бежать: обратить цинизм в веру, путаницу - в ясность, тревогу - в набожность. Но это трудно, потому что я стараюсь быть искренней в жизни, и вот стоит мне включить телевизор и увидеть какого нибудь телеведущего, и я сдаюсь. Слишком много дешевых подделок! Все было бы куда яснее и проще, не будь кругом такого множества разрисованных знаменитостей. Ведь правда?
"Мир Софии" попробую еще раз. Чуть позже.
При чтении "Жизни после бога" у меня почти непрерывное ощущение, что вот-вот пойдет носом кровь. Что-то подкатывает к горлу и пытается пролезть в черепную коробку. И еще накатывает желание, чтобы эти двести с небольшим страниц тянулись как можно дольше, чтобы ощущение простоты и свершённости осталось. Сложно даже сказать почему от такого простого и очевидного текста возникают такие сложные чувства. Наверное потому, что если бы я написал книгу, она была бы именно такой.
Слава Дарвину, таланта, терпения и/или опыта мне на это явно не хватает.
Не умирай, молодость.
*Цитировать не решился. Пришлось бы пол текста книги запихивать под кат.*
АПД: Не удержался таки... Без цитаты не обойдется.
Потому что про меня.
Про нас .
Мы включали радио, эфир был переполнен песнями о любви и рок музыкой; мы верили рок музыке, но, думается мне, не верили песням о любви - что тогда, что сейчас. Мы обитали в раю, поэтому любая дискуссия на трансцендентальные темы становилась бессмысленной. Политика, как нам казалось, существовала где то в отелевизионенном зарайске; смерть была чем то вроде переработки вторсырья.
Жизнь была чарующей, но только без политики и религии. Это была жизнь детей потомков первопроходцев - жизнь после Бога - жизнь, в которой спасение можно было обрести и на Земле, находящейся на краю небес. Наверное, это лучшее, на что мы может надеяться, - мирная жизнь, стирающая границы между реальной жизнью и жизнью сна, - и все же, говоря это, я не перестаю сомневаться.
Думаю, что в какой то момент все же наступила расплата. Думаю, ценой, которую мы заплатили за нашу золотую жизнь, стала неспособность окончательно поверить в любовь; вместо этого мы приобрели иронию, от которой увядало все, чего бы мы ни коснулись. И мне кажется, что ирония и есть та цена, которую мы заплатили за потерю Бога.
Но тут я вспоминаю о том, что мы все же живые существа и у нас бывают - должны быть - религиозные порывы, но только в какие же расселины и щели утекают эти порывы в мире без религии? Я думаю об этом каждый день. Иногда я думаю, что это - единственное, о чем мне вообще следует думать.
***
...я понял, что стоит человеку раз определенным образом сломаться, и его уже не выпрямишь, не склеишь, и это одна из тех вещей, о которых никто не скажет вам, пока вы молоды, и которая никогда не перестанет удивлять вас, пока вы растете и видите, как люди вокруг ломаются один за другим. И вы задумываетесь: когда то настанет ваша очередь или это уже случилось.
***
Вы еще так много обо мне не знаете - не успел рассказать, - к примеру, что у меня есть семья, что я верю в Бога, что когда то я был ребенком - и что я дважды влюблялся, и оба раза ненадолго. Но так уж ли это важно под конец, если вы один. Что такое наша память? Наша история? Какую часть нас составляет пейзаж и какую часть его составляем мы?
***
...как часто случается - если вообще случается, - чтобы вас спас незнакомец? И как вышло, что способность к прощению и доброте иссякла в нас - иссякла настолько, что даже крохотное проявление милосердия становится могущественным воспоминанием до конца наших дней? Как умудрились мы дойти до такого?
***
С течением времени вы начинаете понимать, как случается, что жизни людей складываются наперекосяк; научаетесь видеть все повороты сюжета и все соблазны; до вас доходит, каким именно способом одни люди могут использовать других.
Блеск, окружавший телесную и моральную порчу, исчезает; знание уже не радует. Вы больше не хотите попусту тратить силы, и вот вместо этого вы учитесь терпимости, состраданию и любви - учитесь сохранять дистанцию, - как ни тяжело мне говорить это. Впрочем, и об остальном мне тяжело говорить.
***
- Ты знаешь, ирония - это ад, из которого я пытаюсь бежать: обратить цинизм в веру, путаницу - в ясность, тревогу - в набожность. Но это трудно, потому что я стараюсь быть искренней в жизни, и вот стоит мне включить телевизор и увидеть какого нибудь телеведущего, и я сдаюсь. Слишком много дешевых подделок! Все было бы куда яснее и проще, не будь кругом такого множества разрисованных знаменитостей. Ведь правда?
"Мир Софии" попробую еще раз. Чуть позже.