Вечерний разговор с курицей
Оказывается, с тех пор, как этот рассказ был в ЖЖ, прошло десять лет. И даже десять лет и один месяц! Буду брать пример со старших товарищей и повторять старое. Читатели-то уже, кажется, почти все другие.
Вечерний разговор с курицей
Старая Берта жарит курицу.
Курица ворочается, топырит локти, сгребая на себя жир со сковородки. И ворчит:
- А салом что - нельзя было нашпиговать?
- Было бы слишком жирно. Это вредно.
- Слишком? И не стыдно тебе, старуха? Посмотри, какая сухая кожица, ты ж не прокусишь ее своим протезом. Скажи честно: ты съела все сало?
Берта смотрит в сторону.
- Ночью, да? - не отстает курица.
- Я не могла спать. Я совсем не могу спать. Они приходят и разговаривают.
- Они? Кто они?
- Я не знаю. Вчера приходил один. В шляпе.
- В очках и с портфелем? И при галстуке? - Голос курицы полон сарказма, но старуха этого не замечает.
- Он сказал: «Если бы ты, Берта, тогда поговорила с ней, ничего бы не произошло. Она бы одумалась. Ей просто не хватало нормальных человеческих слов».
- Кому ей, старуха? О ком вообще речь?
- Я не помню. Но ведь я не поговорила с ней?
- При чем здесь сало? Пей валерьянку.
- Я отломила большой кусок хлеба. Положила на него сало. Отрезала половину луковицы. Налила чай. Некрепкий. На ночь вредно крепкий. Взяла банку с медом. На ночь хорошо мед.
- А сало на ночь плохо. Дальше можешь не рассказывать. Ты взяла все это свинство к себе в постель и съела, мыча и чмокая. И уснула, не стряхнув крошек с простыни. Не убрав с табуретки луковую шелуху. Кстати, зачем ты натерла меня чесноком? У тебя ведь от него изжога.
- В прошлую ночь их было двое. Они говорили: «Если бы ты, Берта, тогда решилась уехать, все сложилось бы по-другому. Но ты струсила». Они правы. Я струсила. Как я могу спать?
Старуха тычет в курицу ножом. Курица совсем жесткая. Она отодвигается подальше от ножа и спрашивает:
- Куда? Куда ты не решилась уехать?
- Не помню. Я люблю чеснок. Он пахнет югом.
- Когда ты уже пригласишь мастера, чтобы он починил духовку? Как вообще можно жарить целую курицу на сковородке? Я же никогда не прожарюсь!
- Я все равно не буду тебя есть. Они придут и скажут: «Ты разговаривала с ней, как с сестрой, а потом съела. Ты сволочь, Берта». Нет уж. Я отпущу тебя на волю, птица. Лети, куда хочешь.
- Ты совсем сбрендила, старуха. Жареные куры не летают.
- Но ты и не прожарилась.
- Куры вообще не летают, дура.
Берта выключает огонь. Она берет курицу за ногу и подходит к окну.
- Лети, моя птица!
Курица пробивает синюю толщу ночи и шмякается в траву.
Старуха идет в комнату, на ходу вытирая руку о фланелевый халат. Откидывает покрывало с полной затхлых запахов ветхой тахты. Снимает халат. Под ним ночная рубашка. Берта выключает свет, забирается под ватное одеяло. Долго пытается удобно улечься, скребет колючими пятками по простыне. Кряхтит. Вздыхает. Затихает.
Бездомная собака подходит к курице. Уже, замирая от счастья, открывает пасть, но курица лягает дворнягу, и та, скуля не от боли, а от немыслимого перекоса во вселенной, убегает.
Колышется воздух над травой. Курица остывает.
Колышется воздух над тахтой. Сгущается, плотнеет, и вот уже над Бертой склоняется носатая дама с мятыми щеками. Она говорит противным голосом: «Ты испортила ему жизнь. Да и себе заодно. Уметь жить - это тоже талант. А ты бездарность, Берта».
Старуха хватается за провод над тахтой. Шарит, шарит рукой. Нашаривает кнопку. Включает бра. Садится и снова шарит - теперь уже ногами по полу. Нащупывает теплые войлочные тапки, сует в них ледяные ноги. Идет на кухню.
Курица легко отрывается от земли, влетает в заросли сирени и долго купается в них. Вся в налипших сиреневых цветочках (два с пятью лепестками), она уносится в небо.
Старуха берет из пакета батон. Отрезает огромную горбушку. Открывает холодильник, достает тонкую полукопченую колбасу. Разламывает руками. Большой кусок убирает в холодильник, маленький сжимает в кулаке. Задумывается.
Отправляет маленький кусок обратно, забирает большой. Взяв еду, идет в комнату. Устраивается на тахте. Разевает сочащийся слюной рот. Задумывается.
Кладет колбасу и хлеб на табуретку. Возвращается на кухню. Открывает холодильник, берет с боковой полочки головку чеснока. Разделяет на зубчики. Долго чистит. Трясет руками, избавляясь от налипших чешуек. Набрав пяток голеньких зубчиков, несет добычу в комнату. Садится. Задумывается.
Кладет чеснок на табуретку. Возвращается на кухню. Ставит чайник. Забирает из холодильника остатки колбасы. Несет в комнату. Быстро съедает хлеб, колбасу и чеснок, прикусывая то десну, то язык, вскрикивая от боли, но не переставая жевать.
Курица смотрит на звезды. Мелкие, белые, они поблескивают острыми соляными гранями. «Эта дура забыла меня посолить, - вспоминает курица. - О чем вообще она думает? Вчера слопала все сало. А сегодня наверняка прикончила колбасу. Завтра ей будет нечего есть».
Берта идет на кухню, наливает чай. Берет большой пакет пряников. Возвращается в комнату. Пьет чай. Засыпает с шестым пряником в руке.
Курица снижается, направляется к дому, влетает в форточку. Открывает холодильник. Укладывается на полку, осматривается. Ну конечно. Кетчуп, майонез, горчица. Маринованные огурцы. Килька в томате. Селедка. Пакетик чипсов.
«Ни творога, ни йогурта, ни каши, ни супа. Даже молока нет. Вот ведь старое чучело», - вздыхает курица. И тоже засыпает.
Вечерний разговор с курицей
Старая Берта жарит курицу.
Курица ворочается, топырит локти, сгребая на себя жир со сковородки. И ворчит:
- А салом что - нельзя было нашпиговать?
- Было бы слишком жирно. Это вредно.
- Слишком? И не стыдно тебе, старуха? Посмотри, какая сухая кожица, ты ж не прокусишь ее своим протезом. Скажи честно: ты съела все сало?
Берта смотрит в сторону.
- Ночью, да? - не отстает курица.
- Я не могла спать. Я совсем не могу спать. Они приходят и разговаривают.
- Они? Кто они?
- Я не знаю. Вчера приходил один. В шляпе.
- В очках и с портфелем? И при галстуке? - Голос курицы полон сарказма, но старуха этого не замечает.
- Он сказал: «Если бы ты, Берта, тогда поговорила с ней, ничего бы не произошло. Она бы одумалась. Ей просто не хватало нормальных человеческих слов».
- Кому ей, старуха? О ком вообще речь?
- Я не помню. Но ведь я не поговорила с ней?
- При чем здесь сало? Пей валерьянку.
- Я отломила большой кусок хлеба. Положила на него сало. Отрезала половину луковицы. Налила чай. Некрепкий. На ночь вредно крепкий. Взяла банку с медом. На ночь хорошо мед.
- А сало на ночь плохо. Дальше можешь не рассказывать. Ты взяла все это свинство к себе в постель и съела, мыча и чмокая. И уснула, не стряхнув крошек с простыни. Не убрав с табуретки луковую шелуху. Кстати, зачем ты натерла меня чесноком? У тебя ведь от него изжога.
- В прошлую ночь их было двое. Они говорили: «Если бы ты, Берта, тогда решилась уехать, все сложилось бы по-другому. Но ты струсила». Они правы. Я струсила. Как я могу спать?
Старуха тычет в курицу ножом. Курица совсем жесткая. Она отодвигается подальше от ножа и спрашивает:
- Куда? Куда ты не решилась уехать?
- Не помню. Я люблю чеснок. Он пахнет югом.
- Когда ты уже пригласишь мастера, чтобы он починил духовку? Как вообще можно жарить целую курицу на сковородке? Я же никогда не прожарюсь!
- Я все равно не буду тебя есть. Они придут и скажут: «Ты разговаривала с ней, как с сестрой, а потом съела. Ты сволочь, Берта». Нет уж. Я отпущу тебя на волю, птица. Лети, куда хочешь.
- Ты совсем сбрендила, старуха. Жареные куры не летают.
- Но ты и не прожарилась.
- Куры вообще не летают, дура.
Берта выключает огонь. Она берет курицу за ногу и подходит к окну.
- Лети, моя птица!
Курица пробивает синюю толщу ночи и шмякается в траву.
Старуха идет в комнату, на ходу вытирая руку о фланелевый халат. Откидывает покрывало с полной затхлых запахов ветхой тахты. Снимает халат. Под ним ночная рубашка. Берта выключает свет, забирается под ватное одеяло. Долго пытается удобно улечься, скребет колючими пятками по простыне. Кряхтит. Вздыхает. Затихает.
Бездомная собака подходит к курице. Уже, замирая от счастья, открывает пасть, но курица лягает дворнягу, и та, скуля не от боли, а от немыслимого перекоса во вселенной, убегает.
Колышется воздух над травой. Курица остывает.
Колышется воздух над тахтой. Сгущается, плотнеет, и вот уже над Бертой склоняется носатая дама с мятыми щеками. Она говорит противным голосом: «Ты испортила ему жизнь. Да и себе заодно. Уметь жить - это тоже талант. А ты бездарность, Берта».
Старуха хватается за провод над тахтой. Шарит, шарит рукой. Нашаривает кнопку. Включает бра. Садится и снова шарит - теперь уже ногами по полу. Нащупывает теплые войлочные тапки, сует в них ледяные ноги. Идет на кухню.
Курица легко отрывается от земли, влетает в заросли сирени и долго купается в них. Вся в налипших сиреневых цветочках (два с пятью лепестками), она уносится в небо.
Старуха берет из пакета батон. Отрезает огромную горбушку. Открывает холодильник, достает тонкую полукопченую колбасу. Разламывает руками. Большой кусок убирает в холодильник, маленький сжимает в кулаке. Задумывается.
Отправляет маленький кусок обратно, забирает большой. Взяв еду, идет в комнату. Устраивается на тахте. Разевает сочащийся слюной рот. Задумывается.
Кладет колбасу и хлеб на табуретку. Возвращается на кухню. Открывает холодильник, берет с боковой полочки головку чеснока. Разделяет на зубчики. Долго чистит. Трясет руками, избавляясь от налипших чешуек. Набрав пяток голеньких зубчиков, несет добычу в комнату. Садится. Задумывается.
Кладет чеснок на табуретку. Возвращается на кухню. Ставит чайник. Забирает из холодильника остатки колбасы. Несет в комнату. Быстро съедает хлеб, колбасу и чеснок, прикусывая то десну, то язык, вскрикивая от боли, но не переставая жевать.
Курица смотрит на звезды. Мелкие, белые, они поблескивают острыми соляными гранями. «Эта дура забыла меня посолить, - вспоминает курица. - О чем вообще она думает? Вчера слопала все сало. А сегодня наверняка прикончила колбасу. Завтра ей будет нечего есть».
Берта идет на кухню, наливает чай. Берет большой пакет пряников. Возвращается в комнату. Пьет чай. Засыпает с шестым пряником в руке.
Курица снижается, направляется к дому, влетает в форточку. Открывает холодильник. Укладывается на полку, осматривается. Ну конечно. Кетчуп, майонез, горчица. Маринованные огурцы. Килька в томате. Селедка. Пакетик чипсов.
«Ни творога, ни йогурта, ни каши, ни супа. Даже молока нет. Вот ведь старое чучело», - вздыхает курица. И тоже засыпает.