Алфавит. Буква А
А. открывает глаза. За окнами непроглядная зимняя мгла.
А. закрывает глаза. За пределами одеяла сучьи холод и пустота.
Утро.
А. выползает в темноту. Кричит про себя, тащась к выключателю: "Господи Боже Мой! Как же я не хочу!!!" Ломит всё тело и свет слепит глаза. Она, в общем, могла бы заорать и вслух. Всё равно никто не проснется.
Кашель складывает её на раз-два прямо надо раковиной. Вторую неделю не спасают ни обжигающая вода, ни грудной сбор, ни Пектусин, ни дышать над паром. Но спасибо, что хотя бы голос есть, а температуры нет, и можно ходить на работу. А 4го числа она просто падала. Лежала и падала в никуда. Толи в сон, толи в обморок. Выныривала, оттирала пот со лба, ловила взглядом угол ковра и снова падала. К 6ому смогла спуститься в аптеку. В скорую звонить не стала. Надо было раньше - когда падала. Но она не могла. Потом не стоило беспокоить в праздничные дни по пустякам этих самоотверженных ребят.
А. стоит у холодильника. Стирает меловое "Антибиотики - в 18.20". За окном снегом струится тишина. До утреннего шебуршания мира ещё полчаса. Она всегда встает слишком заранее. Чтобы всё успеть: зарядка, полноценная еда, чистая голова, аккуратная укладка. Кому всё это надо, а? Никому и никогда. Ей бы самой закончится: сползти вниз по холодильнику, свернуться в ком у батареи, которая ни черта не греет, и чтобы дальше только чернота погасшего экрана после финальных титров. Никто даже не вздрогнет и не всплакнет среди рядов кинозала. О чем вы?! С 4го по 6ое её не хватились ни на одной назначенной встрече, а до конца каникул не подвернулось случая отправить кого-нибудь в магазин за едой. Приходилось ползать самой. Через гребанные не чищенные тротуары.
Сейчас конечно ситуация кардинально изменилась. Идет рабочая неделя. И если А. надумает умереть, надо будет идти в магазин за веревкой, уже начнется рабочий день, будут звонить, слезно просить выйти хотя бы ко второму, потом согласятся искать замену, но не найдут планы и журнал, будут звонить каждые 5, обещать выговор и уволить, "только, пожалуйста, выйдете". Из окна не вариант. Первый этаж. А крови она боится.
"Нелепая баба! И никому не нужна! Ну за что ты цепляешься, А.?" - ругает себя она, зябнет, сидя в вагоне метро, пересекая парковку, срезая через дворы и пряча сапоги под иллюстративный материал в угловом шкафу. А может лучше было остаться в них? Ощущение, что не топят.
А. садится за стол, смотрит в светающее уже окно, мысли тянутся и влекут куда-то на дно, в кабинете холодно. В коридоре топочут со всего размаха две ноги:
-А.О.! А.О.! Это - я! Я так рано, что во всей школе, наверно, кроме нас никого! Мама просила свои извинения передать! Тур был рассчитан 16 дней. И мама сказала, что я могу отдыхать. Я же отличница. А вы первые три дня будете только повторять. А я всё помню! Вы знаете, там такое море, А.О.! И цветы, ну которые здесь дорогие, я забыла, как называются, на ваши любимые гладиолусы похожи, - как сорняки - везде! Я хотела нарвать и привезти Вам, чтобы Вы не расстраивались, что меня нет три дня. Вы же всегда переживаете, когда кого-то нет. А мама папе поручила позвонить, но он забыл. Я хотела нарвать, но как их в самолете везти, и папа велел не трогать.
- А.О., здравствуйте! - влетают ещё две. - Представляете, у нас снеговика, которого мы с братом на каникулах, - не сломали. Неделю стоит. И не тает. Но это логично, потому что зима.
- А я сломаю! Здравствуйте, А.О.! Не подумайте, я не со зла! Просто он вчера меня с горки толкнул, и я заскользила сильно-сильно, и завалилась на бок, и ногу подвернула! И до сих пор нога болит! А у меня сегодня балет! Мама группу нашла!
- Д., - вздыхает А.О.. - Ты на балет такая же лохматая пойдешь? Как ты снимала шапку?! Иди сюда, я тебе волосы приберу.
А.О. начинает растирать руки, ей кажется, что они ледяные. Но зря. В классе уже надышали. И ладонь у нее мягка и тепла. За окном понемногу отступила мгла - с началом урока за ненадобностью отключат уличные фонари. Зима идет на спад. И пора думать, что делать с этим классом на весенних.
А. закрывает глаза. За пределами одеяла сучьи холод и пустота.
Утро.
А. выползает в темноту. Кричит про себя, тащась к выключателю: "Господи Боже Мой! Как же я не хочу!!!" Ломит всё тело и свет слепит глаза. Она, в общем, могла бы заорать и вслух. Всё равно никто не проснется.
Кашель складывает её на раз-два прямо надо раковиной. Вторую неделю не спасают ни обжигающая вода, ни грудной сбор, ни Пектусин, ни дышать над паром. Но спасибо, что хотя бы голос есть, а температуры нет, и можно ходить на работу. А 4го числа она просто падала. Лежала и падала в никуда. Толи в сон, толи в обморок. Выныривала, оттирала пот со лба, ловила взглядом угол ковра и снова падала. К 6ому смогла спуститься в аптеку. В скорую звонить не стала. Надо было раньше - когда падала. Но она не могла. Потом не стоило беспокоить в праздничные дни по пустякам этих самоотверженных ребят.
А. стоит у холодильника. Стирает меловое "Антибиотики - в 18.20". За окном снегом струится тишина. До утреннего шебуршания мира ещё полчаса. Она всегда встает слишком заранее. Чтобы всё успеть: зарядка, полноценная еда, чистая голова, аккуратная укладка. Кому всё это надо, а? Никому и никогда. Ей бы самой закончится: сползти вниз по холодильнику, свернуться в ком у батареи, которая ни черта не греет, и чтобы дальше только чернота погасшего экрана после финальных титров. Никто даже не вздрогнет и не всплакнет среди рядов кинозала. О чем вы?! С 4го по 6ое её не хватились ни на одной назначенной встрече, а до конца каникул не подвернулось случая отправить кого-нибудь в магазин за едой. Приходилось ползать самой. Через гребанные не чищенные тротуары.
Сейчас конечно ситуация кардинально изменилась. Идет рабочая неделя. И если А. надумает умереть, надо будет идти в магазин за веревкой, уже начнется рабочий день, будут звонить, слезно просить выйти хотя бы ко второму, потом согласятся искать замену, но не найдут планы и журнал, будут звонить каждые 5, обещать выговор и уволить, "только, пожалуйста, выйдете". Из окна не вариант. Первый этаж. А крови она боится.
"Нелепая баба! И никому не нужна! Ну за что ты цепляешься, А.?" - ругает себя она, зябнет, сидя в вагоне метро, пересекая парковку, срезая через дворы и пряча сапоги под иллюстративный материал в угловом шкафу. А может лучше было остаться в них? Ощущение, что не топят.
А. садится за стол, смотрит в светающее уже окно, мысли тянутся и влекут куда-то на дно, в кабинете холодно. В коридоре топочут со всего размаха две ноги:
-А.О.! А.О.! Это - я! Я так рано, что во всей школе, наверно, кроме нас никого! Мама просила свои извинения передать! Тур был рассчитан 16 дней. И мама сказала, что я могу отдыхать. Я же отличница. А вы первые три дня будете только повторять. А я всё помню! Вы знаете, там такое море, А.О.! И цветы, ну которые здесь дорогие, я забыла, как называются, на ваши любимые гладиолусы похожи, - как сорняки - везде! Я хотела нарвать и привезти Вам, чтобы Вы не расстраивались, что меня нет три дня. Вы же всегда переживаете, когда кого-то нет. А мама папе поручила позвонить, но он забыл. Я хотела нарвать, но как их в самолете везти, и папа велел не трогать.
- А.О., здравствуйте! - влетают ещё две. - Представляете, у нас снеговика, которого мы с братом на каникулах, - не сломали. Неделю стоит. И не тает. Но это логично, потому что зима.
- А я сломаю! Здравствуйте, А.О.! Не подумайте, я не со зла! Просто он вчера меня с горки толкнул, и я заскользила сильно-сильно, и завалилась на бок, и ногу подвернула! И до сих пор нога болит! А у меня сегодня балет! Мама группу нашла!
- Д., - вздыхает А.О.. - Ты на балет такая же лохматая пойдешь? Как ты снимала шапку?! Иди сюда, я тебе волосы приберу.
А.О. начинает растирать руки, ей кажется, что они ледяные. Но зря. В классе уже надышали. И ладонь у нее мягка и тепла. За окном понемногу отступила мгла - с началом урока за ненадобностью отключат уличные фонари. Зима идет на спад. И пора думать, что делать с этим классом на весенних.