a803
in
mil_history
Об акцентах.
Оригинал взят у a803 в Об акцентах.
Одна и та же история, рассказанная с разными акцентами.
Горохов, "Русская имераторская гвардия":
"31 января 1899 г. в возрасте 75 лет скончался надзиравший за казармами полка старейший вахмистр, прослуживший 53 года, 35 из которых - в Кавалергардском полку. Он был евреем по имени Авель-Арон Исаакович Ошанский. Его здоровье стало ухудшаться в 1898 г., однако вопреки рекомендациям доктор ов и советам начальства он продолжал ревностно исполнять свои обязанности. Когда командир полка ухорял его за перенапряжение сил, тот отвечал: "Ваше сиятельство, все доктора - лжецы. Если я лягу в постель, то умру".
Ошанский удвоил усилия, чтобы подготовить полковой юбилей в январе 1899 года. Это была его лебединая песня: вскоре после окончания торжеств он слег в постель и более уже не поднялся.
А затем произошло нечто совершенно экстраординарное для тех дней, 3 февраля прошла церемония похорон Ошанского. Вот как описал ее французский корреспондент:
"Что за диковину я вижу? Просто-напросто еврейские похороны, проводимые по всем канонам иудаизма в кавалергардских казармах. В первых рядах собравшихся, среди бедно одетых евреев, стоят блестящие, в полной форме офицеры полка и бывшие его командиры с траурными чёрными повязками на левом рукаве. Раввин произносит несколько слов на иврите, затем по-русски. Он решился воздать вахмистру должное за то, что тот остался преданным своей вере. Элегантная дама, супруга одного из офицеров полка, одетого в расшитый мундир, перелистывает страницы книги поминалыых еврейских молитв на русском и иврите, которую дал им служка синагоги. Князь Голицын и молодой граф Игнатьев деликатно стараются поддержать относительный порядок. Статные солдаты пересмеиваются с еврейскими девушками, помогая им пробиться к гробу. Генерал Тимирязев, бывший командир полка, поправляет монокль. Нынешний командир генерал-майор А.Н.Николаев инстинктивно начинает креститься. В первом ряду стоит генерал граф Игнатьев, бывший полковой командир. И вот, наконец, гроб покидает казармы. Почётный караул обнажает палаши. Полковой оркестр играет похоронные марши. Офицеры провожают похоронную процессию до Николаевского вокзала, откуда тело отправится на еврейское кладбище."
Следует добавить, что французский репортёр с грустью написал, что после Ошанского ни один из его соотечественников-евреев уже не станет кавалергардом. Он не знал, что сын Ошанского к тому времени уже служил в полку рядовым."
Игнатьев, "50 лет в строю":
"У меня же, на одном из дежурств по полку, произошло следующее: под вечер, когда все офицеры уже разъехались, ко мне прибежал дежурный унтер-офицер по нестроевой команде и с волнением в голосе доложил, что "Александр Иванович померли".
Александром Ивановичем все, от рядового до командира полка, величали старого бородатого фельдфебеля, что стоял часами рядом с дневальным у ворот, исправно отдавая честь всем проходящим.
Откуда же пришел к нам Александр Иванович? Оказалось, что еще до того, как мой отец командовал полком, то есть в начале 70-х годов, печи в полку неимоверно дымили и никто не мог с ними справиться; как-то военный округ прислал в полк печника-специалиста из еврейских кантонистов - Ошанского. При нем печи горели исправно, а без него дымили. Все твердо это знали и, в обход всех правил и законов, задерживали Ошанского в полку, давая ему мундир, звания, медали и отличия за сверхсрочную "беспорочную службу".
И вот его не стало, унтер-офицер привел меня в один из жилых корпусов, еще елизаветинской постройки, где в светлом подвальном помещении под сводами оказалась квартира Александра Ивановича. Он лежал в полковом мундире на составленных посреди комнаты столах. Его сыновья, служившие уже на сверхсрочной службе - один трубачом, другой писарем, третий портным, - горько плакали.
Я никак не мог предполагать того, что произошло в ближайшие часы. К полковым воротам подъезжали роскошные сани и кареты, из которых выходили нарядные элегантные дамы в мехах и солидные господа в цилиндрах; все они пробирались к подвалу, где лежало тело Александра Ивановича. Оказалось - и это никому из нас не могло прийти в голову, - что фельдфебель Ошанский много лет стоял во главе петербургской еврейской общины. На следующее утро состоялся вынос тела, для чего мне было поручено организовать церемонию в большом полковом манеже. К полудню манеж принял необычайный вид. Кроме всего еврейского Петербурга сюда съехались не только все наличные офицеры полка, но и многие старые кавалергарды во главе со всеми бывшими командирами полка. В числе последних был и мой отец, состоявший тогда уже членом Государственного совета.
Воинский устав требовал, чтобы на похоронах всякого военнослужащего, независимо от чина и звания, военные присутствовали в полной парадной форме, и поэтому всем пришлось надеть белые колеты, ленты, ордена и каски с орлами. У гроба Александра Ивановича аристократический военный мир перемешался с еврейским торговым и финансовым, а гвардейские солдаты - со скромными ремесленниками-евреями.
После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка, а на улице отдавал воинские почести почетный взвод под командой вахмистра - как равного по званию с покойным - при хоре полковых трубачей. Таков был торжественный финал старой истории о дымивших печах..."
Одна и та же история, рассказанная с разными акцентами.
Горохов, "Русская имераторская гвардия":
"31 января 1899 г. в возрасте 75 лет скончался надзиравший за казармами полка старейший вахмистр, прослуживший 53 года, 35 из которых - в Кавалергардском полку. Он был евреем по имени Авель-Арон Исаакович Ошанский. Его здоровье стало ухудшаться в 1898 г., однако вопреки рекомендациям доктор ов и советам начальства он продолжал ревностно исполнять свои обязанности. Когда командир полка ухорял его за перенапряжение сил, тот отвечал: "Ваше сиятельство, все доктора - лжецы. Если я лягу в постель, то умру".
Ошанский удвоил усилия, чтобы подготовить полковой юбилей в январе 1899 года. Это была его лебединая песня: вскоре после окончания торжеств он слег в постель и более уже не поднялся.
А затем произошло нечто совершенно экстраординарное для тех дней, 3 февраля прошла церемония похорон Ошанского. Вот как описал ее французский корреспондент:
"Что за диковину я вижу? Просто-напросто еврейские похороны, проводимые по всем канонам иудаизма в кавалергардских казармах. В первых рядах собравшихся, среди бедно одетых евреев, стоят блестящие, в полной форме офицеры полка и бывшие его командиры с траурными чёрными повязками на левом рукаве. Раввин произносит несколько слов на иврите, затем по-русски. Он решился воздать вахмистру должное за то, что тот остался преданным своей вере. Элегантная дама, супруга одного из офицеров полка, одетого в расшитый мундир, перелистывает страницы книги поминалыых еврейских молитв на русском и иврите, которую дал им служка синагоги. Князь Голицын и молодой граф Игнатьев деликатно стараются поддержать относительный порядок. Статные солдаты пересмеиваются с еврейскими девушками, помогая им пробиться к гробу. Генерал Тимирязев, бывший командир полка, поправляет монокль. Нынешний командир генерал-майор А.Н.Николаев инстинктивно начинает креститься. В первом ряду стоит генерал граф Игнатьев, бывший полковой командир. И вот, наконец, гроб покидает казармы. Почётный караул обнажает палаши. Полковой оркестр играет похоронные марши. Офицеры провожают похоронную процессию до Николаевского вокзала, откуда тело отправится на еврейское кладбище."
Следует добавить, что французский репортёр с грустью написал, что после Ошанского ни один из его соотечественников-евреев уже не станет кавалергардом. Он не знал, что сын Ошанского к тому времени уже служил в полку рядовым."
Игнатьев, "50 лет в строю":
"У меня же, на одном из дежурств по полку, произошло следующее: под вечер, когда все офицеры уже разъехались, ко мне прибежал дежурный унтер-офицер по нестроевой команде и с волнением в голосе доложил, что "Александр Иванович померли".
Александром Ивановичем все, от рядового до командира полка, величали старого бородатого фельдфебеля, что стоял часами рядом с дневальным у ворот, исправно отдавая честь всем проходящим.
Откуда же пришел к нам Александр Иванович? Оказалось, что еще до того, как мой отец командовал полком, то есть в начале 70-х годов, печи в полку неимоверно дымили и никто не мог с ними справиться; как-то военный округ прислал в полк печника-специалиста из еврейских кантонистов - Ошанского. При нем печи горели исправно, а без него дымили. Все твердо это знали и, в обход всех правил и законов, задерживали Ошанского в полку, давая ему мундир, звания, медали и отличия за сверхсрочную "беспорочную службу".
И вот его не стало, унтер-офицер привел меня в один из жилых корпусов, еще елизаветинской постройки, где в светлом подвальном помещении под сводами оказалась квартира Александра Ивановича. Он лежал в полковом мундире на составленных посреди комнаты столах. Его сыновья, служившие уже на сверхсрочной службе - один трубачом, другой писарем, третий портным, - горько плакали.
Я никак не мог предполагать того, что произошло в ближайшие часы. К полковым воротам подъезжали роскошные сани и кареты, из которых выходили нарядные элегантные дамы в мехах и солидные господа в цилиндрах; все они пробирались к подвалу, где лежало тело Александра Ивановича. Оказалось - и это никому из нас не могло прийти в голову, - что фельдфебель Ошанский много лет стоял во главе петербургской еврейской общины. На следующее утро состоялся вынос тела, для чего мне было поручено организовать церемонию в большом полковом манеже. К полудню манеж принял необычайный вид. Кроме всего еврейского Петербурга сюда съехались не только все наличные офицеры полка, но и многие старые кавалергарды во главе со всеми бывшими командирами полка. В числе последних был и мой отец, состоявший тогда уже членом Государственного совета.
Воинский устав требовал, чтобы на похоронах всякого военнослужащего, независимо от чина и звания, военные присутствовали в полной парадной форме, и поэтому всем пришлось надеть белые колеты, ленты, ордена и каски с орлами. У гроба Александра Ивановича аристократический военный мир перемешался с еврейским торговым и финансовым, а гвардейские солдаты - со скромными ремесленниками-евреями.
После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка, а на улице отдавал воинские почести почетный взвод под командой вахмистра - как равного по званию с покойным - при хоре полковых трубачей. Таков был торжественный финал старой истории о дымивших печах..."