"...и вдруг ударили морозы и наступил век Хупера"
Эти религиозные скандалы... Глупые, гадкие, мерзкие... Не могу уже ни читать, ни слышать.
А вот чего непреодолимо вдруг захотелось - так это прочесть роман Ивлина Во "Возвращение в Брайдсхед".
Священные и богохульные воспоминания пехотного капитана Чарльза Райдера.
Его одиннадцатисерийную экранизацию смотрела давно, впечатление не развеялось до сих пор и, наверное, никогда не развеется. Думаю, это хорошо.
Очень плохо, что современные интерпретаторы романа (не называю их критиками, - не за что) и разные пересказчики, излагающие ныне модные "краткие содержания", сочинители анонсов и релизов подают основную нить романа в антирелигиозном, а именно антихристианском, ключе, дескать все беды семьи от веры католической, а властная леди Марчмейн загнобила всех своей религиозностью. Как будто властный характер леди Марчмейн вторичен по отношению к вере. Представить, что бы там без религиозных ограничений творилось - не пробовали, критеги?
"Возвращение в Брайдсхед" - глубоко христианское, не побоюсь сказать - богоискательское произведение. В нем все герои первого плана приходят к Богу. Все. Приходят. К Богу.
Какому идиоту пришла в голову мыслишка, подхваченная и затем растиражированная всеми окололитературными подработчиками, будто роман "Возвращение в Брайдсхед" антирелигиозный? Вы в своем уме, люди!? Смотрите, слушайте, читайте, наконец внимательно и узреете истину: Вера побеждает во всем! А там, где ей победить не дали - там одно лишь мокрое место от человека.
Она же - успокаивает каждого мечущегося. Она же дает надежду. "Этот огонь нынче снова горит!" - восторженно открывает для себя в итоге Чарльз Райдер.
Не знаю, на котором месте эта книга в сотне лучших романов ХХ века на английском языке по версии издательства Modern Library, но я бы его поставила в первую десятку лучших романов всего христианского мира и без поправки на язык.
P.S. Узнала: место этого романа в данном рейтинге десятое.
Один из забавных эпизодов. 5 мин. Досмотрите до конца - улыбнетесь.
Немного "безобразиев" от сценариста:
3 мин. О винопитии
17 мин. Приключения золотой молодежи после бала - этот ролик я слепила из трех фрагментов, не пожалейте 17 мин., посмотрите, плз, оч.интересно, правда. И так же забавно. (Вот те раз. Сегодня сообщили, что я нарушила авторские права - выпилиои с ютуба. Поэтому перезалила на ВК, см. ТУТ).
1 мин. Знакомьтесь: Энтони Бланш - "полугалл, полуянки, еще, быть может, полуеврей; личность полностью экзотическая", "главный оксфордский эстет" (И.Во).
Еще ролики по неск. секунд: 1, 2.
Ивлин Во. Возвращение В Брайдсхед.
Из Пролога:
Я дошел до расположения третьей роты на вершине холма, остановился и посмотрел вниз, на наш лагерь, только теперь открывавшийся взгляду сквозь быстро поредевший утренний туман. В тот день мы его оставляли. ....
Здесь умерла любовь между мною и армией. ...
Здесь в возрасте тридцати девяти лет я почувствовал себя стариком. Я стал уставать к вечеру, и мне было лень выходить в город; у меня появились собственнические пристрастия к определенным стульям и газетам; перед ужином я обязательно выпивал ровно три рюмки джина и ложился спать сразу же после девятичасового выпуска последних известий. А за час до побудки уже не спал и находился в самом дурном расположении духа.
Здесь умерла моя последняя любовь. Ее смерть произошла самым банальным образом. Однажды, сравнительно незадолго до нашего отъезда, когда я проснулся, как обычно, до побудки и лежал, глядя в темноту, и под мерный храп и сонное бормотание остальных четырех обитателей военного домика перебирал в мыслях заботы предстоящего дня - не забыл ли я назначить двух капралов на стрелковую подготовку, не окажется ли у меня сегодня опять самое большое число невозвращенцев из отпуска, можно ли доверить Хуперу занятия по топографии с допризывниками, - лежа так в предрассветной тьме, я вдруг с ужасом осознал, что привычное, наболевшее успело тихо умереть в моей душе; ...
..........
У Хупера не было иллюзий касательно армии - вернее, не было на этот счет отдельных ошибочных понятий, выделяющихся из общего тумана, сквозь который он воспринимал вселенную. Он попал в армию против воли, по принуждению, употребив все свои тщедушные усилия на то, чтобы получить отсрочку. Для него армия была неизбежным злом - «как корь», по его собственному выражению. Хупер не был романтиком. Он не скакал мальчиком с конницей принца Руперта и не сидел у лагерных костров на берегу Ксанфа; в том возрасте, когда глаза мои оставались сухи ко всему, кроме поэзии - во время краткой стоической предзимней интерлюдии, которую вводят наши школы, отделяя легкие детские слезы от мужских, - Хупер много плакал, но не над речью Генриха в день святого Криспина и не над Фермопильской эпитафией. В истории, которой его обучали, было мало битв, зато изобиловали подробности о демократических законах и новейшем промышленном прогрессе. Галлиполи, Балаклава, Квебек, Лепанто, Бан-нокберн, Ронсеваль и Марафон, а также битва на холмах Запада, где пал Артур, и еще сотня таких же трубных имен, которые и ныне, в мои преклонные неправедные лета, звучали мне через всю прошедшую жизнь властным, чистым голосом отрочества, для Хупера оставались немы.
Он редко жаловался. Сам такой человек, которому опасно доверить простейшую работу, он питал безграничное уважение к хорошей организации дела и, оглядываясь на свой скромный коммерческий опыт; часто говорил про армейские порядки в снабжении, выплате жалованья и в использовании рабочей силы: «Не-ет, в бизнесе бы им такое с рук не сошло». Он крепко спал, когда я лежал без сна. За то недолгое время, что мы провели вместе, Хупер стал для меня воплощением Молодой Англии, так что, встречая в газетах рассуждения о том, чего ждет Молодежь от Будущего и в чем долг человечества перед Молодежью, я всегда проверял эти общие положения, подставляя на место «Молодежи» «Хупера» и наблюдая, не утратили ли они от этого убедительность. Так, в темные часы перед побудкой я размышлял о «Прогрессивном движении Хупера» и об «Общежитиях для Хупера», о «Солидарности Хуперов во всем мире» и о «Хупере и религии». Он был кислотной пробой для всех этих сплавов.
Если он в чем и изменился со дня выхода из офицерской школы, то разве только стал за эти месяцы еще меньше похож на бравого вояку. В то утро, сгибаясь под полной выкладкой, он показался мне вообще утратившим облик человеческий. По-танцорски шаркнув подошвой, он замер в стойке «смирно» и растопырил у лба пятерню в шерстяной перчатке.
.......
Я спал, пока денщик не разбудил меня, а тогда устало поднялся, молча побрился и, только уходя, обернулся с порога и спросил своего помкомроты;
- А как эта местность называется?
Он ответил; и в ту же секунду словно кто-то выключил радио и голос, бубнивший у меня над ухом беспрестанно, бессмысленно день за днем, вдруг пресекся; наступила великая тишина, сначала пустая, но постепенно, по мере того как возвращались ко мне потрясенные чувства, наполнившаяся сладостными, простыми, давно забытыми звуками, - ибо он назвал имя, которое было мне хорошо знакомо, волшебное имя такой древней силы, что при одном только его звуке призраки всех этих последних тощих лет чредой понеслись прочь.
Я вышел и в смятении и трепете остановился за порогом.
Из эпилога:
Оставалась еще одна часть дома, где я до сих пор не побывал, и теперь я направился туда. В часовне не заметно было следов недавнего запустения; краски в стиле модерн были всё так же ярки, перед алтарем, как прежде, горела лампада в стиле модерн. Я произнес молитву, древний, недавно выученный словесный канон, и ушел. По пути в лагерь, под звуки обеденного горна, я думал так:
«Строителям были неведомы цели, которым послужит в грядущих веках их произведение; они построили новый дом из камней, слагавших старый замок; год за годом, поколение за поколением приукрашали и достраивали его; год за годом великая жатва леса созревала в их парке; и вдруг ударили морозы и наступил век Хупера; дом и парк опустели, и вся работа пошла насмарку; quomodo sedet sola civitas. Суета сует, всё - суета.
И все-таки, - продолжал я свою мысль, прибавляя шагу на пути в лагерь, где горн после недолгого молчания начал играть второй сигнал и громко выводил: «Пироги, пироги и кар-тош-ка!» - и все-таки это еще не последнее слово, это даже и не меткое слово, это - мертвое слово десятилетней давности.
Из дела строителей вышло нечто совсем ими не предусмотренное, как и из жестокой маленькой трагедии, в которой я играл свою роль, - такое, о чем никто из нас тогда даже не думал; неяркий красный огонь - медный чеканный светильник в довольно дурном вкусе, вновь зажженный перед медными святыми вратами; огонь, который видели древние рыцари из своих гробниц, который когда-то у них на глазах был погашен, - этот же огонь теперь опять горит для других воинов, находящихся далеко от дома, гораздо дальше в душе своей, чем Акр или Иерусалим. Он не мог бы сейчас гореть, если бы не строители и актеры, исполнившие маленькую трагедию; ныне же я видел его своими глазами вновь зажженным среди древних камней».
...неяркий красный огонь - ...; огонь, который видели древние рыцари из своих гробниц, который когда-то у них на глазах был погашен, - этот же огонь теперь опять горит для других воинов, находящихся далеко от дома, гораздо дальше в душе своей, чем Акр или Иерусалим.
А вот чего непреодолимо вдруг захотелось - так это прочесть роман Ивлина Во "Возвращение в Брайдсхед".
Священные и богохульные воспоминания пехотного капитана Чарльза Райдера.
Его одиннадцатисерийную экранизацию смотрела давно, впечатление не развеялось до сих пор и, наверное, никогда не развеется. Думаю, это хорошо.
Очень плохо, что современные интерпретаторы романа (не называю их критиками, - не за что) и разные пересказчики, излагающие ныне модные "краткие содержания", сочинители анонсов и релизов подают основную нить романа в антирелигиозном, а именно антихристианском, ключе, дескать все беды семьи от веры католической, а властная леди Марчмейн загнобила всех своей религиозностью. Как будто властный характер леди Марчмейн вторичен по отношению к вере. Представить, что бы там без религиозных ограничений творилось - не пробовали, критеги?
"Возвращение в Брайдсхед" - глубоко христианское, не побоюсь сказать - богоискательское произведение. В нем все герои первого плана приходят к Богу. Все. Приходят. К Богу.
Какому идиоту пришла в голову мыслишка, подхваченная и затем растиражированная всеми окололитературными подработчиками, будто роман "Возвращение в Брайдсхед" антирелигиозный? Вы в своем уме, люди!? Смотрите, слушайте, читайте, наконец внимательно и узреете истину: Вера побеждает во всем! А там, где ей победить не дали - там одно лишь мокрое место от человека.
Она же - успокаивает каждого мечущегося. Она же дает надежду. "Этот огонь нынче снова горит!" - восторженно открывает для себя в итоге Чарльз Райдер.
Не знаю, на котором месте эта книга в сотне лучших романов ХХ века на английском языке по версии издательства Modern Library, но я бы его поставила в первую десятку лучших романов всего христианского мира и без поправки на язык.
P.S. Узнала: место этого романа в данном рейтинге десятое.
Один из забавных эпизодов. 5 мин. Досмотрите до конца - улыбнетесь.
Click to viewНемного "безобразиев" от сценариста:
3 мин. О винопитии
17 мин. Приключения золотой молодежи после бала - этот ролик я слепила из трех фрагментов, не пожалейте 17 мин., посмотрите, плз, оч.интересно, правда. И так же забавно. (Вот те раз. Сегодня сообщили, что я нарушила авторские права - выпилиои с ютуба. Поэтому перезалила на ВК, см. ТУТ).
1 мин. Знакомьтесь: Энтони Бланш - "полугалл, полуянки, еще, быть может, полуеврей; личность полностью экзотическая", "главный оксфордский эстет" (И.Во).
Еще ролики по неск. секунд: 1, 2.
Ивлин Во. Возвращение В Брайдсхед.
Из Пролога:
Я дошел до расположения третьей роты на вершине холма, остановился и посмотрел вниз, на наш лагерь, только теперь открывавшийся взгляду сквозь быстро поредевший утренний туман. В тот день мы его оставляли. ....
Здесь умерла любовь между мною и армией. ...
Здесь в возрасте тридцати девяти лет я почувствовал себя стариком. Я стал уставать к вечеру, и мне было лень выходить в город; у меня появились собственнические пристрастия к определенным стульям и газетам; перед ужином я обязательно выпивал ровно три рюмки джина и ложился спать сразу же после девятичасового выпуска последних известий. А за час до побудки уже не спал и находился в самом дурном расположении духа.
Здесь умерла моя последняя любовь. Ее смерть произошла самым банальным образом. Однажды, сравнительно незадолго до нашего отъезда, когда я проснулся, как обычно, до побудки и лежал, глядя в темноту, и под мерный храп и сонное бормотание остальных четырех обитателей военного домика перебирал в мыслях заботы предстоящего дня - не забыл ли я назначить двух капралов на стрелковую подготовку, не окажется ли у меня сегодня опять самое большое число невозвращенцев из отпуска, можно ли доверить Хуперу занятия по топографии с допризывниками, - лежа так в предрассветной тьме, я вдруг с ужасом осознал, что привычное, наболевшее успело тихо умереть в моей душе; ...
..........
У Хупера не было иллюзий касательно армии - вернее, не было на этот счет отдельных ошибочных понятий, выделяющихся из общего тумана, сквозь который он воспринимал вселенную. Он попал в армию против воли, по принуждению, употребив все свои тщедушные усилия на то, чтобы получить отсрочку. Для него армия была неизбежным злом - «как корь», по его собственному выражению. Хупер не был романтиком. Он не скакал мальчиком с конницей принца Руперта и не сидел у лагерных костров на берегу Ксанфа; в том возрасте, когда глаза мои оставались сухи ко всему, кроме поэзии - во время краткой стоической предзимней интерлюдии, которую вводят наши школы, отделяя легкие детские слезы от мужских, - Хупер много плакал, но не над речью Генриха в день святого Криспина и не над Фермопильской эпитафией. В истории, которой его обучали, было мало битв, зато изобиловали подробности о демократических законах и новейшем промышленном прогрессе. Галлиполи, Балаклава, Квебек, Лепанто, Бан-нокберн, Ронсеваль и Марафон, а также битва на холмах Запада, где пал Артур, и еще сотня таких же трубных имен, которые и ныне, в мои преклонные неправедные лета, звучали мне через всю прошедшую жизнь властным, чистым голосом отрочества, для Хупера оставались немы.
Он редко жаловался. Сам такой человек, которому опасно доверить простейшую работу, он питал безграничное уважение к хорошей организации дела и, оглядываясь на свой скромный коммерческий опыт; часто говорил про армейские порядки в снабжении, выплате жалованья и в использовании рабочей силы: «Не-ет, в бизнесе бы им такое с рук не сошло». Он крепко спал, когда я лежал без сна. За то недолгое время, что мы провели вместе, Хупер стал для меня воплощением Молодой Англии, так что, встречая в газетах рассуждения о том, чего ждет Молодежь от Будущего и в чем долг человечества перед Молодежью, я всегда проверял эти общие положения, подставляя на место «Молодежи» «Хупера» и наблюдая, не утратили ли они от этого убедительность. Так, в темные часы перед побудкой я размышлял о «Прогрессивном движении Хупера» и об «Общежитиях для Хупера», о «Солидарности Хуперов во всем мире» и о «Хупере и религии». Он был кислотной пробой для всех этих сплавов.
Если он в чем и изменился со дня выхода из офицерской школы, то разве только стал за эти месяцы еще меньше похож на бравого вояку. В то утро, сгибаясь под полной выкладкой, он показался мне вообще утратившим облик человеческий. По-танцорски шаркнув подошвой, он замер в стойке «смирно» и растопырил у лба пятерню в шерстяной перчатке.
.......
Я спал, пока денщик не разбудил меня, а тогда устало поднялся, молча побрился и, только уходя, обернулся с порога и спросил своего помкомроты;
- А как эта местность называется?
Он ответил; и в ту же секунду словно кто-то выключил радио и голос, бубнивший у меня над ухом беспрестанно, бессмысленно день за днем, вдруг пресекся; наступила великая тишина, сначала пустая, но постепенно, по мере того как возвращались ко мне потрясенные чувства, наполнившаяся сладостными, простыми, давно забытыми звуками, - ибо он назвал имя, которое было мне хорошо знакомо, волшебное имя такой древней силы, что при одном только его звуке призраки всех этих последних тощих лет чредой понеслись прочь.
Я вышел и в смятении и трепете остановился за порогом.
Из эпилога:
Оставалась еще одна часть дома, где я до сих пор не побывал, и теперь я направился туда. В часовне не заметно было следов недавнего запустения; краски в стиле модерн были всё так же ярки, перед алтарем, как прежде, горела лампада в стиле модерн. Я произнес молитву, древний, недавно выученный словесный канон, и ушел. По пути в лагерь, под звуки обеденного горна, я думал так:
«Строителям были неведомы цели, которым послужит в грядущих веках их произведение; они построили новый дом из камней, слагавших старый замок; год за годом, поколение за поколением приукрашали и достраивали его; год за годом великая жатва леса созревала в их парке; и вдруг ударили морозы и наступил век Хупера; дом и парк опустели, и вся работа пошла насмарку; quomodo sedet sola civitas. Суета сует, всё - суета.
И все-таки, - продолжал я свою мысль, прибавляя шагу на пути в лагерь, где горн после недолгого молчания начал играть второй сигнал и громко выводил: «Пироги, пироги и кар-тош-ка!» - и все-таки это еще не последнее слово, это даже и не меткое слово, это - мертвое слово десятилетней давности.
Из дела строителей вышло нечто совсем ими не предусмотренное, как и из жестокой маленькой трагедии, в которой я играл свою роль, - такое, о чем никто из нас тогда даже не думал; неяркий красный огонь - медный чеканный светильник в довольно дурном вкусе, вновь зажженный перед медными святыми вратами; огонь, который видели древние рыцари из своих гробниц, который когда-то у них на глазах был погашен, - этот же огонь теперь опять горит для других воинов, находящихся далеко от дома, гораздо дальше в душе своей, чем Акр или Иерусалим. Он не мог бы сейчас гореть, если бы не строители и актеры, исполнившие маленькую трагедию; ныне же я видел его своими глазами вновь зажженным среди древних камней».
...неяркий красный огонь - ...; огонь, который видели древние рыцари из своих гробниц, который когда-то у них на глазах был погашен, - этот же огонь теперь опять горит для других воинов, находящихся далеко от дома, гораздо дальше в душе своей, чем Акр или Иерусалим.