Декабристы разбудили Навального
Вопросы истории:
Профессор Олег Анатольевич Матвейчев - один из ведущих и наиболее популярных современных русских философов, автор двух десятков книг и более чем сотни научных публикаций по философии, истории, социальной психологии и политологии. Помимо преподавательской и научной деятельности, в разные периоды Олег Анатольевич работал в Администрации президента РФ, был вице-губернатором в Вологодской и Волгоградской областях, является экспертом ведущих российских телевизионных СМИ, одним из наиболее популярных отечественных блогеров и публицистов. Специальный корреспондент Fitzroy Magazine Станислав Литвинов попросил Олега Матвейчева дать интервью нашему изданию, и вот что из этого вышло:
Стас Литвинов: Олег Анатольевич, Вы известный учёный, историк и философ, специализирующийся в первую очередь на политической философии. Я хотел бы с Вами поговорить много о чём, но, наверное, беседа должна быть актуальной с точки зрения современной политической ситуации, поэтому предлагаю обсудить историю протестного движения в России и начать, предположим, с декабристов…
О.М.: …Которые разбудили Герцена.
С.Л.: Да, в четыре утра, после чего он пошёл звонить в “Колокол”.
Как Вам вообще в целом видится вся эта ситуация? То есть - что Вы считаете причиной декабристского восстания? Были ли объективные основания, или они сугубо субъективные, и в чём это заключается? Понятно, что там кто-то поддерживал Великого князя Константина, кто-то там ещё чего-то, это всё субъективные частные подходы. Но были ли какие-то тектонические общие причины для социального конфликта и, главное, чем он закончился?
О.М.: Ну, смотрите. Всегда есть, на мой взгляд, у любых таких вот восстаний, путчей, майданов и всякого такого, одна самая важная причина - раскол элит. Без игры каких-то серьёзных элитариев такие вещи не возникают, - чтобы просто так называемый народ куда-то там вышел на площадь. Неважно - кто именно, солдаты Московского лейб-гвардии полка в Санкт-Петербурге или гастарбайтеры с Западной Украины в Киеве, так просто такого не бывает. Всегда есть на самой вершине, в самой верхушке кто-то, кто всему этому покровительствует. Грубо говоря, возникает альтернативный источник власти. Пусть он пока тайный, пусть он пока не совсем видимый. Он видимым становится уже потом.
И здесь возникла такая же штука, я о ней сейчас расскажу.
И второе, о чём Вы сказали - был ли условный общественный запрос? Да, был. Правда, не совсем на то, о чём часто пишут в учебниках.
Обществом того времени нужно считать не весь “многонациональный российский народ”, а тоже опять-таки дворянскую прослойку, потому что это дворяне представляли из себя собственно общество, общественное мнение. Крестьянам-то это всё абсолютно по барабану было, и поэтому даже всякие эти разговоры про крепостное право, что нам нужна его отмена и прочее - отсутствовали. Ну, понятно, что крестьяне в таких терминах вообще не рассуждали и запрос такой не формулировали.
Вот эти две вещи, они, скажем так, сходились и сошлись. Можно с любой из них начать, с верхушки…
С.Л.: Извините, что я перебью. А то Вы сразу мне всё объясните, как было на самом деле, а я не успею избавиться от своих старых знаний по этому вопросу, и у меня в голове начнут сосуществовать две теории, произойдёт раздвоение личности и меня упекут в психушку. Собственно говоря, чему учат в школе? По крайней мере, чему меня учили в школе. Тому, что офицеры после войны с Наполеоном прокатились по Европе, посмотрели на красивую жизнь, на джинсы, Макдональдс и 30 сортов колбасы, и решили в своей Российской империи то же самое сделать. Насколько это вообще обосновано?
О.М.: Это малое отношение к действительности имеет. Точнее - вообще никакого не имеет. Начнём с того, что увлечение французами и всей их идеологией, и всеми этими вещами, конечно, началось значительно раньше, до всяких этих бонапартов. И странно себе представлять Россию, в которой дворяне вообще не знали, как живут в Европе до тех пор, пока они не совершили поход в оную в составе кавалерии. Они все по-французски прекрасно говорили, все читали соответствующие книги…
С.Л.: …Мало того, ещё переписывались с Вольтером на уровне царей.
О.М.: Да, и переписывались с Вольтером на уровне цариц. И, конечно, путешествовали по этой же самой Европе, прекрасно всё видели, в самых модных салонах бывали и т.д. Влияние всей этой моды французской, философов эпохи Просвещения, и, соответственно, масонов, распространялось очень сильно ещё, собственно, с Екатерины. Но Екатерина, как мы понимаем, была поклонницей этих вещей до определённого момента, а именно до кровавых всяких событий в Европе. И когда начали изгонять монархов и головы им рубить - это ей крайне не понравилось, потому что она чувствовала, что она может быть следующей в такой ситуации.
Кроме того, именно в её царствование случилось пугачёвское восстание, которое дико её напугало. Ведь был момент, когда просто некому было защищать Москву и Петербург. Войска все были на Турецкой войне, на Кавказе (короче говоря, в западных, южных и прочих рубежах), а тут полыхнуло так, что просто падали крепости и города один за другим, причём очень мощные, и могло всё кончиться действительно крайне плачевно. Кстати говоря, есть у некоторых историков подозрение, что Пугачёв имел всевозможные отношения тоже и с турками, и с англичанами. То есть эта вся история довольно рукотворная и тут не всё так просто.
С.Л.: Ой! Опять англичане?
О.М.: Да, это вообще их стилистика. Уж если вспоминать о том, как англичане способствовали Французской революции с целью избавиться от своего основного на тот момент конкурента… Но вернёмся к России. Я не говорю о том, что Пугачёв был засланным англичанином по фамилии Смит. Это же не так делается. Но они могли частично ему помогать деньгами, советами, ещё чем-то. Какие-то дипломатические отношения между ними были.
Так вот. Конечно, это всё сильно напугало Екатерину, и поэтому она решила игры с Европой свернуть и, так сказать, в консерватизм ударилась в последние годы жизни. А сын её Павел, так вообще был свободен от французских иллюзий. Он был поклонником, как мы все знаем из истории, всего немецкого, и французов не выносил. Французы для него могли быть в лучшем случае инструментом в борьбе за геополитическое пространство, но своим основным соперником он считал англичан.
С.Л.: Секундочку. Что-то тут распадается в Вашей тезе, нет связки. Он считал англичан своими основными соперниками, был за союз с французами, но французов не любил?
О.М.: Ничего у меня не распадается. Любовь и подражание не имеет никакого отношения к союзническим отношениям. Не думаете же Вы, что Черчилль и Сталин друг друга любили и копировали? Нет, они были просто союзниками в войне против Гитлера. Более того, мы как раз чаще боремся и воюем именно с теми, кто на нас похож и кого мы взаимно копируем - т.е. в том случае с монархической имперской Британией, а не республиканской Францией. Это хрестоматийная психологическая и социально-психологическая аксиома. Пользуясь модным сейчас выражением: “кто как обзывается - тот сам так называется”.
Тем более, что Наполеон уже заканчивал всю эту майданщину, и общаться с ним можно было, это не выглядело совсем уж неприличным и он не был робеспьероравным нерукопожатником. Но мы отвлеклись…
Итак, англичане Павла Петровича нашего убили, а при его наследнике - Александре Первом, который сказал про “всё будет как при бабушке”, - всё действительно пошло на второй круг. Как при бабушке, но сначала как при ранней бабушке, на заре своего правления - либералке и подружке Вольтера. И опять масоны все эти полезли, все эти разговоры о том, что крепостное право надо отменять, и как раз все салоны опять заговорили по-французски, опять всё стало в сторону Запада клониться.
Хотя, поскольку это произошло довольно резко, возникла и альтернатива - партия условно славянофильская: Шишков и другие. И даже не одна. Были патриоты, которые чисто геополитически на всё это смотрели и много чего знали, к этому влиянию относились плохо. Старая школа, ну это Бенкендорф, например, который в это время был во Франции и налаживал крупную разведывательную сеть. Он был выдающимся разведчиком, кстати. И создал такую сеть осведомителей, что о всех движениях Наполеона Александру было известно до того, как об этом узнавал сам Наполеон.
С.Л.: Я писал статью про то, кому ставить памятник на Лубянке. Поспрашивал читателей, и, действительно, некоторые наши читатели написали: “Давайте поставим памятник Бенкендорфу”.
О.М.: И это было бы весьма заслужено, потому что, действительно, человек был выдающийся, и его вклад в победу над Наполеоном был огромен. Потому что только зная о всех перемещениях и планах Наполеона, мы могли правильно сосредоточить войска, правильную стратегию разработать и т.д.
Так вот, не будем отвлекаться. Бенкендорф, а также военные - птенцы суворовского гнезда - Багратион, Милорадович и т.д., при всём том составляли всё же патриотическую партию, противостоящую всяким масонским глупостям.
А после победы над Наполеоном в России, естественно, возник большой патриотический подъём, куча героев войны, тот же Витгенштейн тоже как один из крупных столпов вот этого всего патриотизма и почвенничества.
И считалось, что глупо и нелепо - я бы даже употребил слово “стрёмно” - теперь на французов заглядываться, и многие ставили вопрос о том, как Россия должна переосмыслить свою роль в истории и прочее.
...
То есть если для того условного человека, которого мы называем в данном случае “западником”, чёткие ориентиры на французское просвещение, и в этом смысле масонская идеология (свет разума, прогресс, цивилизация, свобода, эмансипация и вот это вот всё и всё вокруг подобных вещей), то у этих, хоть они и говорили по-французски, у них ориентация была цивилизационная на то, что Россия - это другое.
То есть, грубо говоря, Шишков, как потом председатель Академии наук (тогда он ещё, по-моему, не был председателем, но был влиятельным человеком), и всевозможные деятели его лагеря считали, что у русских есть своя особая цивилизация с особой миссией. Это всё было на протославянофильстве замешано. Ещё тогда не было славянофилов как движения (типа Аксакова, Киреевского и прочее), но это была славянофильская партия. Потому что реально после присоединения Польши во времена Екатерины в Москву хлынуло огромное количество польских дворян. Причем, когда их присоединяли, разрешено было (и это специально Екатерина всё сделала) сохранять всё дворянское достоинство.
А тут такая интересная “фишка” количественная: в России дворян было 1,5% от всего населения, а в Польше с её специфическим устройством парламентским - 15% дворян. То есть даже больше, чем на Кавказе. На Кавказе, там каждый второй человек - “князь”. Баран у тебя есть - ты уже князь. Но на Кавказе хотя бы 10% населения - “князья”, а у поляков вообще было 15%. То есть там свинья есть - ты уже шляхтич и так далее. И все эти 15% гонористых ребят сохранили дворянское достоинство, и они как князья, графы, бароны и т.п. притащились все ко двору в Петербург и стали занимать там самые разные должности.
Тем более, что государство большое, и везде требуются какие-то люди. Плюс, в армии, естественно, их везде всех воткнули полковниками, подполковниками и т.п. И они начали формировать вот эту условную славянскую партию, но ещё не называя её славянофильской, особой цивилизационной, тем более что все поляки тоже западно-ориентированы в значительной степени были, но они анти-немецкую партию формировали. Потому что много немцев, австрийцев и прибалтийских немцев служило, а эти все стали группироваться вокруг условной славянской своей тусовки и настаивать на том, что у нас монархия должна быть более-менее какой-то национально ориентированной. Да, мы признаём европейские, западные и прочие иные ценности, но должно быть это всё славянски-ориентировано, мы должны как-то влиять и прочее.
С.Л.: Более того, Пестель вообще был одним из яростнейших русских националистов своего времени, причём в эдаком погромщическо-черносотенном ключе. Всё вот это про “если в кране нет воды”, “бей”, “спасай” и т.д. Но я опять чувствую какой-то интеллектуальный логический тупик. Так, выходит, - Герцена разбудили польские антисемиты, составлявшие костяк славянофильской партии, боровшейся при том с русской имперско-патриотической партией, состоящей из немцев? Как-то это не укладывается в привычную для меня со школы трактовку декабрьского восстания…
О.М.: Станислав, а мы дойдём в конце беседы до выводов и обобщений. Я просто сначала Вам описываю весьма важные детали, без которых не понять произошедшего.
...
Итак, неожиданно умирает император Александр. Кстати, весьма интересны обстоятельства его ухода, они действительно очень важны в том числе по отношению к “восстанию декабристов”, так что я о них расскажу.
Возможные причины ухода Александра (не важно, была ли это смерть или действительно уход) связаны с большим конфликтом вокруг Одессы и адмирала Грейга. Чёрное море было отдано этому адмиралу во владение, и он был там полным хозяином на пару со своей женой. У него была жена, какая-то гречанка или еврейка по имени Лия Сталинская.
Олег Матвейчев и Стас Литвинов
С.Л.: Не полька?
О.М.: Трудно сказать. В общем, непонятно. Во всяком случае она и ряд её родственников устроили на Чёрном море гигантскую контрабандистскую структуру. Причём в это были завязаны уже целые европейские банки, все-все-все. То есть поток контрабанды шёл просто какой-то ядерный. Царю стали докладывать о том, что, в общем, большие проблемы, воровство, казнокрадство, и что всему этому надо положить так или иначе конец. Он направил туда двух комиссаров из адмиралтейства, которые должны были разобраться. Оба сразу же погибли. Причём один был отравлен, второй тоже умер при каких-то непонятных обстоятельствах.
Тогда Александр направил туда своего адъютанта, и такая же история случилась. В общем, все поняли, что там совсем как-то всё плохо. В итоге император этого адмирала Грейга вызвал в столицу для собеседования. Говорят, он приехал, вёл себя очень нагло и чуть ли не пригрозил тем, что “если начнёте, то…”. В смысле: тут есть уже уклад какой-то жизненный, и если вы начнёте что-то с этим делать, то будет масса неприятностей и от турок, и от греков, и от англичан, и от всего на свете, и вообще, может быть, Новороссия отделится от России. Типа “всё может быть”.
В итоге, чтобы разобраться с этим, Александр поехал в Таганрог, где была одна из баз флота, и там и умер. А может и не умер.
...
И тут главную роль история отвела именно Милорадовичу. Потому что Милорадович мало того, что был генерал-губернатором Санкт-Петербурга (столицы), но плюс ему подчинялась гвардия, ему подчинялись все кавалеристы, плюс у него был гигантский авторитет ученика Суворова. Понятно, что он имел друзей во всех масонских и прочих обществах. Предполагается, что его адъютант Глинка был связным между тайными обществами, и докладывал ему о всех брожениях, которые там происходят. Ну как бы генерал-губернатор должен руку на пульсе держать. Было бы странно, если бы человек такого уровня был бы не в курсе, что у него в столице делается. И через Глинку он с ними всячески, значит, сносился.
Он был писатель, творческая интеллигенция, масон. И там же был ещё один родственник другого писателя - Тургенев, который тоже был его второй связью. И когда эта история со смертью императора в Таганроге всех ошарашила - Милорадович ставил на Константина. Он был главный представитель партии, которая была “славянская”, которая Константинополь должна захватывать и т.д.
С.Л.: И, мало того, даже успел ему присягнуть, насколько я помню. Потом в оправдание он на площади - орал на декабристов, пока его не застрелили.
О.М.: Да. Даже не просто в оправдание, напоминаю - он сам всем этим и руководил, но, поняв, что проиграл - попросту стал себя выгораживать. Есть серьёзное предположение (теперь, конечно, это никто не докажет, потому что это всё двигалось устно), что как только он получил данные о том, что существует завещание, согласно которому Александр видит наследником Николая, он написал письмо Константину, и оно куда-то в Варшаву помчалось. Константин там мялся пока, а нужно что-то делать. И вот для того, чтобы оттянуть это время, он дал сигнал всем этим обществам и сказал: “Надо выступать. Выступайте, чуваки. Надо что-то мутить”. Чтобы тянуть время и ждать приезда Константина. Что ещё придумать в такой момент, только майданная заварушка и нужна.
Те, естественно, тоже были не готовы ко всей этой ситуации. Они конституции всякие писали, материли царя на диссидентских кухнях за стаканом водки, но большая половина из них…
С.Л.: Понятно: “в эфир “Дождя” мы ходить любим, гранты получать любим, ходить на приёмы в американское посольство любим, а вот самим с вилами бежать на Кремль мы не любим, а то может быть бо-бо”, Вы об этом?
О.М.: В целом да. Не говоря уж о том, что Милорадович их всех довольно неожиданно выдернул, а половина из них вообще где-то в полках была, Южное общество где-то вообще в степях Украины в этот момент было. То есть они не готовы были всерьез по-настоящему выступать. Всё происходило спонтанно, с колес вообще всё делалось. Потому что им срочный сигнал пришёл выступать, и кто был под рукой, - тех и начали дёргать, но их было мало.
Первое, что от Милорадовича зависело и что он мог сделать - это вверенные ему войска (это весь Петроград и ещё куча всего - кавалерия и прочее) быстро были приведены к присяге Константину. А дальше у него появился законный повод говорить: “Ребята, мы присягнули, мы Константину верны, и поэтому мы можем выходить. Уже в верхах чуть ли не заговор происходит, и теперь мы, как верные присяге, должны выходить за того, кому мы присягнули”.
И эти полки поняли, что у них есть какие-то гарантии, что они за правое дело идут - за царя Константина, которому они присягали. И, соответственно, вышли. Понятно, что сама солдатня вся не понимала толком что происходит, и до сих пор как анекдот это ходит, и я думаю, что это было правдой - что они шли за “Константина и жену его, Конституцию”. Это известный анекдот, но я думаю, что это был совершенно не анекдот, потому что солдаты примерно так и рассуждали. То есть в данном случае они шли за присягу новому государю и против переворота. То есть они не считали себя переворотчиками, бунтовщиками и так далее, но считали, что выходят для того, чтобы предотвратить какой-то переворот в верхах.
В общем, Милорадович всё, что нужно было ему, - сделал, и требовалась по большому счету только одна вещь - согласие Константина. Но, поскольку Константин очень уклончиво отвечал и вообще долго тянул, и просил от него отвязаться, а тут ещё николаевская партия обнародовала завещание в Сенате, и Сенат присягнул Николаю, то получилось полное двоевластие в стране. Двоевластие, базирующееся на том, что формальный вождь одной из партий - вообще никак не хочет никакой победы, она ему совершенно не нужна, ему и так хорошо. Грубо говоря - как Зюганову в 1996-м.
С.Л.: Кстати, можем мы сказать, что Николаевская партия была в каком-то смысле немецкой?
О.М.: Да, можно сказать так, что Николаевская партия была, по большому счёту, немецкой партией. Хотя немцы, как показывает наша история, иногда бывают более русскими, чем сами русские. Но тут ведь скорее не как таковой национальный подход, скорее, опять же - идеологический. Ну, условно на тот момент национально всё ассоциировалось так: Германия и немцы - это “порядок и самодержавие”, а ещё “нормандская теория” (“интернациональная” для России), Франция - это республика, а вот условная Польша - это и свобода, и византийство с “греческим походом”, и киевский исток Руси.
...
Владимир Лукич Боровиковский
С.Л.: Я сейчас перебью, потому что это может быть вообще ключом ко всей нашей беседе. Суть вот в чём. Во-первых, я здесь нахожу совершенно очевидную диалектику, я имею в виду борьбу противоположностей. В общем-то, немцы, они как бы больше за Россию (я имею в виду те какие-то конкретные немцы), а какие-то формальные славянофилы, они вообще неизвестно за что. Это, кстати, потом будет с Чаадаевым то же самое. То есть он тоже вроде как националист русский, но сплошной при этом западник и русофоб.
Может, именно в этом ключ к пониманию нашего декабристского восстания? Что в России вообще всё наоборот, и только так и нужно это понимать. Нынешние коммунисты не читали Маркса и сторонники дикого капитализма в своей личной жизни, либералы - сторонники жесточайшей диктатуры и недопущения любого чужого мнения, а самые толерантные в стране люди - это сталинисты. Считавшийся со школьной скамьи ретроградом и царским прихвостнем генерал Милорадович, боровшийся с декабристским восстанием, - сам его и организовал. А те “первые русские демократы”, которые разбудили Герцена, - никакие вообще не демократы, плевать хотели на русский народ и сторонники такого жесточайшего диктата, по сравнению с которым царская власть - это просто анархистская республика. Кстати, что очень схоже и с нынешней ситуацией. Так выходит?
О.М.: Интересное мнение, но я не полностью его разделяю. Да и потом - что значит “в России наоборот”? Это же в общем везде так - единство и борьба противоположностей. Диалектика - она и в Африке диалектика.
Но вернёмся к 14 декабря 1825 года и к Милорадовичу.
Допустим, тот же самый Трубецкой, который должен был стать, как наиболее видный нотабль этого всего, вождём восстания и всей этой истории, он же тоже как бы принадлежал к славянской партии. И им представители “николаевской партии” начали, грубо говоря, в “кулуарах объяснять”, что, ребята, а вы что там это самое, влезли в эту всю историю? Вы что думаете, что Константин - это действительно та фигура, на которую вы рассчитываете, действительно великий государственный деятель, который Русь сохранит и всё такое? Да он вообще чёрт и прочее. И в каком-то смысле я понял, что по крайней мере Милорадовича в какой-то момент они убедили.
...
Короче говоря, ему объяснили, и он поехал туда. И вот что случилось? Почему Оболенский и Каховский в него стреляли и кололи его штыком? Не потому, что он просто приехал и просто враг, а потому, что он их тоже подставил в свою очередь. Милорадович им давал какие-то гарантии, он им дал команду выходить, а получилось так, что он, на которого они рассчитывали, что он будет их главным союзником, их папа, так сказать, который им дает сигналы, он приехал и говорит им: “Сворачивайте всю эту бодягу”. И он, получается, кидальщик самый главный. И вот это остервенение, с которым они в него выстрелили из пистолета, ещё и кольнули его штыком - как раз по этой причине.
С.Л.: Постойте, я тут опять перебью, потому что у меня теперь по ходу разговора складывается впечатление, что никакого восстания вообще не было. Это просто череда недоразумений, какие-то мелкие масонские кружки диссидентского кухонного типа, которые ничего не хотели и которых на площадь пригнали чуть ли не насильно, во всяком случае обманули, ошибся Милорадович, Константин ничего не хотел и вообще всё это было неизвестно чем.
Можно ли в итоге сделать вывод о том, что никакого восстания не было, потому что не было целеполагания для восстания? Ну, был интересант - Милорадович, но его интересовало вовсе не восстание, и уж точно не конституция. А у других, в сущности, всё это было от безделья и от желания части русского дворянства проявить себя хоть как-нибудь. То есть получилось движение ради движения.
А кто будил Герцена, собственно? Ну были же у них какие-то всё-таки эти проекты конституций и т.д., это же просто так не пишут?!
О.М.: Я считаю, что в данном случае то, что писали в этих тайных обществах с позиции кантианских либо с позиции французских просветителей и прочее-прочее - это вообще всё не имело никакого отношения к делу.
Это потом уже начали пристегивать “демократическую идеологию” к этому наши историки, советские особенно. Потому что реально вопрос стоял так, что если бы у них всё получилось, то был бы Константин, и ничего бы не поменялось.
Более того, если бы они Константина взяли в оборот, то они бы реализовывали этот славянско-константинопольский проект с большим броском на юг, с большой войной с Турцией, с захватом Константинополя. И, кстати, вот эти малорусские полки, Южное общество, киевское и так далее, то есть это всё пошло бы по условному славянофильскому гигантскому пути, то есть большим креном в консерватизм. Никаких конституций, никакого освобождение крестьян, - вот этого ничего бы не было. Ну, приехал бы Константин и сказал, что да, я, в конце концов, всем этим правлю, и вся эта огромная группа поляков села бы, вытеснив немцев с государственных позиций, и начали бы петь на тему объединения с Восточной Европой, панславизм, заодно православие и Турция и прочее, и прочее, и прочее; и только выкинули бы к лешему Карамзина с его норманнской теорией, полностью бы всё переключили на славянское, гигантское панславянское государство и ещё что-то такое вот.
То есть если альтернативную историю рисовать, что-то было бы вокруг этого. Ну, Польша получила бы большое какое-то значение. То есть альтернатива как раз, собственно, только такая. Ни о какой отмене крепостного права или чего-то ещё речи близко даже нет, в Польше и сейчас никто не против крепостничества.
С.Л.: Итого, можем ли мы сделать вывод, что Россия тем и хороша, что кто бы к власти ни пришёл, всё равно у неё одно развитие, а если происходит какая-то буза и движуха, то просто из любви к бузе и движухе?
О.М.: Если говорить про движуху, то это пафос был патриотический, а не такой, как сейчас у любителей такой движухи. Он странный немножко пафос, на наших нынешних не очень похожий, которые за движуху прозападную выступают.
То есть с чем ассоциировалась немецкая партия? Она ассоциировалась с бюрократией. Именно с имперской, но с бюрократией. В этом было противостояние.
Сейчас нам навязали глупое противопоставление, что славянофилы и славянофильская история, - это всё за какую-то азиатчину, закостенелость и так далее, а Запад - он типа за прогресс.
Но это сейчас такое навязанное мнение. А во времена декабристов, Пушкина - альтернатива была другая. Она была связана с тем, что как раз скорее немцы - это заскорузлость, бюрократия и отсутствие движения. А вот славяне, буйные и весёлые, шумной толпой, они за какую-то движуху, развитие и всё остальное. В том числе развитие в сторону захвата Константинополя и порку крепостных девиц в бане.
С.Л.: Интересно. А теперь давайте поговорим о том - какие последствия для русского общества имело это событие, как оно вообще было воспринято ширнармассами, так скажем.
О.М.: Поскольку в реальности, как мы сейчас установили, это всё было кучей каких-то недоразумений своего рода, то вся дворянская тусовка, исходила из того, что - да, “так получилось”, поэтому надо всех простить, забыть эту досадную историю, все друг друга не поняли и так далее.
Оно ведь так и было, собственно. Т.е. это вовсе не какое-то там “сочувствие идеям” и т.д. Там и идей-то никаких не было. Нет, просто недоразумение, и поэтому всё остальное должно было быть спущено на тормозах, потому что все свои. Так считала элита. Но общество потрясло именно то, что были вот эти суровые приговоры, то есть пятеро повешенных, отправка в Сибирь, что оказало даже большее влияние на всё, нежели история с восстанием и переворотами.
Этих солдатиков, их никто не считал. Кого там убили, не убили. Да кого там это быдло интересует, грубо говоря? Какие-то черти непонятные. В конце концов, интернета же не было, и об этом ни Россия, да вообще никто бы не узнал. Это всё можно было моментально замять. А вот то, что в огромном количестве дворянских семей оказались люди, которых повесили, которых отправили в Сибирь, а это 100 с лишним человек!.. А кого-то же это коснулось косвенно типа Пушкина, которого формально не тронули, но он же дрожал тоже, семья его дрожала, все родственники, знакомые, друзья и так далее, они же тоже дрожали.
А сколько было таких Пушкиных и прочих, которые задрожали? То есть вся эта дворянская история, они все дичайшим образом вздрогнули. И вот тут как раз и начала создаваться слава Николая I как жестокого тирана и деспота. Вот эта вся история, именно этот факт, он всё это дворянское сословие очень сильно перевернул в сторону антиниколаевскую. То есть формально царь воцарился, под ним власть, под ним силовые структуры, но лояльность правящего класса к нему была подорвана.
С.Л.: Тогда чем всё-таки чем обусловлены эти ссылки и казни декабристов? На самом же деле было просто недоразумение. Почему так Николай поступил?
О.М.: Ну, за Николая Павловича я думать не хочу - почему он так поступил. Я просто констатирую, даже не оцениваю. Но важны последствия.
Не понимало всё так называемое наше образованное сословие: зачем нужно было вешать, ссылать огромное количество образованных людей “из нашей крови Рюриковичей и Романовых”. Дичайшая жестокость, якобы абсолютно несоразмерная их проступкам, которые они совершили. Тем более, что формально вообще можно всегда сказать: “Они вышли за Константина. Да, было такое недоразумение. В чём проблема-то вообще? Да, не присягнули. А кому они должны были присягать? Ну вот, они ошиблись. Прости их, Государь. А чего ты их вешаешь? Чего ты в Сибирь их? Что это за фигня?”.
И получилось, что это как раз то, чего они, собственно, и боялись, оно и воплотилось. Устроили концлагерь здесь нам, элите, обалдели совсем! И более того - царь как бы улетел в космос по отношению ко всему дворянству. Раньше они были в общей тусовке, на одних балах, все друг другу родственники, а тут получилось, что царь очень высоко ушёл в космос такой, что мы тут дворяне - это одно, а царь - это другое.
Так называемая элита, она много себе вообразила, и тут ей показали немножко своё место. Ну, она и озлобилась.
Если вспомнить Пушкина, который, осмысляя всю эту историю, постепенно переходил потом всё больше на консервативную, процарскую позицию, то он же именно это, размышляя именно о том, о чём мы сейчас говорим, записал в каком-то одном из своих дневников: что должен быть в России один человек - государь, который должен быть выше закона. И записал именно применительно к декабристскому восстанию. То есть это было его какое-то озарение, в котором он как бы понял, что государь - это не просто чувак из нашей тусовки дворянской, которому в определённый исторический момент мы позволили все вместе править и так далее, а что это вообще какой-то вне государства располагающийся человек. Кстати, очень византийская, по сути, тема.
Но то Пушкин. Он понял, что такое вообще принцип суверенитета, а вся остальная тусовка ни хрена этого не поняла. То есть вся остальная тусовка, наоборот, сказала: “Что это за ерунда вообще творится? Что это вы себе навообразили, товарищ?”.
С.Л.: Грубо говоря, элиты считали, что они должны находиться на одном уровне с монархом?
О.М.: Да, они считали, что должны находиться на одном уровне с монархом, и что он себе после подавления декабрьского восстания много вообразил. Они встали к нему в такую своего рода оппозицию. Оппозиция при этом бывает либо такая, когда они прикидываются, то есть служат царю, всё нормально и так далее, а на самом деле держат фигу в кармане. Либо кто-то начинает радикальные варианты исповедовать, что надо с этим всем бороться.
Кстати, тот самый Герцен, которого разбудили - да, именно об этом. Но ему путь был именно в радикальные слои. Ибо, хоть он и родственник Романовых, но бастард, и потому не мог быть частью той тусовки, которая служит царю с фигой в кармане. Ему стать вождём радикального движения сам Бог велел. И вокруг него, естественно, стал объединяться кто? Мелкое дворянство и те самые разночинцы.
Но это уже всё иная история, и на этом разговор конкретно о восстании декабристов можно завершить.
С.Л.: Спасибо Вам большое! С нетерпением жду других бесед с Вами об истории.
О.М.: Конечно! Спасибо Вам тоже.
https://fitzroymag.com/mir/kak-dekabristy-razbudili-navalnogo/