ПРЕРЫВИСТОЕ ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ 18
ГЛАВА 19
Следующие несколько недель Серенька на новом, придуманном Зуевым и Ириной пути, сделал неожиданно большие успехи. Брушко в назначенный им самим день почему-то не появился, а Замковская готовилась оказать ему решительный отпор и отбиваться до тех пор, пока они не найдут компромисс. Она решила для себя, что в любом случае, придется ли ей только врать и изворачиваться, или перейти некую другую границу, Сереньку ей сегодня оставлять нельзя.
Потому что он буквально за два дня научился двигаться с машинкой по всему пространству «маленького зала». Маршрут его движения определялся несколькими тонкими палками, которые Замковская с Матреной прокладывали с обеих сторон по направлению его хода. Ирине практически сразу пришлось идти к Зуеву, чтобы он помог придумать «события» на маршруте сына.
К некоторым «придумкам» Серенька оказался совершенно равнодушен. Он не то, чтобы не замечал их, как раньше, когда сносил или наступал на игрушки, оказавшиеся на его пути. Нет, сейчас он начал обращать на них внимания, как на некий предмет, помеху, но не проявлял ни малейшего интереса к их сути.
Ему было все равно, кукла это, другая машинка или домик, он просто огибал их в своем движении и ехал дальше, а если предмет занимал всю ширину его «дорожки», разворачивался и двигался в обратном направлении.
Стул, оказавшийся на его пути, поначалу вызвал изумление, почти панику. Но когда машинка, которую за веревочку тянули по очереди Ирина и Матрена Григорьевна, въехала в арку, образованную ножками стула, Серенька медленно, как завороженный последовал за ней и с этого момента перестал бояться.
Чуть позже Алексей Михайлович предложил изменить структуру поверхности, по которой двигался ребенок, и Ирина вместе с Матреной Григорьевной начали подкладывать под ковер разнообразные предметы - мячик, длинный и неширокий рулон, просто устраивали для Сереньки небольшой подъем и спуск.
Мячик он обходил, рулон переползал, не замечая, а подъем и спуск приводили его в некоторое смущение. Он останавливался на несколько секунд, словно размышляя, стоит ли двигаться дальше. Потом медленно взбирался наверх, и так же не спеша, можно было бы сказать, солидно, спускался вниз.
Когда Серенька привык к подъему и спуску и перестал их бояться, Зуев сам пришел в «маленький зал», чтобы принять участие в следующем этапе. Под его руководством женщины, оставив пологий подъем, сделали горизонтальную площадку на большей высоте, а спуск соорудили, в отличие от подъема, крутым и резким.
Серенька, преследуя убегающую от него машинку, привычно преодолел знакомый ему подъем, не заметив, что тот стал несколько длинней и выше, но наверху остановился. Каким непонятным инстинктом мальчик, который никогда не падал с высоты, почувствовал опасность, никто не знал, но сползти или съехать вниз Серенька решительно отказался.
Он стоял на четвереньках на небольшой площадке, оставленной наверху, потом попытался повернуться на сто восемьдесят градусов, чтобы отправиться назад, но места для этого явно не хватало, и он попытался завалиться на бок и замереть в привычной апатии.
Однако пространственный инстинкт тут тоже был начеку, и Сереньке пришлось отказаться от своего намерения. Он отчаянно начал крутить по сторонам головой, конечно, в тех пределах, которые ему позволяла неудобная поза, в надежде найти какой-то выход.
Вот тут и появилась в поле его зрения старая, но еще крепкая рука Матрены. Ирина хотела проделать все сама, но Алексей Михайлович запретил, сказав, что она (Замковская) слишком эмоциональна и жалостлива, а тут может понадобиться и усилие какое-то применить, например, подтолкнуть Сереньку против его желания.
Еще какой-нибудь месяц назад Ирина бы не спустила Зуеву и начала бы скандал, считая, что с ее ребенком, она должна общаться в первую очередь сама. Но сейчас она была уже несколько другой Ириной Замковской, чем в тот момент, когда они появились здесь с Серенькой и она не стала спорить, подумав, что потом все равно перехватит инициативу.
Рука Матрены Григорьевны протянулась к мальчику, мягко, но уверенно взяла его за плечо и, не спеша, начала двигать Сереньку к страшному спуску. Мальчик пытался сопротивляться, но старуха, приговаривая какие-то ласковые слова, медленно подталкивала его к краю.
На самом деле никакой реальной опасности, конечно, не было - верхний край площадки отстоял от ковра сантиметров на семьдесят, а наклон был под углом не больше шестидесяти градусов, но Сереньке сверху такая высота казалась, наверное, бездной.
Ирина внизу возила машинку, которая выполняла функцию приманки, Матрена подталкивала ребенка к краю площадки, и сейчас главное было не испугать Сереньку окончательно. В последний момент он ухватился за Матрену Григорьевну и так, подталкиваемый и одновременно поддерживаемый старческой рукой съехал вниз к своей игрушке.
Зуев махнул рукой Ирине, чтобы она тянула машинку, дальше тем самым превращая спуск с горки из потрясения в ординарное, нормальное событие, а Матрена, приговаривая «Молодец, Серенька, молодец…» попыталась свою руку отнять. И он отпустил старую женщину, устремившись к любимой игрушке.
На самом деле событие произошло почти космическое. Неизвестная сила появилась не тогда, когда Серенька безучастно лежал на ковре или бессмысленно нарезал по комнате. И сделала эта сила не то, что она хотела, поступила с ним не по своему произволу, а хотя и с некоторым его сопротивлением, спасла в безвыходной ситуации. Впервые ребенок попросил о помощи и получил ее. Он вступил в диалог с окружающим миром.
Они еще не раз за эти дни повторяли все обстоятельства, добиваясь раз за разом, чтобы Серенька боялся все меньше и меньше, чтобы он уже явно для себя искал и просил помощи. И дело шло - ребенок, не только преследуя игрушку, но сам и охотно, начал взбираться наверх и оглядываться по сторонам в поисках поддержки.
Ему, похоже, нравилось и кататься с горки и просто чувствовать в своей жизни иную, по-доброму относящуюся к нему силу. И это делало возможным постепенный переход к следующему этапу - надо было начинать играть не просто с Серенькой, а вместе с ним. Надо было, чтобы иной, другой в его жизни приобрел реальные, осязаемые черты, чтобы он стал конкретным человеком, и Ирина очень надеялась, что этим человеком будет она сама.
Замковская почти перестала спать, придумывая все новые и новые ситуации, которые двигали бы сына вперед. Каждое утро она с нетерпением спешила в больницу, чтобы выдать Алексею Михайловичу очередную порцию своих идей и в последнее время ей начало казаться, что он стал ее побаиваться. Хотя ко многим ее затеям он относился вполне благосклонно и разрешал применять их на практике.
Например, она придумала, чтобы этот новый, другой человек, уже не в качестве некоей силы, а в конкретном виде, появился в жизни сына не просто где-то и как-то, а тоже играющим и обязательно точно такой же игрушкой, как Серенька.
Зуев как-то пошутил:
- Вам пора становиться нашей коллегой, Ирина Николаевна. Я многим в медицинском отделе мэрии не могу объяснить, что мы тут делаем, а вы просто на лету схватываете…
Упоминание о мэрии резануло Ирину по нервам, но она быстро подавила страх, взяла себя в руки и, улыбаясь, сказала:
- Так у меня же нет образования, Алексей Михайлович…
- Да зачем оно? - удивился Зуев. - Образование в лучшем случае дает умение учиться, а в большинстве - ненужный набор формул…
- А вы что заканчивали, Алексей Михайлович?
Они шли по заснеженным дорожкам больничного парка. Зуев предложил пройтись подышать, попеняв Ирине, что у нее усталый вид. Сам он в последнее время много занимался с Аркашей децепешником и, судя по довольному виду, дела у него там шли хорошо.
- Я учился в небольшом областном центре на логопеда, а доучивался уже здесь, в больнице.
Они, повинуясь прихотливому изгибу дорожки, повернули направо и увидели плачущую Машу. Она сидела не на лавочке, а на перевернутом ведре, которое летом, видимо, выполняло функцию урны, а сейчас едва виднелось над снегом.
- Что с тобой, Машенька? - спросил Алексей, и Замковская уловила в его голосе, не слышанную ей прежде интонацию, - Что случилось?
- У меня разлился лак
- Это - мрак… - все так же плача, продекламировала Маша.
- Что это за бред? - не понял Зуев.
- Это не бред, это такая телевизионная реклама… - почему-то обижено пробасил сзади Гриша
Следующие несколько недель Серенька на новом, придуманном Зуевым и Ириной пути, сделал неожиданно большие успехи. Брушко в назначенный им самим день почему-то не появился, а Замковская готовилась оказать ему решительный отпор и отбиваться до тех пор, пока они не найдут компромисс. Она решила для себя, что в любом случае, придется ли ей только врать и изворачиваться, или перейти некую другую границу, Сереньку ей сегодня оставлять нельзя.
Потому что он буквально за два дня научился двигаться с машинкой по всему пространству «маленького зала». Маршрут его движения определялся несколькими тонкими палками, которые Замковская с Матреной прокладывали с обеих сторон по направлению его хода. Ирине практически сразу пришлось идти к Зуеву, чтобы он помог придумать «события» на маршруте сына.
К некоторым «придумкам» Серенька оказался совершенно равнодушен. Он не то, чтобы не замечал их, как раньше, когда сносил или наступал на игрушки, оказавшиеся на его пути. Нет, сейчас он начал обращать на них внимания, как на некий предмет, помеху, но не проявлял ни малейшего интереса к их сути.
Ему было все равно, кукла это, другая машинка или домик, он просто огибал их в своем движении и ехал дальше, а если предмет занимал всю ширину его «дорожки», разворачивался и двигался в обратном направлении.
Стул, оказавшийся на его пути, поначалу вызвал изумление, почти панику. Но когда машинка, которую за веревочку тянули по очереди Ирина и Матрена Григорьевна, въехала в арку, образованную ножками стула, Серенька медленно, как завороженный последовал за ней и с этого момента перестал бояться.
Чуть позже Алексей Михайлович предложил изменить структуру поверхности, по которой двигался ребенок, и Ирина вместе с Матреной Григорьевной начали подкладывать под ковер разнообразные предметы - мячик, длинный и неширокий рулон, просто устраивали для Сереньки небольшой подъем и спуск.
Мячик он обходил, рулон переползал, не замечая, а подъем и спуск приводили его в некоторое смущение. Он останавливался на несколько секунд, словно размышляя, стоит ли двигаться дальше. Потом медленно взбирался наверх, и так же не спеша, можно было бы сказать, солидно, спускался вниз.
Когда Серенька привык к подъему и спуску и перестал их бояться, Зуев сам пришел в «маленький зал», чтобы принять участие в следующем этапе. Под его руководством женщины, оставив пологий подъем, сделали горизонтальную площадку на большей высоте, а спуск соорудили, в отличие от подъема, крутым и резким.
Серенька, преследуя убегающую от него машинку, привычно преодолел знакомый ему подъем, не заметив, что тот стал несколько длинней и выше, но наверху остановился. Каким непонятным инстинктом мальчик, который никогда не падал с высоты, почувствовал опасность, никто не знал, но сползти или съехать вниз Серенька решительно отказался.
Он стоял на четвереньках на небольшой площадке, оставленной наверху, потом попытался повернуться на сто восемьдесят градусов, чтобы отправиться назад, но места для этого явно не хватало, и он попытался завалиться на бок и замереть в привычной апатии.
Однако пространственный инстинкт тут тоже был начеку, и Сереньке пришлось отказаться от своего намерения. Он отчаянно начал крутить по сторонам головой, конечно, в тех пределах, которые ему позволяла неудобная поза, в надежде найти какой-то выход.
Вот тут и появилась в поле его зрения старая, но еще крепкая рука Матрены. Ирина хотела проделать все сама, но Алексей Михайлович запретил, сказав, что она (Замковская) слишком эмоциональна и жалостлива, а тут может понадобиться и усилие какое-то применить, например, подтолкнуть Сереньку против его желания.
Еще какой-нибудь месяц назад Ирина бы не спустила Зуеву и начала бы скандал, считая, что с ее ребенком, она должна общаться в первую очередь сама. Но сейчас она была уже несколько другой Ириной Замковской, чем в тот момент, когда они появились здесь с Серенькой и она не стала спорить, подумав, что потом все равно перехватит инициативу.
Рука Матрены Григорьевны протянулась к мальчику, мягко, но уверенно взяла его за плечо и, не спеша, начала двигать Сереньку к страшному спуску. Мальчик пытался сопротивляться, но старуха, приговаривая какие-то ласковые слова, медленно подталкивала его к краю.
На самом деле никакой реальной опасности, конечно, не было - верхний край площадки отстоял от ковра сантиметров на семьдесят, а наклон был под углом не больше шестидесяти градусов, но Сереньке сверху такая высота казалась, наверное, бездной.
Ирина внизу возила машинку, которая выполняла функцию приманки, Матрена подталкивала ребенка к краю площадки, и сейчас главное было не испугать Сереньку окончательно. В последний момент он ухватился за Матрену Григорьевну и так, подталкиваемый и одновременно поддерживаемый старческой рукой съехал вниз к своей игрушке.
Зуев махнул рукой Ирине, чтобы она тянула машинку, дальше тем самым превращая спуск с горки из потрясения в ординарное, нормальное событие, а Матрена, приговаривая «Молодец, Серенька, молодец…» попыталась свою руку отнять. И он отпустил старую женщину, устремившись к любимой игрушке.
На самом деле событие произошло почти космическое. Неизвестная сила появилась не тогда, когда Серенька безучастно лежал на ковре или бессмысленно нарезал по комнате. И сделала эта сила не то, что она хотела, поступила с ним не по своему произволу, а хотя и с некоторым его сопротивлением, спасла в безвыходной ситуации. Впервые ребенок попросил о помощи и получил ее. Он вступил в диалог с окружающим миром.
Они еще не раз за эти дни повторяли все обстоятельства, добиваясь раз за разом, чтобы Серенька боялся все меньше и меньше, чтобы он уже явно для себя искал и просил помощи. И дело шло - ребенок, не только преследуя игрушку, но сам и охотно, начал взбираться наверх и оглядываться по сторонам в поисках поддержки.
Ему, похоже, нравилось и кататься с горки и просто чувствовать в своей жизни иную, по-доброму относящуюся к нему силу. И это делало возможным постепенный переход к следующему этапу - надо было начинать играть не просто с Серенькой, а вместе с ним. Надо было, чтобы иной, другой в его жизни приобрел реальные, осязаемые черты, чтобы он стал конкретным человеком, и Ирина очень надеялась, что этим человеком будет она сама.
Замковская почти перестала спать, придумывая все новые и новые ситуации, которые двигали бы сына вперед. Каждое утро она с нетерпением спешила в больницу, чтобы выдать Алексею Михайловичу очередную порцию своих идей и в последнее время ей начало казаться, что он стал ее побаиваться. Хотя ко многим ее затеям он относился вполне благосклонно и разрешал применять их на практике.
Например, она придумала, чтобы этот новый, другой человек, уже не в качестве некоей силы, а в конкретном виде, появился в жизни сына не просто где-то и как-то, а тоже играющим и обязательно точно такой же игрушкой, как Серенька.
Зуев как-то пошутил:
- Вам пора становиться нашей коллегой, Ирина Николаевна. Я многим в медицинском отделе мэрии не могу объяснить, что мы тут делаем, а вы просто на лету схватываете…
Упоминание о мэрии резануло Ирину по нервам, но она быстро подавила страх, взяла себя в руки и, улыбаясь, сказала:
- Так у меня же нет образования, Алексей Михайлович…
- Да зачем оно? - удивился Зуев. - Образование в лучшем случае дает умение учиться, а в большинстве - ненужный набор формул…
- А вы что заканчивали, Алексей Михайлович?
Они шли по заснеженным дорожкам больничного парка. Зуев предложил пройтись подышать, попеняв Ирине, что у нее усталый вид. Сам он в последнее время много занимался с Аркашей децепешником и, судя по довольному виду, дела у него там шли хорошо.
- Я учился в небольшом областном центре на логопеда, а доучивался уже здесь, в больнице.
Они, повинуясь прихотливому изгибу дорожки, повернули направо и увидели плачущую Машу. Она сидела не на лавочке, а на перевернутом ведре, которое летом, видимо, выполняло функцию урны, а сейчас едва виднелось над снегом.
- Что с тобой, Машенька? - спросил Алексей, и Замковская уловила в его голосе, не слышанную ей прежде интонацию, - Что случилось?
- У меня разлился лак
- Это - мрак… - все так же плача, продекламировала Маша.
- Что это за бред? - не понял Зуев.
- Это не бред, это такая телевизионная реклама… - почему-то обижено пробасил сзади Гриша