О детских стихах Льва Квитко
О детских стихах Льва Квитко
Читая переводы советского детского поэта, писавшего на идиш, Льва (Лейба) Квитко, расстрелянного в 1952 году, обратил внимание, что они вполне применимы для уроков литературы и литературных кружков в современной школе, в том числе, еврейской. Некоторые стихотворения убеждённого советского коммуниста Квитко несут в себе аллегории и намёки, связывающие их с Писанием. Вот несколько примеров: в скобках рядом с названием намёк на библейский сюжет (ИМХО).
СКРИПОЧКА (На реках вавилонских)
Перевод: М. Светлов)
Я разломал коробочку -
Фанерный сундучок, -
Совсем похож на скрипочку
Коробочки бочок.
Я к веточке приладил
Четыре волоска, -
Никто еще не видывал
Подобного смычка.
Приклеивал, настраивал,
Работал день-деньской...
Такая вышла скрипочка -
На свете нет такой!
В руках моих послушная,
Играет и поет...
И курочка задумалась
И зерен не клюет.
Играй, играй же, скрипочка!
Трай-ля, трай-ля, трай-ли!
Звучит по саду музыка,
Теряется вдали.
И воробьи чирикают,
Кричат наперебой:
"Какое наслаждение
От музыки такой!"
Задрал котенок голову,
Лошадка мчится вскачь.
Откуда он? Откуда он -
Невиданный скрипач?
Трай-ля! Замолкла скрипочка...
Четырнадцать цыплят,
Лошадки и воробушки
Меня благодарят.
Не сломал, не выпачкал,
Бережно несу,
Маленькую скрипочку
Спрячу я в лесу.
На высоком дереве,
Посреди ветвей,
Тихо дремлет музыка
В скрипочке моей.
------
Псалом 137:
(1) У рек Бавеля, там мы сидели, и плакали мы, вспоминая Цион.
(2) На ивах среди него мы повесили наши лиры.
(3) Ибо там нас пленившие от нас требовали
речей песенных, и (от лир), повешенных нами, - веселия: Пойте нам из песни Циона!
(4) Как нам петь песнь Господню на чужбинной земле?
(5)Если забуду тебя, Йерушалаим,
пусть (игру) забудет моя десница!
(6) Да прилипнет язык мой к гортани моей,
если не буду помнить тебя, если не возведу Йерушалаим во главу моего веселия!
(7) Помяни, Господи, сынам Эдома день Йерушалаима, говорившим: Рушьте, рушьте
до его основания!
(8) Дочь Бавеля, на разорение (обреченная)!
Счастлив, кто тебе воздаст за тобой причиненное, что причинила ты нам:
(9) Счастлив, кто схватит и разобьет младенцев твоих о скалу.
============
ЛОШАДКА (значение Торы для еврея и нееврея)
Перевод: С. Маршак.
Не слышали ночью
За дверью колес,
Не знали, что папа
Лошадку привез -
Коня вороного
Под красным седлом.
Четыре подковы
Блестят серебром.
Неслышно по комнатам
Папа прошел,
Коня вороного
Поставил на стол.
Горит на столе
Одинокий огонь,
И смотрит в кроватку
Оседланный конь.
Но вот за окошками
Стало светлей,
И мальчик проснулся
В кроватке своей.
Проснулся, присел,
Опершись на ладонь,
И видит: стоит
Замечательный конь.
Нарядный и новый,
Под красным седлом,
Четыре подковы
Блестят серебром.
Когда и откуда
Сюда он пришел?
И как ухитрился
Взобраться на стол?
На цыпочках мальчик
Подходит к столу,
И вот уже лошадь
Стоит на полу.
Он гладит ей гриву,
И спину, и грудь
И на пол садится -
На ножки взглянуть.
Берет под уздцы -
И лошадка бежит.
Кладет ее на бок -
Лошадка лежит.
Глядит на лошадку
И думает он:
"Заснул я, должно быть,
И снится мне сон.
Откуда лошадка
Явилась ко мне?
Наверно, лошадку
Я вижу во сне...
Пойду я и маму
Свою разбужу.
И, если проснется,
Коня покажу".
Подходит он к маме,
Толкает кровать,
Но мама устала -
Ей хочется спать.
"Пойду я к соседу,
Петру Кузьмичу,
Пойду я к соседу
И в дверь постучу!"
- Откройте мне двери,
Впустите меня!
Я вам покажу
Вороного коня!
Сосед отвечает:
- Я видел его,
Давно уже видел
Коня твоего!
- Должно быть, ты видел
Другого коня.
Ты не был у нас
Со вчерашнего дня!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Четыре ноги
У коня твоего.
- Но ты же не видел,
Сосед, его ног,
Но ты же не видел
И видеть не мог!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Два глаза и хвост
У коня твоего.
- Но ты же не видел
Ни глаз, ни хвоста -
Стоит он за дверью,
А дверь заперта!..
Зевает лениво
За дверью сосед -
И больше ни слова,
Ни звука в ответ.
ПРО ЛЬВА (еврейский народ в галуте)
Перевод Е. Благининой
Я с восхищеньем вижу льва:
Спокойно вскинута и хмура
Его большая голова.
Хвостом он шевелит едва.
Светлеет царственная шкура.
Вот бы ладонями покрыть
Его пылающие очи,
Чтоб трепет птицы ощутить,
Которая стремится жить
И вылететь из плена хочет.
Когда я слышу львиный рык,
Я забываю все на свете,
Я содрогаюсь... В этот миг
Мне чудится пустыни лик,
Ее густой и знойный ветер.
Люблю я льва, - поскольку он
В железной клетке заключен.
ЁЛОЧКА (Авраам-авину)
Перевод Л. Воронковой
Лесная тёмная стена,
В зелёной чаще - мгла.
Лишь только ёлочка одна
От леса отошла.
Стоит, открыта всем ветрам,
Дрожит тихонько по утрам...
Не лучше ль, ёлочка, тебе
В лесную сень войти?
Не лучше ль, ёлочка, тебе
Среди подруг расти?.
В глуши лесной,
В тиши лесной
Укрыться дубом и сосной...
Кто одинок, от всех далёк,
Тот и живёт с трудом:
И град сечёт, и буря гнёт,
И ветер бьёт кнутом.
- Да, трудно мне и ветвям, да,
И корню моему,
Но есть одно, за что всегда
Все горести приму, -
И град, что ветки бьёт, звеня,
И всю грозу небес:
Лес начинается с меня,
Я начинаю лес!
=============
Из материалов суда над "врагом народа" Львом (Лейбой) Квитко
Председательствующий возвращается к причинам "бегства" Квитко за границу.
Пред[седательствую]щий: Покажите мотивы бегства.
Квитко: Я не знаю, как сказать, чтобы вы мне поверили. Если религиозный преступник стоит перед судом и считает себя неправильно осужденным или неправильно виновным, он думает: хорошо, мне не верят, я осужден, но хоть Б-г знает правду. У меня бога, конечно, нет, и я никогда не верил в бога. У меня есть единственный бог - власть большевиков, это мой бог. И я перед этой верой говорю, что я в детстве и юности делал самую тяжелую работу. Какую работу? Я не хочу сказать, что я делал 12-летним. Но самая тяжелая работа - это находиться перед судом. Я вам расскажу о бегстве, о причинах, но дайте мне возможность рассказать.
Я сижу два года один в камере, это по моему собственному желанию, и для этого у меня есть причина. У меня нет живой души, чтобы с кем-нибудь посоветоваться, нет более опытного человека в делах судебных. Я один, сам с собой размышляю и переживаю...
Допускаю, что вы мне не верите, но фактическое положение вещей опровергает вышеприведенный националистический мотив выезда. Тогда в Советском Союзе создавалось много еврейских школ, детдомов, хоры, учреждения, газеты, издания и вся институция "Культур-Лиги" обильно материально снабжалась советской властью. Учреждались новые очаги культуры. Зачем же мне нужно было уезжать? И не в Польшу я поехал, где тогда процветал махровый еврейский национализм, и не в Америку, где живет много евреев, а я уехал в Германию, где не было ни еврейских школ, ни газет и ничего другого. Так что этот мотив лишен всякого смысла... Если бы я бежал от родной советской земли, мог бы я написать тогда "На чужбине" - стихи, которые проклинают бурный застой жизни, стихи глубокой тоски по родине, по ее звездам и по ее делам? Не будь я советским человеком, хватило бы мне силы бороться с вредительством на работе в гамбургском порту, подвергаться издевкам и ругани "честных дядюшек", которые маскировались благодушием и моралью, прикрывая хищников? Если бы я не был преданным делу партии, мог бы я взять на себя добровольно секретную нагрузку, связанную с опасностями и преследованием? Без вознаграждения, после тяжелого малооплаченного трудового дня я выполнял задания, нужные советскому народу. Это только часть фактов, часть вещественных доказательств моей деятельности с первых лет революции до 1925 года, т.е. до тех пор, когда я вернулся в СССР.
Председательствующий не раз возвращался к вопросу антиассимиляционной деятельности ЕАК. … Относительно ассимиляции и антиассимиляции дает показания Квитко:
В чем же я себя обвиняю? В чем я чувствую себя виновным? Первое - в том, что я не видел и не понимал, что Комитет своей деятельностью приносит большой вред советскому государству, и в том, что и я также работал в этом Комитете. Второе, в чем я считаю себя виновным, это висит надо мной, и я чувствую, что это мое обвинение. Считая советскую еврейскую литературу идейно здоровой, советской, мы, еврейские писатели, и я в том числе (может быть, я больше их виноват), в то же время не ставили вопроса о способствовании процессу ассимиляции. Я говорю об ассимиляции еврейской массы. Продолжая писать по-еврейски, мы невольно стали тормозом для процесса ассимиляции еврейского населения. За последние годы еврейский язык перестал служить массам, так как они - массы - оставили этот язык, и он стал помехой. Будучи руководителем еврейской секции Союза советских писателей, я не ставил вопроса о закрытии секции. Это моя вина. Пользоваться языком, который массы оставили, который отжил свой век, который обособляет нас не только от всей большой жизни Советского Союза, но и от основной массы евреев, которые уже ассимилировались, пользоваться таким языком, по-моему, - своеобразное проявление национализма.
В остальном я не чувствую себя виновным.
Пред[седательствую]щий: Все?
Квитко: Все.
Из обвинительного приговора:
Подсудимый Квитко, возвратясь в СССР в 1925 году после бегства за границу, примкнул в гор. Харькове к националистической еврейской литературной группировке "Бой", возглавлявшейся троцкистами.
Являясь в начале организации ЕАК заместителем ответственного секретаря Комитета, вошел в преступный сговор с националистами Михоэлсом, Эпштейном и Фефером, содействовал им в сборе материалов об экономике СССР для отсылки их в США.
В 1944 году, выполняя преступные указания руководства ЕАК, выезжал в Крым для сбора сведений об экономическом положении области и положении еврейского населения. Был одним из инициаторов постановки вопроса перед правительственными органами о якобы имеющей место дискриминации еврейского населения в Крыму.
Неоднократно выступал на заседаниях президиума ЕАК с требованием расширения националистической деятельности Комитета.
В 1946 году установил личную связь с американским разведчиком Гольдбергом, которого информировал о положении дел в Союзе советских писателей, и дал ему согласие на выпуск советско-американского литературного ежегодника.
Из последнего слова Квитко:
Гражданин председатель, граждане судьи!
Перед самой радостной аудиторией с пионерскими галстуками выступал я десятки лет и воспевал счастье быть советским человеком. Кончаю же я свою жизнь выступлением перед Верховным Судом Советского народа. Обвиняясь в тягчайших преступлениях.
Это выдуманное обвинение обрушилось на меня и причиняет мне страшные муки.
Почему каждое мое слово, сказанное здесь в суде, пропитано слезами?
Потому, что страшное обвинение в измене Родине невыносимо для меня - советского человека. Заявляю суду, что я ни в чем не виновен - ни в шпионаже, ни в национализме.
Пока мой ум еще не совсем помрачен, я считаю, что для обвинения в измене Родине надо совершить какой-то акт измены.
Я прошу суд учесть, что в обвинении нет документальных доказательств моей якобы враждебной деятельности против ВКП(б) и советского правительства и нет доказательств моей преступной связи с Михоэлсом и Фефером. Я не изменял Родине и ни одного из 5 предъявленных мне обвинений не признаю...
Мне легче быть в тюрьме на советской земле, чем на "свободе" в любой капиталистической стране.
Я - гражданин Советского Союза, моя Родина - Родина гениев партии и человечества Ленина и Сталина, и я считаю, что не могу быть обвинен в тяжких преступлениях без доказательств.
Надеюсь, что мои доводы будут восприняты судом как должно.
Прошу суд вернуть меня к честному труду великого советского народа.
Вердикт известен.
Квитко, как и остальные подсудимые, кроме академика Лины Штерн, приговорен к ВМН (высшей мере наказания). Суд выносит решение лишить Квитко всех полученных им ранее правительственных наград. Приговор приведён в исполнение … 12 августа 1952 г.
Велвл Чернин:
"Работая над статьей о творчестве Лейба Квитко, я просматривал его сборник, изданный в 1940 году. В сборнике есть стихи о Сталине, стихи о врагах народа и есть цикл о детях и для детей. Мы все знаем милый перевод: «Анна Ванна, наш отряд / Хочет видеть поросят / И потрогать спинки. /Много ли щетинки?»
А подстрочник выглядит так: «Я поросенок. Я должен есть из всех кастрюлек и мисочек, чтобы быть толстым. Я прошу добавки, мне дают, и я ем. И поэтому меня схватят. И поэтому меня свяжут. И поэтому меня зарежут. С меня сдерут шкуру и съедят всего целиком». Это страшный период в еврейской литературе: одни молчали, другие сидели, третьи уже расстались с жизнью".
На самом деле В.Чернин привёл подстрочник другого стихотворения:
ПОРОСЕНОК
(Шутка)
Вышла хозяйка - меня позвала,
Мне - поросенку - полопать дала:
Крошек моченых,
Картошек толченых,
Очисток сочных,
Помоев молочных.
Я чавкаю, я хрюкаю,
Копытцем об пол стукаю.
Хозяйка чешет щеткою
Мою щетину крепкую
И говорит: - Нельзя худеть,
Нельзя худеть!
Куда тебя, худого, деть?.. -
Вот как меня покамест холят!..
А срок настанет -
поймать велят.
Меня поймают, меня заколют,
Меня заколют и опалят.
Вот как меня покамест холят!
А срок настанет -
не поглядят!
Меня разрежут, меня посолят,
Меня зажарят...
и... ам! - съедят.
Перевод Е. Благининой
Стихотворения еврейского поэта Л.Квитко для детей были переведены на десятки языков СССР и других стран. Одним из самых популярных из них является «Анна Ванна бригадир» - о любви еврейских пионеров к поросятам. Словосочетание «Анна-Ванна» прошло невредимым через недремлющую советскую цензуру, в том числе самую дотошную: внутреннюю самого автора, и сохранилось во всех переводах.
АННА-ВАННА БРИГАДИР
Перевод: С. Михалков
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
Мы их не обидим:
Поглядим и выйдем!
- Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросят купать пора,
После приходите.
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
И потрогать спинки -
Много ли щетинки?
- Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросят кормить пора,
После приходите.
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
Рыльца - пятачками?
Хвостики - крючками?
- Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросятам спать пора,
После приходите.
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
- Уходите со двора,
Потерпите до утра.
Мы уже фонарь зажгли,
Поросята спать легли.
«Не поступай с нами так, как мы того заслуживаем из-за грехов, и не воздавай нам по нашим злодеяниям.
Хотя наши грехи свидетельствуют против нас (АВОНЭНУ АНУ ВАНУ), Г-сподь, поступай с нами милостиво ради Имени Своего». (Ирмеяу 14:7).
Читая переводы советского детского поэта, писавшего на идиш, Льва (Лейба) Квитко, расстрелянного в 1952 году, обратил внимание, что они вполне применимы для уроков литературы и литературных кружков в современной школе, в том числе, еврейской. Некоторые стихотворения убеждённого советского коммуниста Квитко несут в себе аллегории и намёки, связывающие их с Писанием. Вот несколько примеров: в скобках рядом с названием намёк на библейский сюжет (ИМХО).
СКРИПОЧКА (На реках вавилонских)
Перевод: М. Светлов)
Я разломал коробочку -
Фанерный сундучок, -
Совсем похож на скрипочку
Коробочки бочок.
Я к веточке приладил
Четыре волоска, -
Никто еще не видывал
Подобного смычка.
Приклеивал, настраивал,
Работал день-деньской...
Такая вышла скрипочка -
На свете нет такой!
В руках моих послушная,
Играет и поет...
И курочка задумалась
И зерен не клюет.
Играй, играй же, скрипочка!
Трай-ля, трай-ля, трай-ли!
Звучит по саду музыка,
Теряется вдали.
И воробьи чирикают,
Кричат наперебой:
"Какое наслаждение
От музыки такой!"
Задрал котенок голову,
Лошадка мчится вскачь.
Откуда он? Откуда он -
Невиданный скрипач?
Трай-ля! Замолкла скрипочка...
Четырнадцать цыплят,
Лошадки и воробушки
Меня благодарят.
Не сломал, не выпачкал,
Бережно несу,
Маленькую скрипочку
Спрячу я в лесу.
На высоком дереве,
Посреди ветвей,
Тихо дремлет музыка
В скрипочке моей.
------
Псалом 137:
(1) У рек Бавеля, там мы сидели, и плакали мы, вспоминая Цион.
(2) На ивах среди него мы повесили наши лиры.
(3) Ибо там нас пленившие от нас требовали
речей песенных, и (от лир), повешенных нами, - веселия: Пойте нам из песни Циона!
(4) Как нам петь песнь Господню на чужбинной земле?
(5)Если забуду тебя, Йерушалаим,
пусть (игру) забудет моя десница!
(6) Да прилипнет язык мой к гортани моей,
если не буду помнить тебя, если не возведу Йерушалаим во главу моего веселия!
(7) Помяни, Господи, сынам Эдома день Йерушалаима, говорившим: Рушьте, рушьте
до его основания!
(8) Дочь Бавеля, на разорение (обреченная)!
Счастлив, кто тебе воздаст за тобой причиненное, что причинила ты нам:
(9) Счастлив, кто схватит и разобьет младенцев твоих о скалу.
============
ЛОШАДКА (значение Торы для еврея и нееврея)
Перевод: С. Маршак.
Не слышали ночью
За дверью колес,
Не знали, что папа
Лошадку привез -
Коня вороного
Под красным седлом.
Четыре подковы
Блестят серебром.
Неслышно по комнатам
Папа прошел,
Коня вороного
Поставил на стол.
Горит на столе
Одинокий огонь,
И смотрит в кроватку
Оседланный конь.
Но вот за окошками
Стало светлей,
И мальчик проснулся
В кроватке своей.
Проснулся, присел,
Опершись на ладонь,
И видит: стоит
Замечательный конь.
Нарядный и новый,
Под красным седлом,
Четыре подковы
Блестят серебром.
Когда и откуда
Сюда он пришел?
И как ухитрился
Взобраться на стол?
На цыпочках мальчик
Подходит к столу,
И вот уже лошадь
Стоит на полу.
Он гладит ей гриву,
И спину, и грудь
И на пол садится -
На ножки взглянуть.
Берет под уздцы -
И лошадка бежит.
Кладет ее на бок -
Лошадка лежит.
Глядит на лошадку
И думает он:
"Заснул я, должно быть,
И снится мне сон.
Откуда лошадка
Явилась ко мне?
Наверно, лошадку
Я вижу во сне...
Пойду я и маму
Свою разбужу.
И, если проснется,
Коня покажу".
Подходит он к маме,
Толкает кровать,
Но мама устала -
Ей хочется спать.
"Пойду я к соседу,
Петру Кузьмичу,
Пойду я к соседу
И в дверь постучу!"
- Откройте мне двери,
Впустите меня!
Я вам покажу
Вороного коня!
Сосед отвечает:
- Я видел его,
Давно уже видел
Коня твоего!
- Должно быть, ты видел
Другого коня.
Ты не был у нас
Со вчерашнего дня!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Четыре ноги
У коня твоего.
- Но ты же не видел,
Сосед, его ног,
Но ты же не видел
И видеть не мог!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Два глаза и хвост
У коня твоего.
- Но ты же не видел
Ни глаз, ни хвоста -
Стоит он за дверью,
А дверь заперта!..
Зевает лениво
За дверью сосед -
И больше ни слова,
Ни звука в ответ.
ПРО ЛЬВА (еврейский народ в галуте)
Перевод Е. Благининой
Я с восхищеньем вижу льва:
Спокойно вскинута и хмура
Его большая голова.
Хвостом он шевелит едва.
Светлеет царственная шкура.
Вот бы ладонями покрыть
Его пылающие очи,
Чтоб трепет птицы ощутить,
Которая стремится жить
И вылететь из плена хочет.
Когда я слышу львиный рык,
Я забываю все на свете,
Я содрогаюсь... В этот миг
Мне чудится пустыни лик,
Ее густой и знойный ветер.
Люблю я льва, - поскольку он
В железной клетке заключен.
ЁЛОЧКА (Авраам-авину)
Перевод Л. Воронковой
Лесная тёмная стена,
В зелёной чаще - мгла.
Лишь только ёлочка одна
От леса отошла.
Стоит, открыта всем ветрам,
Дрожит тихонько по утрам...
Не лучше ль, ёлочка, тебе
В лесную сень войти?
Не лучше ль, ёлочка, тебе
Среди подруг расти?.
В глуши лесной,
В тиши лесной
Укрыться дубом и сосной...
Кто одинок, от всех далёк,
Тот и живёт с трудом:
И град сечёт, и буря гнёт,
И ветер бьёт кнутом.
- Да, трудно мне и ветвям, да,
И корню моему,
Но есть одно, за что всегда
Все горести приму, -
И град, что ветки бьёт, звеня,
И всю грозу небес:
Лес начинается с меня,
Я начинаю лес!
=============
Из материалов суда над "врагом народа" Львом (Лейбой) Квитко
Председательствующий возвращается к причинам "бегства" Квитко за границу.
Пред[седательствую]щий: Покажите мотивы бегства.
Квитко: Я не знаю, как сказать, чтобы вы мне поверили. Если религиозный преступник стоит перед судом и считает себя неправильно осужденным или неправильно виновным, он думает: хорошо, мне не верят, я осужден, но хоть Б-г знает правду. У меня бога, конечно, нет, и я никогда не верил в бога. У меня есть единственный бог - власть большевиков, это мой бог. И я перед этой верой говорю, что я в детстве и юности делал самую тяжелую работу. Какую работу? Я не хочу сказать, что я делал 12-летним. Но самая тяжелая работа - это находиться перед судом. Я вам расскажу о бегстве, о причинах, но дайте мне возможность рассказать.
Я сижу два года один в камере, это по моему собственному желанию, и для этого у меня есть причина. У меня нет живой души, чтобы с кем-нибудь посоветоваться, нет более опытного человека в делах судебных. Я один, сам с собой размышляю и переживаю...
Допускаю, что вы мне не верите, но фактическое положение вещей опровергает вышеприведенный националистический мотив выезда. Тогда в Советском Союзе создавалось много еврейских школ, детдомов, хоры, учреждения, газеты, издания и вся институция "Культур-Лиги" обильно материально снабжалась советской властью. Учреждались новые очаги культуры. Зачем же мне нужно было уезжать? И не в Польшу я поехал, где тогда процветал махровый еврейский национализм, и не в Америку, где живет много евреев, а я уехал в Германию, где не было ни еврейских школ, ни газет и ничего другого. Так что этот мотив лишен всякого смысла... Если бы я бежал от родной советской земли, мог бы я написать тогда "На чужбине" - стихи, которые проклинают бурный застой жизни, стихи глубокой тоски по родине, по ее звездам и по ее делам? Не будь я советским человеком, хватило бы мне силы бороться с вредительством на работе в гамбургском порту, подвергаться издевкам и ругани "честных дядюшек", которые маскировались благодушием и моралью, прикрывая хищников? Если бы я не был преданным делу партии, мог бы я взять на себя добровольно секретную нагрузку, связанную с опасностями и преследованием? Без вознаграждения, после тяжелого малооплаченного трудового дня я выполнял задания, нужные советскому народу. Это только часть фактов, часть вещественных доказательств моей деятельности с первых лет революции до 1925 года, т.е. до тех пор, когда я вернулся в СССР.
Председательствующий не раз возвращался к вопросу антиассимиляционной деятельности ЕАК. … Относительно ассимиляции и антиассимиляции дает показания Квитко:
В чем же я себя обвиняю? В чем я чувствую себя виновным? Первое - в том, что я не видел и не понимал, что Комитет своей деятельностью приносит большой вред советскому государству, и в том, что и я также работал в этом Комитете. Второе, в чем я считаю себя виновным, это висит надо мной, и я чувствую, что это мое обвинение. Считая советскую еврейскую литературу идейно здоровой, советской, мы, еврейские писатели, и я в том числе (может быть, я больше их виноват), в то же время не ставили вопроса о способствовании процессу ассимиляции. Я говорю об ассимиляции еврейской массы. Продолжая писать по-еврейски, мы невольно стали тормозом для процесса ассимиляции еврейского населения. За последние годы еврейский язык перестал служить массам, так как они - массы - оставили этот язык, и он стал помехой. Будучи руководителем еврейской секции Союза советских писателей, я не ставил вопроса о закрытии секции. Это моя вина. Пользоваться языком, который массы оставили, который отжил свой век, который обособляет нас не только от всей большой жизни Советского Союза, но и от основной массы евреев, которые уже ассимилировались, пользоваться таким языком, по-моему, - своеобразное проявление национализма.
В остальном я не чувствую себя виновным.
Пред[седательствую]щий: Все?
Квитко: Все.
Из обвинительного приговора:
Подсудимый Квитко, возвратясь в СССР в 1925 году после бегства за границу, примкнул в гор. Харькове к националистической еврейской литературной группировке "Бой", возглавлявшейся троцкистами.
Являясь в начале организации ЕАК заместителем ответственного секретаря Комитета, вошел в преступный сговор с националистами Михоэлсом, Эпштейном и Фефером, содействовал им в сборе материалов об экономике СССР для отсылки их в США.
В 1944 году, выполняя преступные указания руководства ЕАК, выезжал в Крым для сбора сведений об экономическом положении области и положении еврейского населения. Был одним из инициаторов постановки вопроса перед правительственными органами о якобы имеющей место дискриминации еврейского населения в Крыму.
Неоднократно выступал на заседаниях президиума ЕАК с требованием расширения националистической деятельности Комитета.
В 1946 году установил личную связь с американским разведчиком Гольдбергом, которого информировал о положении дел в Союзе советских писателей, и дал ему согласие на выпуск советско-американского литературного ежегодника.
Из последнего слова Квитко:
Гражданин председатель, граждане судьи!
Перед самой радостной аудиторией с пионерскими галстуками выступал я десятки лет и воспевал счастье быть советским человеком. Кончаю же я свою жизнь выступлением перед Верховным Судом Советского народа. Обвиняясь в тягчайших преступлениях.
Это выдуманное обвинение обрушилось на меня и причиняет мне страшные муки.
Почему каждое мое слово, сказанное здесь в суде, пропитано слезами?
Потому, что страшное обвинение в измене Родине невыносимо для меня - советского человека. Заявляю суду, что я ни в чем не виновен - ни в шпионаже, ни в национализме.
Пока мой ум еще не совсем помрачен, я считаю, что для обвинения в измене Родине надо совершить какой-то акт измены.
Я прошу суд учесть, что в обвинении нет документальных доказательств моей якобы враждебной деятельности против ВКП(б) и советского правительства и нет доказательств моей преступной связи с Михоэлсом и Фефером. Я не изменял Родине и ни одного из 5 предъявленных мне обвинений не признаю...
Мне легче быть в тюрьме на советской земле, чем на "свободе" в любой капиталистической стране.
Я - гражданин Советского Союза, моя Родина - Родина гениев партии и человечества Ленина и Сталина, и я считаю, что не могу быть обвинен в тяжких преступлениях без доказательств.
Надеюсь, что мои доводы будут восприняты судом как должно.
Прошу суд вернуть меня к честному труду великого советского народа.
Вердикт известен.
Квитко, как и остальные подсудимые, кроме академика Лины Штерн, приговорен к ВМН (высшей мере наказания). Суд выносит решение лишить Квитко всех полученных им ранее правительственных наград. Приговор приведён в исполнение … 12 августа 1952 г.
Велвл Чернин:
"Работая над статьей о творчестве Лейба Квитко, я просматривал его сборник, изданный в 1940 году. В сборнике есть стихи о Сталине, стихи о врагах народа и есть цикл о детях и для детей. Мы все знаем милый перевод: «Анна Ванна, наш отряд / Хочет видеть поросят / И потрогать спинки. /Много ли щетинки?»
А подстрочник выглядит так: «Я поросенок. Я должен есть из всех кастрюлек и мисочек, чтобы быть толстым. Я прошу добавки, мне дают, и я ем. И поэтому меня схватят. И поэтому меня свяжут. И поэтому меня зарежут. С меня сдерут шкуру и съедят всего целиком». Это страшный период в еврейской литературе: одни молчали, другие сидели, третьи уже расстались с жизнью".
На самом деле В.Чернин привёл подстрочник другого стихотворения:
ПОРОСЕНОК
(Шутка)
Вышла хозяйка - меня позвала,
Мне - поросенку - полопать дала:
Крошек моченых,
Картошек толченых,
Очисток сочных,
Помоев молочных.
Я чавкаю, я хрюкаю,
Копытцем об пол стукаю.
Хозяйка чешет щеткою
Мою щетину крепкую
И говорит: - Нельзя худеть,
Нельзя худеть!
Куда тебя, худого, деть?.. -
Вот как меня покамест холят!..
А срок настанет -
поймать велят.
Меня поймают, меня заколют,
Меня заколют и опалят.
Вот как меня покамест холят!
А срок настанет -
не поглядят!
Меня разрежут, меня посолят,
Меня зажарят...
и... ам! - съедят.
Перевод Е. Благининой
Стихотворения еврейского поэта Л.Квитко для детей были переведены на десятки языков СССР и других стран. Одним из самых популярных из них является «Анна Ванна бригадир» - о любви еврейских пионеров к поросятам. Словосочетание «Анна-Ванна» прошло невредимым через недремлющую советскую цензуру, в том числе самую дотошную: внутреннюю самого автора, и сохранилось во всех переводах.
АННА-ВАННА БРИГАДИР
Перевод: С. Михалков
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
Мы их не обидим:
Поглядим и выйдем!
- Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросят купать пора,
После приходите.
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
И потрогать спинки -
Много ли щетинки?
- Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросят кормить пора,
После приходите.
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
Рыльца - пятачками?
Хвостики - крючками?
- Уходите со двора,
Лучше не просите!
Поросятам спать пора,
После приходите.
- Анна-Ванна, наш отряд
Хочет видеть поросят!
- Уходите со двора,
Потерпите до утра.
Мы уже фонарь зажгли,
Поросята спать легли.
«Не поступай с нами так, как мы того заслуживаем из-за грехов, и не воздавай нам по нашим злодеяниям.
Хотя наши грехи свидетельствуют против нас (АВОНЭНУ АНУ ВАНУ), Г-сподь, поступай с нами милостиво ради Имени Своего». (Ирмеяу 14:7).