Николай Бердяев: отделить зерна от плевел (к грядущему столетию «философского парохода»). Часть 1
НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ: ОТДЕЛИТЬ ЗЕРНА ОТ ПЛЕВЕЛ
(К грядущему столетию «философского парохода»)
СОДЕРЖАНИЕ:
Два полюса эмигрантской мысли
От анафемы к диалогу
Бердяев и марксизм XX века
Сумерки «Нового средневековья» (а был ли чай с Муссолини?)
Пароход ушел навсегда, или мичуринские огурцы совдеповской философии
Два полюса эмигрантской мысли
Безграмотнее Путина, что в одном предложении валдайской реплики про Бердяева допустил сразу две фактические ошибки[1], может быть только светоч интернет-интеллектуализма Невзоров со своим «наповалом» от 24 октября.
Николай Бердяев, в сентябре 1922 года вынужденно покинувший Советскую Россию (но не Советский Союз, его тогда еще не существовало), не был ни «мракобесом», ни охранителем, ни консерватором. Перечислять Бердяева через запятую с Иваном Ильиным - постыдная безграмотность. Это два прямо противоположных полюса русской эмигрантской мысли. У них никогда не было ни общей философии, ни общего мировоззрения. Невзоровские выражения «провинциальный метафизический бред» и «русский извод Аненербе» вполне уместны в отношении фашиствующего государственника Ивана Ильина, любимого философа Путина, но никак не применимы к Бердяеву. Всемирно известному мыслителю, неоднократно номинированному на Нобелевскую премию и, что более важно, оказавшему значительное влияние на развитие европейского модернистского богословия, его заметный сдвиг «влево».
Действительно, на Западе Бердяев более известен как «бунтующий пророк» [2], «христианский революционер» [3], «пророк нового времени» [4], «христианский анархист» [5], «эсхатологический анархист» [6], как философ и богослов, во многом предвосхитивший подъем модернистских течений христианства в середине XX века, с их «левой» социальной проблематикой и радикальным антропологическим видением. Зарубежная библиография Бердяева огромна: еще при жизни его книги были переведены на 14 языков. И в наше время в Западной Европе продолжают защищаться диссертации, выходить интересные книги по философии Бердяева [7]. Его мысль по-прежнему волнует. Лишь для России он «консерватор» и «мракобес». И никто больше.
К сожалению, Путиным и Невзоровым безграмотность не ограничивается. Среди российских левых Бердяева принято склонять в той же компании с Ильиным или, по советской традиции, в рамках пресловутого «веховства», без особого понимания, чем действительно был сборник «Вехи» и какое место Бердяев в нем занимал. Однако даже в скандально известных «Вехах» Бердяев не консерватор. Его статью «Философская истина и интеллигентская правда» правильнее рассматривать в качестве самокритики русского интеллигентского сознания. Между этой статьей Бердяева и подходом составителя сборника Гершензона есть серьезная разница, её трудно не заметить [8]. По своей политической позиции Бердяев представлял в то время левый полюс «освобожденчества», то есть тогдашнего русского либерализма. Это никак не обращение к «духовным скрепам» в духе Победоносцева, никак не «черносотенный заскок» и даже не восславление буржуазии как «могучего орудия Божьего дела на земле» (Гершензон). Нужно быть дремучим «совком», чтобы все сваливать в одну кучу, как поступает Невзоров, трактующий Бердяева через наивно-компилятивные сочинения членов ВСХСОН, полученные от кэгэбешника-дедушки или от преподавателей ленинградской духовной семинарии начала 1980-х, ранее состоявших в упомянутой организации [9].
Учение Ильина о государстве, столь милое сердцу Никиты Михалкова или Владимира Путина, Бердяев прямо называл антихристианским, «языческой реакцией, возвратом к языческой абсолютизации и языческому обоготворению государства». «Мне редко приходилось читать столь кошмарную и мучительную книгу, как книга И.Ильина «О сопротивлении злу силою» - с таких слов Бердяев начинает разбор упомянутой книги в журнале «Путь» летом 1926 года [10]. «Удушение», «инфернальный нормативизм и морализм», «антиисторизм», «чувство фарисейской самоправедности», «ложная поза героизма и непримиримой воинственности» - данные характеристики работы Ильина позаимствованы не из публицистики острого на язык Троцкого, они взяты из статьи Бердяева.
Обращаясь к поднимаемым в книге вопросам о смертной казни и необходимости «крестового похода» против большевизма, Бердяев прямо противопоставляет Ильина всей традиции независимой русского религиозной мысли, начиная с Владимира Соловьева: «Ильин - не русский мыслитель, чуждый лучшим традициям нашей национальной мысли, чужой человек, иностранец, немец». А ведь это только лето 1926-го! Боль от изгнания из России еще не прошла! Тем не менее, Бердяев не желает иметь ничего общего с озлобленным консерватизмом автора «О сопротивлению злу силой» и ему подобных.
Не менее ценно признание самого Ильина, озвученное в полемике против Бердяева. Начиная с цитат апостола Павла про покорность властям и продолжая перечислением средневековых русских правителей и церковных иерархов, призывавших «крестом и мечом» карать врагов, смутьянов и восставших крестьян, Ильин, называя «непротивленцами» критиков государственного насилия, задается вопросом: «Что же могут выдвинуть господа двусмысленные непротивленцы против этой православной традиции?» И сам отвечает: «Традицию русской сентиментальной интеллигенции XIX в. До г.Бердяева и г.Айхенвальда включительно…И когда г.Бердяев отрешает меня как «чужого человека, иностранца, немца» от этой фальшивой интеллигентской традиции, то я отрешился от нее сам и уже давно. Ибо следую традиции древнеправославной, русско-национальной; а для нее иностранец не я, а господа сверхгуманные непротивленцы…» [11] Более откровенно сказать невозможно.
Вопрос только в том - существовала ли русская культура, которой можно гордиться, вырвавшаяся из рамок глубокой провинциальности, сказавшая нечто новое о человеке не только стране, но и всему миру, до упомянутой «сентиментальщины» XIX века? Любому образованному человеку известно, что нет.
Конечно, у нас были средневековые вольнодумцы из Новгорода и Пскова, стригольники и «жидовствующие», однако надежда на русский ренессанс была растоптана Иваном III и его сыном, огнем и мечом утверждавших своё господство. Москва не оставила вечевым республикам никакого шанса. Конечно, у нас были радикальные нестяжатели и антитринитарии, часто связанные с землями Литовской Руси или нашедшие там прибежище, с критикой феодальных порядков открывавшие гуманистическое мировоззрение. Но не они задавали тон. Что при жадном интригане Иване Калите, а затем при московских царях, что при «великих» Петре и Екатерине, несмотря на новую столицу, европейский покрой платьев и дворцы, построенные иностранными мастерами, доминировали все те же жестокость, презрение к народу и неуважение к личности. Торжествовал все тот же палач и насильник из «Епифанских шлюзов» Андрея Платонов, голый по грудь и в шароварах, на вопрос заключенного Перри - «где твой топор?» - безумно хохоча отвечающий: «я с тобой без топора справлюсь».
Культуры как откровения о человеке в традиции, столь почитаемой Иваном Ильиным, не было. Она по-настоящему появляется лишь в XIX веке у нашей интеллигенции, когда высокий уровень знаний и образования соединился с радикальным этическим неприятием порядков самодержавной России. Часто развитое этическое чувство доходило до прямой сакрализации народа (трудящихся классов) как общности угнетенных. Такое внимание и уважение к угнетенному народу (а также к этническим группам, помимо их воли, присоединенным к российскому государству) было характерно как для светского революционно-демократического направления, так и для лучших представителей русского религиозного ренессанса конца XIX-начала XX века. «Немец» Иван Ильин не имеет общего ни с теми, ни с другими: народ у него описывается полицейским понятием «бунтующая масса», интеллигенция же есть «отравители», «парализующие государственную волю». Ильину одинаково неприятны что Кропоткин, что Толстой, что Бердяев - о чем он открыто и заявляет [12].
Полемика 1926 года между Бердяевым и Ильиным - это не просто эмигрантский спор: это две противоположные этики. Это продолжающаяся поныне борьба противоположных трактовок русской истории, различающихся не по линии материализм/идеализм, а скорее по линии духовная свобода/ религия Кесаря.
В наши дни говорящие головы интернета из книг Бердяева подхватили «Философию неравенства» и «Новое средневековье». Цитируют их для своих нужд, либо со знаком «плюс», либо со знаком «минус». Не утруждая себя ни знанием биографии, ни пониманием идейной эволюции русского философа. “Философия неравенства” - единственное произведение Н. Бердяева, которое полно и достаточно систематически излагает его политические выводы, взгляды и позиции», - самоуверенно заявляет Олег Матвейчев, статусный современный реакционер, депутат Госдумы, до недавнего времени профессор Высшей Школы Экономики [13]. Однако Бердяев публично отречется от указанной книги, в «Самопознании» об этом сказано прямо: «В самом начале 18-го года я написал книгу «Философия неравенства», которую не люблю, считаю во многом несправедливой и которая не выражает по-настоящему моей мысли» [14].
«Философия неравенства», как и «книжка» с названием «Новое средневековье», есть курьез в творчестве Бердяева, работы, от которых он впоследствии либо дистанцируется, либо отречется. Это продукт временной духовной слабости и обиды. Это эмоциональная реакция на высылку из России и жестокости Гражданской войны, но никак не целостное выражение его политического мировоззрения, никак не квинтэссенция его мысли. Примечательно, что Матвейчев, утверждая «единственность» книги и сопоставляя «Философию неравенства» с более ранними (или написанными в ту же пору) «Философией свободы» и «Смыслом истории», забывает, что у Бердяева будет еще четверть века плодотворной философской и публицистической работы, когда появятся его ключевые произведения числом более десяти. Ключевые, в том числе по политическим вопросам, с политическими выводами прямо противоположными выводам «Философии неравенства». Матвейчев сознательно не упоминает в статье ни одной из этих книг, по-видимому, жизнь Бердяева для него заканчивается в 1923 году, в обронзовелой реакционности a la de Maistre [15]. К счастью, все было ровным счетом наоборот.
От анафемы к диалогу
После переезда в Западную Европу я в эмоциональной подпочве вернулся к социальным взглядам моей молодости, но на новых духовных основаниях. И произошло это вследствие двойной душевной реакции - реакции против окружающего буржуазно-капиталистического мира и реакции против настроений русской эмиграции.
По основным своим эмоциям - я скорее «левый», революционный человек, хотя в особом, духовном смысле…Я не мог выносить засилья правого эмигрантского общественного мнения. У всех было впечатление, что у меня произошло радикальное «полевение».
(Николай Бердяев, «Самопознание»)
В самом деле, за исключением «Смысл творчества» (1916), все главные работы были написаны Бердяевым в годы парижской эмиграции: в 1930-е и, особенно, 1940-е годы [16]. В отличие от большинства других пассажиров «философского парохода», поднимаемые Бердяевым идеи персонализма и коммюнотарности окажутся созвучны европейским духовным исканиям межвоенного и послевоенного времени, тогдашнему экзистенциальному и антропологическому повороту в философии. Популярность Бердяева, его погруженность в европейский философский контекст и модернистские теологические дискуссии, год от года будут только возрастать. Бердяев - один из немногих отечественных мыслителей, кто смог повлиять на интеллектуальную жизнь Европы. Пожалуй, только влияние Александра Кожева было более значительным.
Более того, в статьях и книгах 1940-х гг. Бердяев по сути проговаривает то, что в 1960-х в странах Европы будет привлекать всеобщее внимание под именем диалога между христианами и марксистами, что развернется в пору Второго Ватиканского собора и энциклик «красного» папы Иоанна XXIII.
Послушаем Бердяева, вот его слова, обращенные к христианам:
«Мысли Маркса, особенно молодого Маркса, об отчуждении и овеществлении должны быть признаны гениальными» [17].
«Нужен не страх коммунизма и не антикоммунистический фронт, который неотвратимо превращается во фронт фашистский, а христианизация и спиритуализация коммунизма, при признании в нем положительной социальной правды» [18].
«Христианское сознание может принять социальную систему коммунизма и должно признать, что капиталистический строй держится скрытым насилием. Но христианское сознание не может допустить отнесение какого-либо человека исключительно к царству дьявола и отрицания в нем образа Божьего. Это относится ко всем борющимся в мире сторонам. Христианское сознание не может не признать независимости духа от общества и глубины личной совести от какого-либо социального коллектива» [19].
«Поздний» Бердяев оказывается удивительно созвучным будущим крупнейшим европейским теологам левого толка, вроде Юргена Мольтмана и Иоганна Баптиста Меца. Как впрочем, и размышлениям Жака Эллюля.
Диалог 1960-х подразумевал «взаимное оплодотворение» марксизма и христианства. Все чаще высказывалось мнение, что атеизм - это не содержание, а всего лишь одна из исторических предпосылок марксизма, обусловленная идеологическим контекстом или временем его появления. Признавая социальную правду марксизма, упомянутые христианские богословы указывали на необходимость более глубокой разработки теории субъективности, способной раскрыть диалектику освобождения. Сами марксисты также осознавали, что детерминистских концепций, унаследованных от Энгельса и II Интернационала, с их дальнейшим упрощением в сталинистских компартиях, определенно недостаточно. Как заметит Сартр, суждения в духе «Флобер - мелкий буржуа» мало, что объясняют в развитии общества и культуры.
Взгляд на марксизм как «теорию исторической инициативы» (Роже Гароди) или «конкретную утопию» (Эрнст Блох), в свою очередь, обнаруживал общее с персоналистским прочтением христианства и эсхатологическим видением радикальных богословов. «Теплый красный цвет» открывал себя в зеркале религиозного свободомыслия.
Бердяев готов признать атеизм одним из путей богопознания, атеисты могут оказаться близки к святости; в статье, посвященной гражданской войне в Испании, мы находим следующие слова: «Атеисты могут быть лучше тех, которые почитают себя ортодоксальными христианами, справедливее, человечнее, свободолюбивее, бескорыстнее, жертвеннее. Чернышевский был атеистом, но он был близок к святости, в то время, как средние православные стояли на довольно низком моральном уровне… Атеизм может быть диалектическим моментом богопознания, очищением богопочитания от элементов идолопоклонства» [20].
Сказанное созвучно размышлениям Пазолини начала 1960-х годов, видевшего в Марксе и Грамши религиозный тип. Гениальный ученый, живший с женой и детьми в лондонском Сохо в ужасной нищете, перед которой бледнеет нищета римских «боргата» [21]. Революционер, родом из бедной Сардинии, «боровшийся из чистого альтруизма и своей жизнью явивший высокий идеал (мы можем определить его, несомненно, аскетическим), ради которого бросил вызов тюрьме, мучениям и смерти» [22]. И тот, и другой, по мнению выдающегося итальянского писателя и кинорежиссера, воплощали духовность в самом точном смысле.
Персонализм и теология освобождения
В 2021 году на русском языке вышла написанная в 1990-е книга «Война богов. Религия и политика в Латинской Америке», обращающаяся к истории теологии освобождения. Её автор, член IV Интернационала Микаэль Лёви, подчеркивает значительное влияние французского философа Эмманюэля Мунье и журнала Esprit на становление социально-критической христианской мысли в Латинской Америке. Эту же связь Лёви выделял в своей московской лекции 2012 года в книжном магазине «Фаланстер» [23]. Однако кто серьезнейшим образом повлиял на мировоззрение самого Мунье, на его решительное движение «влево»? Кто был среди духовных отцов Esprit? Присутствуя на учредительном собрании журнала и среди авторов самого первого номера. Кто оставался учителем и другом редакции (как изначальной, так обновленной в 1934 году) все последующее время, активнейшим образом участвуя в работе философских групп Esprit [24]? Это был Николай Бердяев. Приехав в Россию из Франции и вспомнив Мунье, стыдно не сказать ничего про Бердяева.
Только не надо Бердяева записывать в «теологи освобождения»: его богословие иное. Однако упомянутое латиноамериканское направление теологии вряд ли бы появилось без предшествовавшего ему философского течения персонализма и движения левых католиков во Франции. Несправедливо забытый персонализм Esprit, давший европейской философии, помимо Мунье, такого значимого мыслителя как Поль Рикёр (много ли нынешних марксистов могут похвастаться знанием философии Маркса и Альтюссера на уровне рикёровских чикагских лекций по идеологии и утопии?), служил мостом между новейшей социалистической мыслью и радикальным богословием. Отталкиваясь от Бердяева, Мунье движется к новому пониманию труда, обнаруживая общее в гуманистическом прочтении Маркса и христианском учении об искуплении: «Точка зрения марксизма, утверждающего, что миссия человека заключается в том, чтобы гуманизируя природу, вернуть вещам их достоинство, совпадает с христианской позицией, согласно которой человек призван искупить себя в труде и тем самым искупить материю, которую он в своем падении увлек за собой в бездну. Учение Маркса о ценности практической деятельности (praxis) есть своего рода обмирщенная христианская концепция труда» [25].
Российским левым одно время была очень мила теология освобождения. При отсутствовавшем понимании, что это такое. Борис Кагарлицкий обнаруживал её признаки у Гейдара Джемаля, хотя последний высказывался о латиноамериканской теологии освобождения с явным пренебрежением, а зюгановцы начала 2000-х - у православных попов. «Прогрессивная форма религии», кажется, так это называлось. Когда кто-то из тусовки, устав от жизненных невзгод или алкоголя, поворачивал в сторону религиозности, не обрывая при этом старых дружеских связей, вспоминали словосочетание «теология освобождения», не задаваясь вопросом что стоит за этим очень специфическим типом богословия, сложившимся в 1960-е годы в ряде стран Латинской Америки и совершенно невозможным в условиях Москвы XXI века.
Либо «черного кобеля религии не отмоешь добела», либо «теология освобождения», этакая модная штучка с «пылающего континента» и идеологической индульгенцией за «прогрессивность». Больше «левые» ничего не знали и знать не хотели. Даже самые культурные из них, вроде художника Арсения Жиляева, в конце нулевых не могли двух слов связать ни о русском религиозном сектантстве, ни о русской религиозной философии, ни о модернистском богословии в Западной Европе. «Мистики какие-то» - говорили они обо мне и моей диссертационной работе тех лет. Это не Негри с Вирно популяризировать, и даже не рассуждения о Бадью. Весной 2010-го я участвовал в так называемом «первомайском конгрессе творческих работников», проходившем в одном из крупных московских арт-центров. Несмотря на название, это было очень скучное, рутинное мероприятие «для галочки». Помню, устав от рекламы «постопераистских» несуразностей и бесконечных самовосхвалений участников «конгресса», я бродил по этажам «Фабрики» и случайно встретил канадскую художницу, как выяснилось, происходившую из среды духоборов, более того, из фридомитов или Sons of Freedom, то есть наиболее радикального крыла канадских духоборов, долгое время остававшихся головной болью канадского правительства. Она не имела никакого отношения к упомянутому мероприятию, но беседа с ней была много интереснее, нежели у «первомайских». Вернувшись на «конгресс» и рассказав о произошедшей встрече, я обнаружил, что его участники попросту не знали кто такие духоборы, это было вне их интересов. Духоборы - это не их бизнес, и знать о существовании духоборов ничего не нужно. Глупо с них что-то требовать: они - дельцы совриска, а не всесторонне развитые князья Кропоткины. Однако когда в середине 2010-х учредители и спонсоры «Винзавода» выделили солидные гранты на проекты о русском космизме, эти же люди из левой тусовки, абсолютно чуждые религиозно-философским поискам России конца XIX-начала XX вв. (во всем их многообразии), рванули штамповать банальности про Николая Федорова и Андрея Платонова, пересказывая давно известные вещи.
Ноябрь 2021
Михаил Ларинов, кандидат философских наук
[1] https://www.youtube.com/watch?v=sbAOmTeP0W8
[2] Lowrie Donald A., Rebellious prophet: a life of Nicolai Berdyaev/ Donald A. Lowrie. - Harper&Brothers, NY, 1960, 310 p.
[3] Spinka Matthew, Nicolas Berdyaev: Captive of Freedom. - Philadelphia,1950.
[4 ]Porret Eugene, Berdiaeff. Prophete des tempes nouveaux. - Neuchatel, 1951.
[5] Характеристика «христианский анархист» в отношении Бердяева впервые прозвучала в России, а не за рубежом. Еще в 1908 году так назвал философа член ЦК партии кадетов, историк Александр Кизеветтер. Однако в советское и постсоветское время вышла из употребления.
[6] Полторацкий Н.П. Россия и революция. Русская религиозно-философская и национально-политическая мысль XX века, Тенафлай (США): Эрмитаж, 1988. - с.121-124.
[7] В качестве примера укажу работу Фабиана Линде, вышедшую в Швеции в 2010-м году. Интересную сопоставлением мысли Николая Бердяева и Ганса Йонаса, исследованием их общей укоренённости в гностической традиции. См. Fabian Linde. The Spirit of Revolt Nikolai Berdiaev’s Existential Gnosticism. - Stockholm, 2010.
[8] Забавно, что Михаил Гершензон, прославивший «Вехи» своими словами про необходимость «благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной» впоследствии будет рукоплескать Октябрьской революции и петь дифирамбы Советской власти. Бердяеву же год издания «Вех» запомнился главным образом регулярными встречами с «бродячей Русью» религиозных сектантов в московском трактире возле церкви Флора и Лавра (иначе «Яма»). Наверное, так он стремился «оградиться от ярости народной».
[9]ВСХСОН - Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа, подпольная антикоммунистическая организация, существовавшая в Ленинграде в 1964-1967 гг. Разгромлена КГБ, лидеры организации были осуждены на длительные сроки лишения свободы.
Хотя в документах ВСХСОН можно обнаружить влияние «Нового средневековья», говорить о данной организации как о политическом выражении бердяевской мысли неуместно. Гораздо больше в материалах ВСХСОН и высказываниях его участников после освобождения заметны идеи Ивана Ильина, либо Семена Франка (в качестве либеральной альтернативы крайне правому Ильину). ВСХСОН гораздо ближе к солидаризму НТС (Народно-трудового союза), нежели к персонализму Бердяева, Мунье и журнала Esprit. Показательно высказывание лидера организации Игоря Огурцова, сделанное в 1990-е: «Все фундаментальные положения идейной платформы Белого движения - это и фундаментальные положения ВСХСОН. Мы считали Белую Идею жизненной и актуальной, когда в 1964 году создавали нашу организацию» (http://vshson.narod.ru/szms.html ), что никак не стыкуется с бердяевской политической мыслью, с самых ранних эмигрантских лет отрицавшей какую-либо актуальность «белой идеи».
[10] Бердяев Н. Кошмар злого добра / Путь. Орган русской религиозной мысли. №4, 1926 г., с.103-117.
[11] Ильин И.А. О сопротивлению злу. Открытое письмо В.Х. Даватцу (Белград, 1926 год)// Н.А.Бердяев pro et contra. Антология Книга 1, Спб, изд-во РХГИ, 1994. - с. 355.
[12] Там же, с. 347.
[13] https://politconservatism.ru/thinking/filosofiya-neravenstva-n-berdyaeva-manifest-liberalnogo-konservatizma .
[14] Бердяев Н.А. Самопознание: опыт философской автобиографии. - СПб.: «Азбука-классика», 2007 - с.268.
[15] Справедливости ради, отметим, что на Западе в 2021 году неожиданно обнаружился свой Матвейчев. Им стал Цончо Цончев (Tsoncho S. Tsonchev) из Университета Макгилла в Монреале, издавший в 2021 году книгу с интригующим названием «Личность и Общность. Политическая теология Николая Бердяева» (Person and Communion: The Political Theology of Nikolai Berdyaev). Цончев видит своей заслугой «открытие» для Запада бердяевской «Философии неравенства», до него почти сто лет никому не интересной и не нужной. Что совсем не странно, ввиду указанного отречения Бердяева от данной книги. Лишь в одной французской диссертации 1978 года обращались к разбору «Философии неравенства» - сообщает Цончев. При огромном количестве публикаций о Бердяеве на Западе, исследователи предпочитали обходить эту сомнительную книгу стороной. И вот спустя полвека её из пыльного чулана достаёт Цончев и содержательную часть своего сочинения («part three: communion», посвященную собственно политической теологии) строит, по сути, вокруг разбора одной единственной «Философии неравенства». В главе, посвященной социализму и анархизму, ссылок и упоминаний иных работ Бердяева так и вовсе нет - одна «Философия неравенства» и ничего больше!
[16] В «Самопознании» Бердяев в качестве своих наиболее значимых книг, помимо «Смысла творчества», выделяет следующие: «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения» (1934), «Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности» (1935), «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (1939), «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1941), «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» (1945), «Судьба человека в современном мире» (1934), «Истоки и смысл русского коммунизма» (1938), «Русская идея» (1946). Позже философской автобиографии «Самопознание» появились работы «Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения», а также «Царство Духа и царство Кесаря» (издана посмертно в 1951 году).
[17] Бердяев Н. Персонализм и марксизм / Путь. Орган русской религиозной мысли. №48, 1935 г.- с. 10
[18] Бердяев Н. Социальный переворот и духовное пробуждение (1946)// Бердяев Н.А. Истина и Откровение. - СПб, изд-во РХГИ, 1996, с.228
[19] Бердяев Н. Две морали (1946)// Бердяев Н.А. Истина и Откровение. - СПб, изд-во РХГИ, 1996, с.208
[20] Бердяев Н. Испанская трагедия перед судом христианской совести// Новый Град № 14, 1939. - с.23.
[21] Pasolini P.P. Marxismo e Cristianesimo (1964)// Pier Paolo Pasolini. Saggi sulla politica e sulla societa. Mondadori, - p.800.
[22] Pasolini P.P. Quasi un testamento )// Pier Paolo Pasolini. Saggi sulla politica e sulla societa. Mondadori, - p.866.
[23] http://falanster.podfm.ru/f/25/
[24] Апинтилиесей Киприан. «Личность» и «общение»: от Бердяева к Мунье// Вопросы философии №10, 2019. - с.132-141
[25] Мунье Э. Персонализм (1949)// Мунье Э. Манифест персонализма. - М.: Республика, 1999. - с.475.
*Примечание из "тёмных лет": упоминаемые в данном исследовании социолог Борис Кагарлицкий и журналист Александр Невзоров были внесены Росфинмониторингом в "Список экстремиcтов и террористов" в 2023 и 2024 году соответственно. Если Невзоров благополучно проживает в собственной недвижимости в Италии, откуда источает оскорбления в адрес своего бывшего патрона Путина, то Кагарлицкий после доноса был арестован и этапирован из Москвы в Республику Коми. С июля 2023 года он находится в местах заключения (с недолгим выходом на свободу в декабре 2023-го по февраль 2024-го). Как гласит вердикт органов российской юстиции: в своих высказываниях известный социолог "оправдывал терроризм".
Копирование или перепечатка материалов данного ЖЖ возможна только с разрешения его автора.
НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ: ОТДЕЛИТЬ ЗЕРНА ОТ ПЛЕВЕЛ (ЧАСТЬ 2)
НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ: ОТДЕЛИТЬ ЗЕРНА ОТ ПЛЕВЕЛ (ЧАСТЬ 3)
(К грядущему столетию «философского парохода»)
СОДЕРЖАНИЕ:
Два полюса эмигрантской мысли
От анафемы к диалогу
Бердяев и марксизм XX века
Сумерки «Нового средневековья» (а был ли чай с Муссолини?)
Пароход ушел навсегда, или мичуринские огурцы совдеповской философии
Два полюса эмигрантской мысли
Безграмотнее Путина, что в одном предложении валдайской реплики про Бердяева допустил сразу две фактические ошибки[1], может быть только светоч интернет-интеллектуализма Невзоров со своим «наповалом» от 24 октября.
Николай Бердяев, в сентябре 1922 года вынужденно покинувший Советскую Россию (но не Советский Союз, его тогда еще не существовало), не был ни «мракобесом», ни охранителем, ни консерватором. Перечислять Бердяева через запятую с Иваном Ильиным - постыдная безграмотность. Это два прямо противоположных полюса русской эмигрантской мысли. У них никогда не было ни общей философии, ни общего мировоззрения. Невзоровские выражения «провинциальный метафизический бред» и «русский извод Аненербе» вполне уместны в отношении фашиствующего государственника Ивана Ильина, любимого философа Путина, но никак не применимы к Бердяеву. Всемирно известному мыслителю, неоднократно номинированному на Нобелевскую премию и, что более важно, оказавшему значительное влияние на развитие европейского модернистского богословия, его заметный сдвиг «влево».
Действительно, на Западе Бердяев более известен как «бунтующий пророк» [2], «христианский революционер» [3], «пророк нового времени» [4], «христианский анархист» [5], «эсхатологический анархист» [6], как философ и богослов, во многом предвосхитивший подъем модернистских течений христианства в середине XX века, с их «левой» социальной проблематикой и радикальным антропологическим видением. Зарубежная библиография Бердяева огромна: еще при жизни его книги были переведены на 14 языков. И в наше время в Западной Европе продолжают защищаться диссертации, выходить интересные книги по философии Бердяева [7]. Его мысль по-прежнему волнует. Лишь для России он «консерватор» и «мракобес». И никто больше.
К сожалению, Путиным и Невзоровым безграмотность не ограничивается. Среди российских левых Бердяева принято склонять в той же компании с Ильиным или, по советской традиции, в рамках пресловутого «веховства», без особого понимания, чем действительно был сборник «Вехи» и какое место Бердяев в нем занимал. Однако даже в скандально известных «Вехах» Бердяев не консерватор. Его статью «Философская истина и интеллигентская правда» правильнее рассматривать в качестве самокритики русского интеллигентского сознания. Между этой статьей Бердяева и подходом составителя сборника Гершензона есть серьезная разница, её трудно не заметить [8]. По своей политической позиции Бердяев представлял в то время левый полюс «освобожденчества», то есть тогдашнего русского либерализма. Это никак не обращение к «духовным скрепам» в духе Победоносцева, никак не «черносотенный заскок» и даже не восславление буржуазии как «могучего орудия Божьего дела на земле» (Гершензон). Нужно быть дремучим «совком», чтобы все сваливать в одну кучу, как поступает Невзоров, трактующий Бердяева через наивно-компилятивные сочинения членов ВСХСОН, полученные от кэгэбешника-дедушки или от преподавателей ленинградской духовной семинарии начала 1980-х, ранее состоявших в упомянутой организации [9].
Учение Ильина о государстве, столь милое сердцу Никиты Михалкова или Владимира Путина, Бердяев прямо называл антихристианским, «языческой реакцией, возвратом к языческой абсолютизации и языческому обоготворению государства». «Мне редко приходилось читать столь кошмарную и мучительную книгу, как книга И.Ильина «О сопротивлении злу силою» - с таких слов Бердяев начинает разбор упомянутой книги в журнале «Путь» летом 1926 года [10]. «Удушение», «инфернальный нормативизм и морализм», «антиисторизм», «чувство фарисейской самоправедности», «ложная поза героизма и непримиримой воинственности» - данные характеристики работы Ильина позаимствованы не из публицистики острого на язык Троцкого, они взяты из статьи Бердяева.
Обращаясь к поднимаемым в книге вопросам о смертной казни и необходимости «крестового похода» против большевизма, Бердяев прямо противопоставляет Ильина всей традиции независимой русского религиозной мысли, начиная с Владимира Соловьева: «Ильин - не русский мыслитель, чуждый лучшим традициям нашей национальной мысли, чужой человек, иностранец, немец». А ведь это только лето 1926-го! Боль от изгнания из России еще не прошла! Тем не менее, Бердяев не желает иметь ничего общего с озлобленным консерватизмом автора «О сопротивлению злу силой» и ему подобных.
Не менее ценно признание самого Ильина, озвученное в полемике против Бердяева. Начиная с цитат апостола Павла про покорность властям и продолжая перечислением средневековых русских правителей и церковных иерархов, призывавших «крестом и мечом» карать врагов, смутьянов и восставших крестьян, Ильин, называя «непротивленцами» критиков государственного насилия, задается вопросом: «Что же могут выдвинуть господа двусмысленные непротивленцы против этой православной традиции?» И сам отвечает: «Традицию русской сентиментальной интеллигенции XIX в. До г.Бердяева и г.Айхенвальда включительно…И когда г.Бердяев отрешает меня как «чужого человека, иностранца, немца» от этой фальшивой интеллигентской традиции, то я отрешился от нее сам и уже давно. Ибо следую традиции древнеправославной, русско-национальной; а для нее иностранец не я, а господа сверхгуманные непротивленцы…» [11] Более откровенно сказать невозможно.
Вопрос только в том - существовала ли русская культура, которой можно гордиться, вырвавшаяся из рамок глубокой провинциальности, сказавшая нечто новое о человеке не только стране, но и всему миру, до упомянутой «сентиментальщины» XIX века? Любому образованному человеку известно, что нет.
Конечно, у нас были средневековые вольнодумцы из Новгорода и Пскова, стригольники и «жидовствующие», однако надежда на русский ренессанс была растоптана Иваном III и его сыном, огнем и мечом утверждавших своё господство. Москва не оставила вечевым республикам никакого шанса. Конечно, у нас были радикальные нестяжатели и антитринитарии, часто связанные с землями Литовской Руси или нашедшие там прибежище, с критикой феодальных порядков открывавшие гуманистическое мировоззрение. Но не они задавали тон. Что при жадном интригане Иване Калите, а затем при московских царях, что при «великих» Петре и Екатерине, несмотря на новую столицу, европейский покрой платьев и дворцы, построенные иностранными мастерами, доминировали все те же жестокость, презрение к народу и неуважение к личности. Торжествовал все тот же палач и насильник из «Епифанских шлюзов» Андрея Платонов, голый по грудь и в шароварах, на вопрос заключенного Перри - «где твой топор?» - безумно хохоча отвечающий: «я с тобой без топора справлюсь».
Культуры как откровения о человеке в традиции, столь почитаемой Иваном Ильиным, не было. Она по-настоящему появляется лишь в XIX веке у нашей интеллигенции, когда высокий уровень знаний и образования соединился с радикальным этическим неприятием порядков самодержавной России. Часто развитое этическое чувство доходило до прямой сакрализации народа (трудящихся классов) как общности угнетенных. Такое внимание и уважение к угнетенному народу (а также к этническим группам, помимо их воли, присоединенным к российскому государству) было характерно как для светского революционно-демократического направления, так и для лучших представителей русского религиозного ренессанса конца XIX-начала XX века. «Немец» Иван Ильин не имеет общего ни с теми, ни с другими: народ у него описывается полицейским понятием «бунтующая масса», интеллигенция же есть «отравители», «парализующие государственную волю». Ильину одинаково неприятны что Кропоткин, что Толстой, что Бердяев - о чем он открыто и заявляет [12].
Полемика 1926 года между Бердяевым и Ильиным - это не просто эмигрантский спор: это две противоположные этики. Это продолжающаяся поныне борьба противоположных трактовок русской истории, различающихся не по линии материализм/идеализм, а скорее по линии духовная свобода/ религия Кесаря.
В наши дни говорящие головы интернета из книг Бердяева подхватили «Философию неравенства» и «Новое средневековье». Цитируют их для своих нужд, либо со знаком «плюс», либо со знаком «минус». Не утруждая себя ни знанием биографии, ни пониманием идейной эволюции русского философа. “Философия неравенства” - единственное произведение Н. Бердяева, которое полно и достаточно систематически излагает его политические выводы, взгляды и позиции», - самоуверенно заявляет Олег Матвейчев, статусный современный реакционер, депутат Госдумы, до недавнего времени профессор Высшей Школы Экономики [13]. Однако Бердяев публично отречется от указанной книги, в «Самопознании» об этом сказано прямо: «В самом начале 18-го года я написал книгу «Философия неравенства», которую не люблю, считаю во многом несправедливой и которая не выражает по-настоящему моей мысли» [14].
«Философия неравенства», как и «книжка» с названием «Новое средневековье», есть курьез в творчестве Бердяева, работы, от которых он впоследствии либо дистанцируется, либо отречется. Это продукт временной духовной слабости и обиды. Это эмоциональная реакция на высылку из России и жестокости Гражданской войны, но никак не целостное выражение его политического мировоззрения, никак не квинтэссенция его мысли. Примечательно, что Матвейчев, утверждая «единственность» книги и сопоставляя «Философию неравенства» с более ранними (или написанными в ту же пору) «Философией свободы» и «Смыслом истории», забывает, что у Бердяева будет еще четверть века плодотворной философской и публицистической работы, когда появятся его ключевые произведения числом более десяти. Ключевые, в том числе по политическим вопросам, с политическими выводами прямо противоположными выводам «Философии неравенства». Матвейчев сознательно не упоминает в статье ни одной из этих книг, по-видимому, жизнь Бердяева для него заканчивается в 1923 году, в обронзовелой реакционности a la de Maistre [15]. К счастью, все было ровным счетом наоборот.
От анафемы к диалогу
После переезда в Западную Европу я в эмоциональной подпочве вернулся к социальным взглядам моей молодости, но на новых духовных основаниях. И произошло это вследствие двойной душевной реакции - реакции против окружающего буржуазно-капиталистического мира и реакции против настроений русской эмиграции.
По основным своим эмоциям - я скорее «левый», революционный человек, хотя в особом, духовном смысле…Я не мог выносить засилья правого эмигрантского общественного мнения. У всех было впечатление, что у меня произошло радикальное «полевение».
(Николай Бердяев, «Самопознание»)
В самом деле, за исключением «Смысл творчества» (1916), все главные работы были написаны Бердяевым в годы парижской эмиграции: в 1930-е и, особенно, 1940-е годы [16]. В отличие от большинства других пассажиров «философского парохода», поднимаемые Бердяевым идеи персонализма и коммюнотарности окажутся созвучны европейским духовным исканиям межвоенного и послевоенного времени, тогдашнему экзистенциальному и антропологическому повороту в философии. Популярность Бердяева, его погруженность в европейский философский контекст и модернистские теологические дискуссии, год от года будут только возрастать. Бердяев - один из немногих отечественных мыслителей, кто смог повлиять на интеллектуальную жизнь Европы. Пожалуй, только влияние Александра Кожева было более значительным.
Более того, в статьях и книгах 1940-х гг. Бердяев по сути проговаривает то, что в 1960-х в странах Европы будет привлекать всеобщее внимание под именем диалога между христианами и марксистами, что развернется в пору Второго Ватиканского собора и энциклик «красного» папы Иоанна XXIII.
Послушаем Бердяева, вот его слова, обращенные к христианам:
«Мысли Маркса, особенно молодого Маркса, об отчуждении и овеществлении должны быть признаны гениальными» [17].
«Нужен не страх коммунизма и не антикоммунистический фронт, который неотвратимо превращается во фронт фашистский, а христианизация и спиритуализация коммунизма, при признании в нем положительной социальной правды» [18].
«Христианское сознание может принять социальную систему коммунизма и должно признать, что капиталистический строй держится скрытым насилием. Но христианское сознание не может допустить отнесение какого-либо человека исключительно к царству дьявола и отрицания в нем образа Божьего. Это относится ко всем борющимся в мире сторонам. Христианское сознание не может не признать независимости духа от общества и глубины личной совести от какого-либо социального коллектива» [19].
«Поздний» Бердяев оказывается удивительно созвучным будущим крупнейшим европейским теологам левого толка, вроде Юргена Мольтмана и Иоганна Баптиста Меца. Как впрочем, и размышлениям Жака Эллюля.
Диалог 1960-х подразумевал «взаимное оплодотворение» марксизма и христианства. Все чаще высказывалось мнение, что атеизм - это не содержание, а всего лишь одна из исторических предпосылок марксизма, обусловленная идеологическим контекстом или временем его появления. Признавая социальную правду марксизма, упомянутые христианские богословы указывали на необходимость более глубокой разработки теории субъективности, способной раскрыть диалектику освобождения. Сами марксисты также осознавали, что детерминистских концепций, унаследованных от Энгельса и II Интернационала, с их дальнейшим упрощением в сталинистских компартиях, определенно недостаточно. Как заметит Сартр, суждения в духе «Флобер - мелкий буржуа» мало, что объясняют в развитии общества и культуры.
Взгляд на марксизм как «теорию исторической инициативы» (Роже Гароди) или «конкретную утопию» (Эрнст Блох), в свою очередь, обнаруживал общее с персоналистским прочтением христианства и эсхатологическим видением радикальных богословов. «Теплый красный цвет» открывал себя в зеркале религиозного свободомыслия.
Бердяев готов признать атеизм одним из путей богопознания, атеисты могут оказаться близки к святости; в статье, посвященной гражданской войне в Испании, мы находим следующие слова: «Атеисты могут быть лучше тех, которые почитают себя ортодоксальными христианами, справедливее, человечнее, свободолюбивее, бескорыстнее, жертвеннее. Чернышевский был атеистом, но он был близок к святости, в то время, как средние православные стояли на довольно низком моральном уровне… Атеизм может быть диалектическим моментом богопознания, очищением богопочитания от элементов идолопоклонства» [20].
Сказанное созвучно размышлениям Пазолини начала 1960-х годов, видевшего в Марксе и Грамши религиозный тип. Гениальный ученый, живший с женой и детьми в лондонском Сохо в ужасной нищете, перед которой бледнеет нищета римских «боргата» [21]. Революционер, родом из бедной Сардинии, «боровшийся из чистого альтруизма и своей жизнью явивший высокий идеал (мы можем определить его, несомненно, аскетическим), ради которого бросил вызов тюрьме, мучениям и смерти» [22]. И тот, и другой, по мнению выдающегося итальянского писателя и кинорежиссера, воплощали духовность в самом точном смысле.
Персонализм и теология освобождения
В 2021 году на русском языке вышла написанная в 1990-е книга «Война богов. Религия и политика в Латинской Америке», обращающаяся к истории теологии освобождения. Её автор, член IV Интернационала Микаэль Лёви, подчеркивает значительное влияние французского философа Эмманюэля Мунье и журнала Esprit на становление социально-критической христианской мысли в Латинской Америке. Эту же связь Лёви выделял в своей московской лекции 2012 года в книжном магазине «Фаланстер» [23]. Однако кто серьезнейшим образом повлиял на мировоззрение самого Мунье, на его решительное движение «влево»? Кто был среди духовных отцов Esprit? Присутствуя на учредительном собрании журнала и среди авторов самого первого номера. Кто оставался учителем и другом редакции (как изначальной, так обновленной в 1934 году) все последующее время, активнейшим образом участвуя в работе философских групп Esprit [24]? Это был Николай Бердяев. Приехав в Россию из Франции и вспомнив Мунье, стыдно не сказать ничего про Бердяева.
Только не надо Бердяева записывать в «теологи освобождения»: его богословие иное. Однако упомянутое латиноамериканское направление теологии вряд ли бы появилось без предшествовавшего ему философского течения персонализма и движения левых католиков во Франции. Несправедливо забытый персонализм Esprit, давший европейской философии, помимо Мунье, такого значимого мыслителя как Поль Рикёр (много ли нынешних марксистов могут похвастаться знанием философии Маркса и Альтюссера на уровне рикёровских чикагских лекций по идеологии и утопии?), служил мостом между новейшей социалистической мыслью и радикальным богословием. Отталкиваясь от Бердяева, Мунье движется к новому пониманию труда, обнаруживая общее в гуманистическом прочтении Маркса и христианском учении об искуплении: «Точка зрения марксизма, утверждающего, что миссия человека заключается в том, чтобы гуманизируя природу, вернуть вещам их достоинство, совпадает с христианской позицией, согласно которой человек призван искупить себя в труде и тем самым искупить материю, которую он в своем падении увлек за собой в бездну. Учение Маркса о ценности практической деятельности (praxis) есть своего рода обмирщенная христианская концепция труда» [25].
Российским левым одно время была очень мила теология освобождения. При отсутствовавшем понимании, что это такое. Борис Кагарлицкий обнаруживал её признаки у Гейдара Джемаля, хотя последний высказывался о латиноамериканской теологии освобождения с явным пренебрежением, а зюгановцы начала 2000-х - у православных попов. «Прогрессивная форма религии», кажется, так это называлось. Когда кто-то из тусовки, устав от жизненных невзгод или алкоголя, поворачивал в сторону религиозности, не обрывая при этом старых дружеских связей, вспоминали словосочетание «теология освобождения», не задаваясь вопросом что стоит за этим очень специфическим типом богословия, сложившимся в 1960-е годы в ряде стран Латинской Америки и совершенно невозможным в условиях Москвы XXI века.
Либо «черного кобеля религии не отмоешь добела», либо «теология освобождения», этакая модная штучка с «пылающего континента» и идеологической индульгенцией за «прогрессивность». Больше «левые» ничего не знали и знать не хотели. Даже самые культурные из них, вроде художника Арсения Жиляева, в конце нулевых не могли двух слов связать ни о русском религиозном сектантстве, ни о русской религиозной философии, ни о модернистском богословии в Западной Европе. «Мистики какие-то» - говорили они обо мне и моей диссертационной работе тех лет. Это не Негри с Вирно популяризировать, и даже не рассуждения о Бадью. Весной 2010-го я участвовал в так называемом «первомайском конгрессе творческих работников», проходившем в одном из крупных московских арт-центров. Несмотря на название, это было очень скучное, рутинное мероприятие «для галочки». Помню, устав от рекламы «постопераистских» несуразностей и бесконечных самовосхвалений участников «конгресса», я бродил по этажам «Фабрики» и случайно встретил канадскую художницу, как выяснилось, происходившую из среды духоборов, более того, из фридомитов или Sons of Freedom, то есть наиболее радикального крыла канадских духоборов, долгое время остававшихся головной болью канадского правительства. Она не имела никакого отношения к упомянутому мероприятию, но беседа с ней была много интереснее, нежели у «первомайских». Вернувшись на «конгресс» и рассказав о произошедшей встрече, я обнаружил, что его участники попросту не знали кто такие духоборы, это было вне их интересов. Духоборы - это не их бизнес, и знать о существовании духоборов ничего не нужно. Глупо с них что-то требовать: они - дельцы совриска, а не всесторонне развитые князья Кропоткины. Однако когда в середине 2010-х учредители и спонсоры «Винзавода» выделили солидные гранты на проекты о русском космизме, эти же люди из левой тусовки, абсолютно чуждые религиозно-философским поискам России конца XIX-начала XX вв. (во всем их многообразии), рванули штамповать банальности про Николая Федорова и Андрея Платонова, пересказывая давно известные вещи.
Ноябрь 2021
Михаил Ларинов, кандидат философских наук
[1] https://www.youtube.com/watch?v=sbAOmTeP0W8
[2] Lowrie Donald A., Rebellious prophet: a life of Nicolai Berdyaev/ Donald A. Lowrie. - Harper&Brothers, NY, 1960, 310 p.
[3] Spinka Matthew, Nicolas Berdyaev: Captive of Freedom. - Philadelphia,1950.
[4 ]Porret Eugene, Berdiaeff. Prophete des tempes nouveaux. - Neuchatel, 1951.
[5] Характеристика «христианский анархист» в отношении Бердяева впервые прозвучала в России, а не за рубежом. Еще в 1908 году так назвал философа член ЦК партии кадетов, историк Александр Кизеветтер. Однако в советское и постсоветское время вышла из употребления.
[6] Полторацкий Н.П. Россия и революция. Русская религиозно-философская и национально-политическая мысль XX века, Тенафлай (США): Эрмитаж, 1988. - с.121-124.
[7] В качестве примера укажу работу Фабиана Линде, вышедшую в Швеции в 2010-м году. Интересную сопоставлением мысли Николая Бердяева и Ганса Йонаса, исследованием их общей укоренённости в гностической традиции. См. Fabian Linde. The Spirit of Revolt Nikolai Berdiaev’s Existential Gnosticism. - Stockholm, 2010.
[8] Забавно, что Михаил Гершензон, прославивший «Вехи» своими словами про необходимость «благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной» впоследствии будет рукоплескать Октябрьской революции и петь дифирамбы Советской власти. Бердяеву же год издания «Вех» запомнился главным образом регулярными встречами с «бродячей Русью» религиозных сектантов в московском трактире возле церкви Флора и Лавра (иначе «Яма»). Наверное, так он стремился «оградиться от ярости народной».
[9]ВСХСОН - Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа, подпольная антикоммунистическая организация, существовавшая в Ленинграде в 1964-1967 гг. Разгромлена КГБ, лидеры организации были осуждены на длительные сроки лишения свободы.
Хотя в документах ВСХСОН можно обнаружить влияние «Нового средневековья», говорить о данной организации как о политическом выражении бердяевской мысли неуместно. Гораздо больше в материалах ВСХСОН и высказываниях его участников после освобождения заметны идеи Ивана Ильина, либо Семена Франка (в качестве либеральной альтернативы крайне правому Ильину). ВСХСОН гораздо ближе к солидаризму НТС (Народно-трудового союза), нежели к персонализму Бердяева, Мунье и журнала Esprit. Показательно высказывание лидера организации Игоря Огурцова, сделанное в 1990-е: «Все фундаментальные положения идейной платформы Белого движения - это и фундаментальные положения ВСХСОН. Мы считали Белую Идею жизненной и актуальной, когда в 1964 году создавали нашу организацию» (http://vshson.narod.ru/szms.html ), что никак не стыкуется с бердяевской политической мыслью, с самых ранних эмигрантских лет отрицавшей какую-либо актуальность «белой идеи».
[10] Бердяев Н. Кошмар злого добра / Путь. Орган русской религиозной мысли. №4, 1926 г., с.103-117.
[11] Ильин И.А. О сопротивлению злу. Открытое письмо В.Х. Даватцу (Белград, 1926 год)// Н.А.Бердяев pro et contra. Антология Книга 1, Спб, изд-во РХГИ, 1994. - с. 355.
[12] Там же, с. 347.
[13] https://politconservatism.ru/thinking/filosofiya-neravenstva-n-berdyaeva-manifest-liberalnogo-konservatizma .
[14] Бердяев Н.А. Самопознание: опыт философской автобиографии. - СПб.: «Азбука-классика», 2007 - с.268.
[15] Справедливости ради, отметим, что на Западе в 2021 году неожиданно обнаружился свой Матвейчев. Им стал Цончо Цончев (Tsoncho S. Tsonchev) из Университета Макгилла в Монреале, издавший в 2021 году книгу с интригующим названием «Личность и Общность. Политическая теология Николая Бердяева» (Person and Communion: The Political Theology of Nikolai Berdyaev). Цончев видит своей заслугой «открытие» для Запада бердяевской «Философии неравенства», до него почти сто лет никому не интересной и не нужной. Что совсем не странно, ввиду указанного отречения Бердяева от данной книги. Лишь в одной французской диссертации 1978 года обращались к разбору «Философии неравенства» - сообщает Цончев. При огромном количестве публикаций о Бердяеве на Западе, исследователи предпочитали обходить эту сомнительную книгу стороной. И вот спустя полвека её из пыльного чулана достаёт Цончев и содержательную часть своего сочинения («part three: communion», посвященную собственно политической теологии) строит, по сути, вокруг разбора одной единственной «Философии неравенства». В главе, посвященной социализму и анархизму, ссылок и упоминаний иных работ Бердяева так и вовсе нет - одна «Философия неравенства» и ничего больше!
[16] В «Самопознании» Бердяев в качестве своих наиболее значимых книг, помимо «Смысла творчества», выделяет следующие: «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения» (1934), «Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности» (1935), «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (1939), «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1941), «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» (1945), «Судьба человека в современном мире» (1934), «Истоки и смысл русского коммунизма» (1938), «Русская идея» (1946). Позже философской автобиографии «Самопознание» появились работы «Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения», а также «Царство Духа и царство Кесаря» (издана посмертно в 1951 году).
[17] Бердяев Н. Персонализм и марксизм / Путь. Орган русской религиозной мысли. №48, 1935 г.- с. 10
[18] Бердяев Н. Социальный переворот и духовное пробуждение (1946)// Бердяев Н.А. Истина и Откровение. - СПб, изд-во РХГИ, 1996, с.228
[19] Бердяев Н. Две морали (1946)// Бердяев Н.А. Истина и Откровение. - СПб, изд-во РХГИ, 1996, с.208
[20] Бердяев Н. Испанская трагедия перед судом христианской совести// Новый Град № 14, 1939. - с.23.
[21] Pasolini P.P. Marxismo e Cristianesimo (1964)// Pier Paolo Pasolini. Saggi sulla politica e sulla societa. Mondadori, - p.800.
[22] Pasolini P.P. Quasi un testamento )// Pier Paolo Pasolini. Saggi sulla politica e sulla societa. Mondadori, - p.866.
[23] http://falanster.podfm.ru/f/25/
[24] Апинтилиесей Киприан. «Личность» и «общение»: от Бердяева к Мунье// Вопросы философии №10, 2019. - с.132-141
[25] Мунье Э. Персонализм (1949)// Мунье Э. Манифест персонализма. - М.: Республика, 1999. - с.475.
*Примечание из "тёмных лет": упоминаемые в данном исследовании социолог Борис Кагарлицкий и журналист Александр Невзоров были внесены Росфинмониторингом в "Список экстремиcтов и террористов" в 2023 и 2024 году соответственно. Если Невзоров благополучно проживает в собственной недвижимости в Италии, откуда источает оскорбления в адрес своего бывшего патрона Путина, то Кагарлицкий после доноса был арестован и этапирован из Москвы в Республику Коми. С июля 2023 года он находится в местах заключения (с недолгим выходом на свободу в декабре 2023-го по февраль 2024-го). Как гласит вердикт органов российской юстиции: в своих высказываниях известный социолог "оправдывал терроризм".
Копирование или перепечатка материалов данного ЖЖ возможна только с разрешения его автора.
НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ: ОТДЕЛИТЬ ЗЕРНА ОТ ПЛЕВЕЛ (ЧАСТЬ 2)
НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ: ОТДЕЛИТЬ ЗЕРНА ОТ ПЛЕВЕЛ (ЧАСТЬ 3)