Пoмни о зачатии! Memento conceptionis!
Как ни приятно порой унестись в будущее косморазума и киберутопии, но быстро замерзаешь в этих холодных пространствах и хочется поскорее вернуться к чему-то живому, очень здешнему, чтобы согреться.
Как потеплеть к людям?
Люди подчас предстают, особенно в официальной обстановке, такими скучными, холодными, заживо-мертвыми, что трудно испытать к ним участие, теплоту и любовь. А надо. Так заповедано. Есть для этого один верный способ: представить, как их зачинали.
Мне рассказывал Х., у которого потрясающая способность: глядя на человека, представить момент его зачатия и как родители любили друг друга. Он мысленно прослеживает обратно становление существа к его зародышу и к любовной игре, излившей этот зародыш.
Особенно когда это существо скушное: либо затертое, убогое, жалкое - либо, напротив, респектабельное, сановное, полное уважения к себе. Хочется это лицо растормошить, снять с него пыльный налет или мертвенный лоск. А что может растопить и заново воссоздать это лицо, как не олицетворенная в нем благородная страсть? И если в лице ребенка сливаются черты его родителей, то обратным толчком воображения можно вызвать саму сцену слияния тех двоих. Пусть он давно уже не ребенок - тем дерзновеннее задача для воображения.
Особенно бурно оно начинает играть в ситуациях, прямо противопоказанных любой игре: бюрократических, политических, служебных, библиотечных... Все застыло... хоть бы пролетела муха, но ее нет. Разве заманишь сюда хоть самую дешевую, дерьмовую муху - туда, где мухи дохнут со скуки? А воображение все может, оно звонче и шустрее тысячи мух... Оно смотрит в чье-то лицо и проигрывает обратно во времени любовную сцену. Потом, очнувшись, удивляется, что вокруг гораздо тише и скучнее. Стоит перед тобой какой-то хмырь и объясняет очередной пункт программы, а ведь... надо же... И вообще, зачем это нужно: переводить такой пыл, такие игры и стоны, в такое деловое лицо и монотонный голос? Как это устроилось - такое обеднение бытия, чтобы из любви двоих вышел совсем нелюбовный и нелюбящий человек. А ведь все, все вышли из любви, все наперечет, даже вот этот говнисто-зеленый, даже товарищ Суслов!..
Вот что онтологически удручает: что из какой ни на есть любви, или хотя бы страсти, желания, горячего излияния возникает холодный, твердый, заплесневелый субъект, которого, как хлеб месячной давности, ножом не расковырять. Или эта онтологическая бедность есть призыв к нашему богатству иного рода - этическому, эмоциональному: познавать, почитать и чувствовать данного человека, каким он был в незримом очертании, в том желании, которое его породило? Почувствовать в нем бурлящее семя, которым он был выдохнут в мир, выплеснут горячей волной, прежде чем стать общественным телом в костюме и манерах, "человеком как все"?
Можно ведь и под таким углом взглянуть на кишащих вокруг людей: все они - сделавшие карьеру сперматозоиды. Хвостиками они выгребли себя в стремнину жизни. И даже какой-нибудь оборванный бомж, со слезящимися глазами, - он тоже везунчик, проложивший себе путь из темных впадин бытия на его светлую поверхность. Подшустрился - и обогнал всех других, первым достиг заветной клеточки. Онтологически у этого бомжа общий на 99% удел с господами в элегантных костюмах, играющими в гольф или пирующими в ресторанах. Он дышит тем же воздухом, ходит по той же земле, пьет ту же воду, в жилах у него та же кровь. Он тоже сперматозоид, проложивший себе путь наверх, в высшее общество ходящих, едящих, глядящих, ковыряющих в носу, - в отличие от миллионов своих собратьев, оставшихся без ног, рта и носа.
И значит, ему есть что праздновать! Да здравствует то, что привело его на этот свет! Да здравствуют эти маленькие уловки, эти стреляющие глазки, эти проворные ручки, эти бьющиеся сердечки, душистые шейки, щекотные подмышки, влажные язычки! - все, все, все, что слово за слово, объятие за объятие привело бродяжку в этот мир, сделало его возможным и воплощенным. Пусть он бродит не только как бомж - пусть бродит как вино, пусть радуется и пенится теми пузырьками желания, один из которых в нем самом стал плотью и кровью. Ведь каждый из нас, живущих, обязан собою, своим бытием честному исполнению величайшей заповеди, данной человеку еще до грехопадения: "Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю..." (Бытие, 1:28). Будем почитать своих родителей, ибо они эту заповедь соблюли - в нас самих. Будем бережны к себе, чтобы в нас не угас родительский огонь, одаривший нас жизнью. И будем радоваться другим, и новорожденным, и старорожденным, даже если нам придется вообразить их бурливую жизнь до жизни.
Как потеплеть к людям?
Люди подчас предстают, особенно в официальной обстановке, такими скучными, холодными, заживо-мертвыми, что трудно испытать к ним участие, теплоту и любовь. А надо. Так заповедано. Есть для этого один верный способ: представить, как их зачинали.
Мне рассказывал Х., у которого потрясающая способность: глядя на человека, представить момент его зачатия и как родители любили друг друга. Он мысленно прослеживает обратно становление существа к его зародышу и к любовной игре, излившей этот зародыш.
Особенно когда это существо скушное: либо затертое, убогое, жалкое - либо, напротив, респектабельное, сановное, полное уважения к себе. Хочется это лицо растормошить, снять с него пыльный налет или мертвенный лоск. А что может растопить и заново воссоздать это лицо, как не олицетворенная в нем благородная страсть? И если в лице ребенка сливаются черты его родителей, то обратным толчком воображения можно вызвать саму сцену слияния тех двоих. Пусть он давно уже не ребенок - тем дерзновеннее задача для воображения.
Особенно бурно оно начинает играть в ситуациях, прямо противопоказанных любой игре: бюрократических, политических, служебных, библиотечных... Все застыло... хоть бы пролетела муха, но ее нет. Разве заманишь сюда хоть самую дешевую, дерьмовую муху - туда, где мухи дохнут со скуки? А воображение все может, оно звонче и шустрее тысячи мух... Оно смотрит в чье-то лицо и проигрывает обратно во времени любовную сцену. Потом, очнувшись, удивляется, что вокруг гораздо тише и скучнее. Стоит перед тобой какой-то хмырь и объясняет очередной пункт программы, а ведь... надо же... И вообще, зачем это нужно: переводить такой пыл, такие игры и стоны, в такое деловое лицо и монотонный голос? Как это устроилось - такое обеднение бытия, чтобы из любви двоих вышел совсем нелюбовный и нелюбящий человек. А ведь все, все вышли из любви, все наперечет, даже вот этот говнисто-зеленый, даже товарищ Суслов!..
Вот что онтологически удручает: что из какой ни на есть любви, или хотя бы страсти, желания, горячего излияния возникает холодный, твердый, заплесневелый субъект, которого, как хлеб месячной давности, ножом не расковырять. Или эта онтологическая бедность есть призыв к нашему богатству иного рода - этическому, эмоциональному: познавать, почитать и чувствовать данного человека, каким он был в незримом очертании, в том желании, которое его породило? Почувствовать в нем бурлящее семя, которым он был выдохнут в мир, выплеснут горячей волной, прежде чем стать общественным телом в костюме и манерах, "человеком как все"?
Можно ведь и под таким углом взглянуть на кишащих вокруг людей: все они - сделавшие карьеру сперматозоиды. Хвостиками они выгребли себя в стремнину жизни. И даже какой-нибудь оборванный бомж, со слезящимися глазами, - он тоже везунчик, проложивший себе путь из темных впадин бытия на его светлую поверхность. Подшустрился - и обогнал всех других, первым достиг заветной клеточки. Онтологически у этого бомжа общий на 99% удел с господами в элегантных костюмах, играющими в гольф или пирующими в ресторанах. Он дышит тем же воздухом, ходит по той же земле, пьет ту же воду, в жилах у него та же кровь. Он тоже сперматозоид, проложивший себе путь наверх, в высшее общество ходящих, едящих, глядящих, ковыряющих в носу, - в отличие от миллионов своих собратьев, оставшихся без ног, рта и носа.
И значит, ему есть что праздновать! Да здравствует то, что привело его на этот свет! Да здравствуют эти маленькие уловки, эти стреляющие глазки, эти проворные ручки, эти бьющиеся сердечки, душистые шейки, щекотные подмышки, влажные язычки! - все, все, все, что слово за слово, объятие за объятие привело бродяжку в этот мир, сделало его возможным и воплощенным. Пусть он бродит не только как бомж - пусть бродит как вино, пусть радуется и пенится теми пузырьками желания, один из которых в нем самом стал плотью и кровью. Ведь каждый из нас, живущих, обязан собою, своим бытием честному исполнению величайшей заповеди, данной человеку еще до грехопадения: "Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю..." (Бытие, 1:28). Будем почитать своих родителей, ибо они эту заповедь соблюли - в нас самих. Будем бережны к себе, чтобы в нас не угас родительский огонь, одаривший нас жизнью. И будем радоваться другим, и новорожденным, и старорожденным, даже если нам придется вообразить их бурливую жизнь до жизни.