Слово "нравиться" обычно воспринимается как более слабая степень того отношения, которая в сильной степени выражается словом "любить". Но в "нравиться" есть что-то такое, что в "любить" не укладывается, что-то более широкое и влекущее. Когда Цветаева пишет: "мне нравится, что вы больны не мной" и т.д. - это звучит вкрадчивее, осторожнее, осмотрительнее, чем "я вас люблю", а потому и неожиданно сильнее, особенно в устах Цветаевой, которая раздавала свое "люблю" (и столь же резкое "не люблю") направо и налево. В глаголе "нравится", мб., по причине его возвратности, есть внимание к природе самого предмета, который "нравит себя", сам внушает к себе чувство. "Ты мне нравишься" - субъект здесь "ты", а "я" - в дательном падеже, как косвенное дополнение, как предмет воздействия со стороны того, кто "нравится".
Здесь сам предмет чувства выступает как грамматический субъект, подобно предметам собственности в русской идиоматике: не "я имею книгу", а "у меня есть книга". Мб., для развития отношений собственности в России плохо, что предмет владения оказывается грамматическим субъектом, т.е. господствует над владельцем. Но для межчеловеческих отношений это хорошо: когда кто-то кому-то нравит-ся, когда предмет чувства активно предметствует, человечествует по отношению к чувствующему. Тогда как в выражении "я люблю тебя" субъект чувства выступает и как грамматический субъект, а предмет чувства оказывается в чисто объектной позиции. Звучит это, если вслушаться, резко, навязчиво и, по сути, безотзывно к самому предмету. "Я тебя люблю" - это звучит гордо: мое чувство, делай с ним что хочешь, а я вот такой, мне это присуще, тебе же выпало счастье быть тем предметом, на который падает моя любовь. Выражение "ты мне нравишься" более смиренное, вменяемое, кроткое, внимательное, отдающее должное тому, кто нравится. Это твое действие на меня, а не мое на тебя. По-английски это передать невозможно, как и русское отношение собственности "у меня есть..."