Похоронка, или "Ну ничего"
Примерно через полгода после начала войны моя тетя Софья Михайловна Эпштейн получила похоронку на своего мужа Михаила Михайловича Глазова. Она была в эвакуации с пятилетним сыном, и можно представить, что она испытала, открыв письмо. Привожу текст в оригинальном написании, только расставив точки.
6/XII 41 г.
Привет
Тов. Эпштейн София Михайловна
Сообщаю вам что много приходилось встречаться с вашими письмами и сегодня я решил написать. Верно это неочень Вас обрадует. Ну ничего. Ваш отец или муж Михаил Михайлович пал смертью храбрых в бою защищая родину. Вот что я могу вам сообщить. Ну ничего, мы за него отомстим в тройне. Так что наше дело правое и победа будет за нами.
С приветом к вам
Вот и всё, оно же "ну ничего".
А рядом на похоронке красной ленточкой приклеено фото дяди Миши с такой надписью:
Тов. Глазов М. М.
За славную службу в Красной армии и создание благоприятных условий для дела победы.
Награждаетесь Вашей личной фотографией.
Командир полка
/СУВОРОВ/
Слава Богу, оказалось, что дядя Миша не был убит. Это была ложная похоронка. Он был ранен, попал в плен, провел там несколько месяцев, потом ему удалось бежать - и много тяжелого испытать на родине, которая охотнее хоронила своих сыновей, чем принимала назад из плена. Об этих мытарствах он не рассказывал, в отличие от истории своего побега от немцев.
Дядя Миша был одним из самых жизнерадостных людей, каких я знал, - и доставлять радость людям стало его профессией. Он работал массовиком-затейником (ныне говорят "аниматором") в домах отдыха, санаториях, пионерлагерях. Разложив свой инвентарь из каких-то загнутых трубочек, он учил меня немудреным фокусам. Ниже одна из немногих его сохранившихся фотографий - "парадная", со всеми наградами, среди которых и почетный орден Красной Звезды.
Снимков дяди Миши сохранилось немного, потому что сам он и был главным семейным фотографом, его место было за, а не перед объективом. На последнем фото дядя Миша на работе, среди отдыхающих. Он стоит внизу справа, я слева, мне 10 лет.
Дядя Миша дожил до 86 лет, а сын его, мой двоюродный брат Эдик умер от рака в 34 года. Тетя Соня дожила до 91 года и до последних дней легко сбегала по ступенькам с третьего этажа многоквартирного московского дома. Когда в сентябре 2004 случился Беслан, тетя Соня сидела перед телевизором. Ей стало плохо, с инфарктом ее отвезли в больницу, где она вскоре умерла, - еще одна, неучтенная жертва Беслана.