Тайна обаяния (2)
4. Подделка. Харизма.
Обаяние невозможно подделать: как только им начинают пользоваться сознательно, оно не просто исчезает, но приобретает отрицательную величину, отталкивает, как любое позерство. Попытка быть непосредственным тут же выдает свою натужность; и хотя некоторым лицедеям удается разыграть и безыскусность - это уже искусство актера, а не обаяние личности.
Конечно, между естественным и наигранным обаянием нельзя проводить жесткое разделение. Сам наигрыш может приоткрывать свою детскую природу и в свою очередь становиться обаятельным. Трехлетние дети уже умеют играть своим обаянием, завлекать им. Но у взрослых есть опасность перерастания такой нарочитой детскости в манерность - и тогда прекращается сама игра, детскость застывает в маску на взрослом лице.
Следует особо очертить фигуру "обаятеля", который сознательно пользуется своими чарами для подчинения чужой воли, овладения сердцами женщин или их кошельком. В этом ряду стоит профессионал, "обаятельный жулик", типа Остапа Бендера. Жулик, лишенный обаяния, может оказаться профессионально непригодным. Но если позволительно говорить об обаянии таких авантюристов, то это не то первичное обаяние, которое умирает в подделке и фальши, а то, что возрождается на уровне самой авантюры. Эта легкая, беспечная манера поведения, с расчетом на "авось", сама по себе может восприниматься как обаятельная, приоткрывающая нечто уязвимое, детское в человеке, который, даже преследуя корысть, способен превращать жизнь в азартную игру. По сравнению со своими сообщниками и противниками, "великий комбинатор" выглядит не просто молодым по духу, но по-детски резвым, обаятельным, беззащитным в своих бесшабашных фантазиях.
Следует отличать обаяние от харизмы, присущей политическим вождям. Это особый, "сверхъестественный" дар подчинять себе волю других людей и вести их за собой; как правило, он служит инструментом подавления личности и магического овладения душой коллектива. Обаяние обнаруживает непосредственное, непроизвольное бытие человека, тогда как харизма - это волевое самоутверждение, свойственное вожакам стаи, особенно лидерам тоталитарного типа: Муссолини, Гитлеру, Сталину, Кастро… Если обаяние - это сила слабости, то харизма - это сила силы. И все-таки даже харизме трудно обойтись без обаяния. Советская пропаганда всячески старалась представить Ленина обаятельным, "очеловечить" его улыбкой, картавостью, прищуром глаз… "Знал он слабости, знакомые у нас, /как и мы, перемогал болезни" (Маяковский) - и все это ради того, чтобы доказать: вот он, "самый человечный человек".
5. По ту сторону морали. Игра
Обаяние - и в этом его общность с красотой - по ту сторону добра и зла. Наташа Ростова совсем не добродетельное существо, в отличие, например, от ее подруги Сони, которая послушна голосу разума и морали, верна своему возлюбленному Николаю Ростову и старается сдержать в Наташе игру страстей, отговорить ее от бегства с Анатолем Курагиным. Но Соня не обаятельна, она "пустоцвет". Обаяние лишено моральной окраски, как и дети по сути аморальны: им еще неведомо, "что такое хорошо и что такое плохо".
В чем, например, загадка обаяния Печорина? В нем есть стихия жизни, которая глубже его воли и сознания: то непостижимое для него самого, что очаровывает женщин и привлекает к нему Максима Максимовича и доктора Вернера. Из дневника Печорина видно, что он остается загадкой для самого себя. "Зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения... " Печорин тратит свою жизнь на "пустые хлопоты", вмешивается в дела контрабандистов, влюбляет в себя княжну Мери, к которой равнодушен, и Бэлу, которая ему быстро надоедает, ввязывается в дуэль с Грушницким - и при этом скучает, во всем сомневается и недоволен собой. Вот эта душевная маета, воля к жизни, которая не угадывает своей цели, увлекается чем-то ненужным, сознает свою тщетность и тем не менее заново устремляется на поиск приключений, - именно она делает Печорина обаятельным.
Таким образом, у обаяния есть и своя темная сторона, отрицательный магнетизм. Из персонажей Достоевского едва ли не самый обаятельный - Ставрогин. Это о нем сказано: "Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен!" Ставрогин - это углубленный, демонизированный вариант Печорина. «Я пpoбoвaл вeздe мoю cилy... Ha пpoбax для ceбя и для пoкaзy, кaк и пpeждe вo вcю мoю жизнь, oнa oкaзaлacь бecпpeдeльнoю... Ho к чeмy пpилoжить этy cилy - вoт чeгo никoгдa нe видeл, нe вижy и тeпepь…" Вот эта бесконечность проб, сочетание беспредельной силы и неспособности ее приложить к чему-либо и делают Ставрогина обаятельным. Если бы он нашел достойное применение своей силе, он бы стал героем или злодеем, но лишился бы своего обаяния, этой игры на грани разных возможностей.
В обаятельных людях часто поражает их никчемность, "лишность". Таковы герои знаменитых советских фильмов "Жил певчий дрозд" Отара Иоселиани и "Полеты во сне и наяву" Романа Балаяна, а также недавней кинорефлексии на ту же тему "Географ глобус пропил" Александра Велединского. Во всех этих характерах привлекает игра жизненных сил без определенной цели и практического приложения. Такие деятельные бездельники бывают особенно обаятельны, хотя в конце концов их, как правило, съедает пустота и бесцельность. Их любят женщины и дети, потому что они живут нерасчетливо и непредсказуемо; от них всегда ждешь подарка, потому что они легко себя раздают. Их главное занятие - это проживать жизнь в щедрой и тщетной трате. Как поэзия (по определению А. Драгомощенко) есть бесцельная трата языка, так обаяние - бесцельная трата жизни.
Если красота, по Канту, - это форма целесообразности без цели, то обаяние - это форма жизненности без цели, жизнь, играющая сама по себе, просто потому, что она и есть сама для себя цель. Конечно, речь не идет о бессмысленной жизни, переходящей в автоматизм и уже похожей на умирание, - как у героя "Смерти Ивана Ильича". Имеется в виду полнота жизни, переливающейся через край, а не скудость жизни, лишенной цели.
Сколько надо отваги,
Чтоб играть на века,
Как играют овраги,
Как играет река,
Как играют алмазы,
Как играет вино,
Как играть без отказа
Иногда суждено…
Пастернак, "Вакханалия"
Обаяние - это тоже игра "без отказа", без удержу, которая легко выходит за границы добра и зла. О всеобъемлющем значении игры для цивилизации написана известная книга Й. Хейзинги "Homo Ludens" (1938). Хотя игра сама по себе и бесцельна, но внутри нее постоянно возникают свои цели и функции, как в спорте или театре: выиграть самому, переиграть другого, перевоплотиться в персонажа... Обаяние - это вдвойне бесцельная, безотчетная игра, которая не отгораживает себя от жизни театральной сценой, или футбольным полем, или шахматной доской. Это не игра во что-то или в кого-то, а игра как свойство жизни. В этом случае было бы правильнее сказать Vita Ludens: играет не человек, а сама жизнь в нем - помимо его намерения и воли. Это и есть источник обаяния: жизнь в своей нестесненной жизненности. Это витальность без вето.
6. Обаятельность и обаяемость
Обаятельному человеку хочется подражать, иногда даже в мелочах, через которые он подпускает нас к себе. Заразительными бывают жесты, интонации, словечки. Есть личности, сумевшие обаять целую эпоху, породить легион подражателей, - такие как Джордж Броммель, основатель дендизма, или Коко Шанель, Лиля Брик. Про них можно сказать, что обаяние было их профессией. Я на разных этапах жизни бывал "обАян" разными людьми и в какой-то степени, сознательно или бессознательно, перенимал их черточки. Этому не стоит противиться, потому что, вбирая в себя черты других, мы создаем новых себя.
Обаяние - целостное воздействие другой личности, невольно влюбляющей нас в себя. Обаяние - самое человеческое, что есть в человеке. Благодаря такому стихийному воздействию мы, собственно, и становимся людьми в полном смысле слова, открываем других для себя и себя для других. Обаяние - более сильное проявление общечеловеческой эмпатии, чем приобретение знаний о разнообразии индивидов и культур из книг, фильмов, лекций. Единство человеческого рода осуществляется через множество непроизвольных, почти неосознаваемых влечений, которое передаются заразительными улыбками, жестами, мимикой. Шире откройте себя для таких воздействий, позвольте себя обаять, просто вбирая в себя то живое, теплое, детское, что исходит от других людей. Это одна из главных радостей быть человеком.
Хорошо быть обаятельным, но не менее важно быть обаяемым, чувствительным к обаянию других. Конечно, не все люди обаятельны - но ведь это зависит не только от них, но и от нас. Упражняя этот орган "седьмого" чувства, мы сможем воспринять очарование и таких людей, которые на первый взгляд лишены шарма или изюминки. На всякого малообаятельного найдется сильнообаяемый, способный воспринимать, как через увеличительное стекло, крошечные задатки обаяния в другом человеке. Обаяемость, умение очаровываться - одно из тех человеческих свойств, которые в свою очередь делают нас обаятельными.
Любовь к ближнему - это ведь не просто нравственная заповедь. Тогда она звучала бы иначе: выполняй свой долг, будь добрым и щедрым, сострадай, помогай и т.п. Но сказано иначе: возлюби. А любовь невозможна без влюбления, без стихийной, интуитивной, ничем разумно не мотивированной нежности к другому существу. Обаяние есть то, чем другой человек - именно как личность, а не мужчина или женщина - влюбляет нас в себя. Поэтому быть восприимчивым к обаянию, уметь влюбляться в людей - это путь к выполнению заповеди о любви к ближнему.
Так, передаваясь по кругу, обаяние усиливает наше чувство принадлежности общему роду. От вражды, гнева, обиды, насилия нас часто удерживает не чувство долга и не заповедь любви, а простое, необъяснимое, внеморальное и внерелигиозное "нечто", чему мы легче всего сдаемся, при этом не чувствуя себя побежденными: обаяние.