О философских чувствах
Чувствительное сердце есть богатый источник идей...
Николай Карамзин
Есть люди, которые умом создают себе сердце, другие - сердцем создают себе ум: последние успевают больше первых, потому что в чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувств.
Петр Чаадаев
Философия - не только мышление
Мы привыкли отождествлять философию с мышлением. Словосочетание "философская мысль" представляется самоочевидным, почти тавтологичным: философия есть мысль в ее высшем развитии. Ни в одном словарном определении философии - а их десятки и сотни - нет упоминания о философских чувствах, эмоциях, переживаниях. В англоязычном интернете словосочетание "философская мысль" (philosophical thought) встречается в сто раз чаще, чем словосочетание "философское чувство" (philosophical feeling) - соответственно 651 000 и 5 600, а в рунете - в пятьдесят раз, 332 000 и 6 500. Это говорит об огромной диспропорции рациональных и эмоциональных составляющих философии в общепринятых воззрениях на ее природу.
Мне представляется, что философскими бывают не только мысли, но и чувства. Среди многообразия чувств можно выделить такие, которые обращены к миру в целом, к законам бытия, к природе человека и благодаря своей универсальности поднимаются до ранга философских. Да и вообще почему фило-софия, как любовь к мудрости, должна проявляться только в мыслях, а не в чувствах? Ведь любовь - это чувство, да и мудрость - не только мысль, а скорее мыслечувствие, сплав того и другого: способность эмоционального наполнения мысли и интеллектуального наполнения чувства.
В "Притчах Соломона" Премудрость говорит о себе и о Боге: "...я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими. (Притчи Соломона, 8:30, 31). Здесь Премудрость представлена прежде всего в полноте своих чувств, как радость и веселье перед лицом Бога, и она разделяет эту радость с теми, кто любит ее.
Так какое же право имеет любовь к мудрости иссушать себя до рассудочных категорий и пропозиций, эмоционально опустошаться до аналитических суждений? Мысль сама по себе еще не образует софийной целостности.
Чем философские чувства отличаются от нефилософских?
Философская мысль отличается от нефилософской тем, что охватывает законы мироздания в целом. "Ваня - дурак" - мысль не философская, а "род человеческий глуп" уже философична. Точно так же обида на грубого, надоедливого соседа не входит в диапазон философских чувств, а горечь от несовершенства мироздания - входит.
У философски чувствительного человека отношение к миру превращается в эмоциональную драму. Его мучают, радуют, потрясают не отдельные явления, а мироздание в целом. "Екклесиаст" - книга философических чувств и переживаний. "И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все - суета и томление духа!" [Еккл 2:17] Это мысль или чувство? Очевидно, чувство, коль скоро оно выражается словами "возненавидел", "противны стали". Но предметом этого чувства являются не отдельные лица и события, а "жизнь" как таковая и "все дела, которые делаются под солнцем". И разрешается это чувство обобщающей мыслью: "все - суета и томление духа!" Мысль и чувство переходят друг в друга, поэтому можно говорить о философском умо-настроении или философском мысле-чувствии.
Предмет философских чувств - бытие как таковое и универсалии: единство и множество, свобода и необходимость, жизнь и разум, пространство и время, случай и закон. Чувство потерянного времени вследствие того, что не успеваешь выполнить намеченное, - это просто чувство. Но меланхолия всеобщей бренности и обреченности, неумолимого хода вещей, разрушающего все привычное, - это философское чувство.
В пушкинской трагедии Сальери испытывает к Моцарту не житейскую, но философскую зависть: зависть алгебры к гармонии, чувство величайшей несправедливости, доходящее до философского негодования. Мир неправильно устроен, если гуляке праздному достается гений, в котором отказано великому труженику. "Нет правды на земле.... Но правды нет и выше!"
Философическими могут быть боль и скорбь, если они переживаются за все человечество. "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала". Это начало радищевского "Путешествия из Петербурга в Москву" стало началом и всей русской философии, которая замешана на чувстве страдания и сострадания, на карамазовском вопросе об оправданности детской слезинки.
Еще одно важное философское чувство - удивление, которое Аристотель считал родоначальником философии как таковой, да и знания вообще. "Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим..." [Аристотель 1975, 69]. Аристотель показывает как житейское удивление переходит в философичное по мере того, как оно распространяется на "более значительное", на основы бытия, на происхождение Вселенной и т.п. Удивление - эмоция столкновения со странным, неизвестным, непонятным - побуждает задавать вопросы о природе привычных вещей, а тем самым и углубляться в их причины и далее в причины причин, до самых глубинных оснований всего сущего, которые и исследуются метафизикой.
Если удивление - начало философии, то оно же, в единстве с чувством благоговения, - и ее итог, как явствует из признания Иммануила Канта: "Две вещи наполняют душу постоянно новым и возрастающим удивлением и благоговением и тем больше, чем чаще и внимательнее занимается ими размышление: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне" [Кант]. Следовательно, не только удивление побуждает размышлять (Аристотель), но и размышление ведет к еще большему удивлению (Кант). Собственно, цель философии - не объяснять окончательно тот или иной предмет, а вести вглубь непознанного и непознаваемого, от тайны к тайне, от поверхностных чувств ко все более глубинным.
Диапазон философских чувств чрезвычайно широк:
Философское презрение - презрение к тем мелким обстоятельствам, частностям, жизненной суете, которые отвлекают от главного, от поиска смысла жизни, от выполнения своего высшего предназначения.
Философский гнев - гнев против несправедливого мироустройства, которое одним дает все, другим ничего, праведных мучит, а нечестивых ублаготворяет. Философское беспокойство - это тревога об ускользающем смысле целого, о том, что мир лежит в обломках и мысль не может собрать его воедино.
Философский страх - страх перед бытием, потому что оно непознаваемо, или перед небытием, потому что оно опустошительно, страх за свое маленькое "я", несоизмеримое с бесконечностью мироздания.
Философская грусть - грусть о том, что все проходит, нет ничего вечного под Солнцем, даже великие дела и люди обречены на забвение и живая собака лучше мертвого льва.
Философская мука описана в "Идиоте" Достоевского: "Мучило его то, что всему этому он совсем чужой. Что же это за пир, что ж это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства, и к которому он никак не может пристать. Каждое утро восходит такое же светлое солнце... каждая-то травка растет и счастлива! И у всего свой путь, и всё знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш. О, он, конечно, не мог говорить тогда этими словами и высказать свой вопрос; он мучился глухо и немо..."
Философское умиление. Допустим, я испытываю умиление, видя, как маленькое деревце упорно противится ветру, сгибается под его порывами, но потом выпрямляется. При этом я начинаю сопереживать всему слабому и восхищаться его внутренней силой, упорством и несгибаемостью малых сих. Именно такой род чувств лежит в основании книг даосизма, китайской мудрости, утверждающей, что гибкое и податливое сильнее твердого и жесткого.
Любое чувство, достигающее универсальности, может стать философским. Вообще философски значимая граница проходит не между мыслями и чувствами, а между житейскими, эмпирическими - и бытийными, универсными мыслями и чувствами. И здесь нужно поставить вопрос o природе самих универсалий, составляющих область философии. Под универсалией понимается общее понятие, общий признак многих явлений, например, "дом", "число", "ум", "животное", "человек", "тяжелое", "желтое". Но универсалией может быть и "радостное" и "печальное", "удивительное" и "умилительное", "страшное" и "скучное", если оно у большинства людей вызывает соответствующие чувства. Дело не в том, что чувство может стать предметом философского размышления, а в том, что чувство, обретая универсальность, само становится философическим. Философично не только мыслить о радости, но и испытывать радость, если эта радость обращена не к конкретным событиям или ситуациям, но ко множеству вещей, к построению мироздания в целом, к законам бытия. Можно назвать такие универсные чувства или философские сантименты "унисентименталиями" (unisentimentals).
Призвание философии
Я полагаю, что призвание философии - формировать не только наши мысли, но и чувства, способствовать их развитию и углублению. Не только интеллектуально объяснять мир, но делать нас чувствующими гражданами мироздания, т.е. восходить от чувств единичных, ситуативных, житейских - к мирообъемлющим. Эту задачу можно описать стихами Уильяма Блейка, заменив в них "видеть" на "чуять" (в значении "чувствовать"): В одном мгновенье чуять вечность, Огромный мир - в зерне песка, В единой горсти - бесконечность И небо - в чашечке цветка.
Чувство более сопряжено с целостной личностью и завладевает ею более бытийно и событийно, чем отвлеченная мысль. Философия, которая ограничивается только мыслями, суждениями, силлогизмами, анализом понятий, не доходит до уровня мудрости, т.е. не выполняет своего дисциплинарного предназначения. Великие философы: Платон, Кант, Шеллинг, Кьеркегор, Ницше, Соловьев, Хайдеггер, Ясперс, Сартр, Бердяев - проникнуты философскими чувствами и страстями, которые и определили масштаб их мысли. Без переживания мысль мелка и тавтологична. Чувство, вложенное в понятия, но из них логически не выводимое, отличает синтетические суждения от аналитических.
Сравним аналитическое суждение: "Все холостяки неженаты", - и синтетическое (апостериорное): "все холостяки несчастливы". В первом связь понятий основана на логическом анализе, во втором - на эмоциональном опыте. Когда Паскаль пишет о человеке: "мыслящий тростник", он вкладывает в это философское утверждение и сострадание к человеку, и восхищение им. "В отношении пространства, вселенная обнимает и поглощает меня как точку; мыслью же своею я обнимаю ее. <…> Мысль, стало быть, по природе своей есть нечто удивительное и несравненное" [Паскаль] Аналитическая философия лишена больших философских чувств, и напротив, синтетизм философского суждения может быть основан на их "взлетах" и "перепадах".
Одни философии более тяготеют к мысли, другие - к чувству. Например, гегелевская философия умозрительна, спекулятивна и ближе к логике (не случайно ее ядро - "Наука логики"), тогда как ницшевская философия - "веселая наука", и вообще не наука, а скорее мораль, причем имморальная. Она кипит страстями, далеко не всегда добродетельными: там и гнев, и обида, и страдание, и восторг, и месть, и отвращение, и любовь, и злость. У Ницше чувства порой перехлёстывают мысль, подавляют ее, делают ее чрезмерно раздражительной, экстатической.
Еще больше этим эмоциональным недержанием страдает Василий Розанов: он часто экстраполирует свои чувства за пределы мыслей, которые остаются мелкими или тривиальными: "Итак, мы с мамой умрем и дети, погоревав, останутся жить. В мире ничего не переменится: ужасная перемена настанет только для нас. "Конец", "кончено". Это "кончено" не относительно подробностей, но целого, всего - ужасно" [Розанов]
Здесь чувство есть: "ужасно", - а от мысли остается только та банальная констатация, что все кончается для умерших, а мир остается неизменным. Вообще англо-американская аналитическая философия и континентальная экзистенциальная философия (в том числе русская) - два крайних предела, за которыми мышление и чувство порой склонны освобождаться друг от друга. Как их воссоединить?
Призвание философии именно в том, чтобы мыслями раздвигать область чувств, придавать им всеобщность, - и чтобы чувствами раздвигать область мыслей, придавать им действенность. Философии необходимо пройти курс сентиментального воспитания, чтобы приобрести способность, по выражению исихастов, "погружать ум в сердце", переживать то, что она мыслит. Воспитание предельно емких чувств, относящихся к миру и к человеку, - важнейшая часть философского образования. На философских факультетах изучают различные школы, системы, идеи, но важно не только постигать категории мысли, т.е. образовывать свой ум, но и развивать философские чувства, способы переживания мира, удивляться великому в малом, страдать от неразрешимых противоречий бытия, воодушевляться диалектикой и т.д.
Без понимания философских чувств мы не поймем и хода истории, тех величайших событий, которые происходят под их воздействием. Маркс писал, что когда идеи овладевают массами, они становятся материальной силой. Но массами овладевают не просто идеи, а идеи-эмоции, всеохватывающие чувства, которые равнообъемны и равномощны идеям, относятся не к частному, а к коллективному опыту, распространяются на жизнь общества или всего человечества. Исторические процессы не в меньшей степени, чем индивидуальное поведение, диктуются эмоциями, только иного масштаба. Революцию совершает философская эмоция несправедливости мироустройства, озлобленности на существующий порядок вещей. Научными открытиями движет удивление перед загадками мироздания. В основе художественных произведений и технических изобретений лежит радость обретения свободы, позволяющей преодолевать сопротивление косного вещества и творчески преображать мир.
Лирическая философия: петь умом.
Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь умом. Первое послание к Коринфянам, 14:15
Бывают такие состояния ума, когда он воистину начинает петь. Мысль переполняется музыкальным ритмом и восторгом самовыражения - но при этом остается именно мыслью, выстраивается в ряды понятий, предпосылок, заключений, как у Ф. Ницше в "Так говорил Заратустра":
"Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!Сверхчеловек - смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Ониотравители, все равно, знают ли они это или нет....Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту. Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу" [Ницше 1990, 8,10].
Что это - философская лирика? Или это философия, но только лирическая, требующая присутствия лирического "я" и выражающая от первого лица прямые акты воли, обращенные к "вы": "я учу", "я заклинаю", "пусть ваша воля...", "не верьте тем..."
Ницшевский лиризм можно сравнить с поэтическим, например, у А. Пушкина:
"Но не хочу, о други, умирать.Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать"
или:
"Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена?"
Разница в том, что Пушкин не определяет и не систематизирует понятий "мысли", "страдания", "случайности", "судьбы" и т.д. Он сосредоточен на лирическом "я", через которое проходят разные побуждения, переживания, в том числе обращенные к высшим ценностям, к смыслу жизни. Ницше, наоборот, фокусируется именно на понятии "сверхчеловека" и систематически развивает его через весь "трактат-поэму", но развивает именно лирическим способом, как непосредственное воление мыслящего "я", взыскующего перехода от человека к сверхчеловеку. Это и есть лирическая философия, лирософия, где лирика служит философии, в отличие от философской лирики, где философия служит лирике.
Между тем, что такое философская лирика, понятно каждому: Омар Хайям, Дж. Донн, И. В. Гете, Ф. Тютчев, Р.М. Рильке, Н. Заболоцкий... А вот для лирической философии пока что не нашлось места в системе понятий. Даже если посмотреть по Гуглу: в русскоязычном интернете первое словосочетание встречается на полутора миллионах сайтов, а второе - всего 3 630, т.е. в соотношении 416:1. В англоязычном интернете соотношение 2:1, но следует учесть, что здесь гораздо более популярно выражение "метафизическая поэзия" ("metaphysical poetry"), которое встречается в 27 раз чаще, чем "поэтическая метафизика" ("poetic metaphysics"), соответственно 209 000 и 7 800. Между тем очевидно, что в философии есть место лиризму не меньше, чем в лирике - философизму. А. Августин, М. Монтень, С. Кьеркегор, Ф. Ницше, Р. Эмерсон, В. Розанов, Г. Марсель - это, в значительной своей части, лирическая философия, т.е. совокупность философских суждений от первого лица, прямое самовыражение мыслящего субъекта. И однако в каталогах даже крупнейших библиотек, где присутствуют самые экзотические рубрики, от "философии спорта" до "философии чучхэ", - нет рубрики "лирической философии".
При этом лиризм как род философии нельзя отождествлять ни с одним ее направлением. Экзистенциальная философия может быть лирической, как у Кьеркегора, а может быть эпической, как у Хайдеггера в "Бытии и времени". Точно так же и идеализм может быть лиричным (например, у П. Флоренского в "Столпе и утверждении истины") или не-лиричным (Вл. Соловьев). Уж на что, кажется, нелиричен материализм - но у Л. Троцкого и В. Беньямина можно найти примеры лирического марксизма. Можно, очевидно, говорить и о лирической теологии, например, в "Исповеди" Аврелия Августина - по контрасту с эпической теологией Фомы Аквинского.
Обсуждая разные философские направления, концептуальные системы, мы часто забываем о том, что философия, как всякая словесность, разделяется на роды и жанры, которые отчасти пересекаются с литературными. Лирическая философия заслуживает рассмотрения как особый, малоизученный род философской словесности, раскрывающей волевые акты и интенции мыслящего "я" в процессе его самосознания.
Мы знаем от Канта, что субъект неустраним из актов своего суждения о мире. Обычно философия стесняется своего лиризма и прячет его за претензиями на познавательную объективность, "научность". Лирическая же философия не скрывает своей укорененности в мыслящем субъекте и выражает ее системно. При этом субъектность (subjecthood), как источник философских чувств и способ самовыражения трансцендентального (в кантовском смысле) субъекта, следует отличать от чисто личной субъективности (subjectivity), присущей эмпирическому индивиду со всеми его личными наклонностями и переживаниями. Именно поэтому лирический образ философствующего "я" нужно отличать от биографического "я" автора; лирический герой философии часто выступает под гетеронимом, как ницшевский Заратустра или кьеркегоровские концептуальные персоны.
В каждом акте самопознания мы выходим за пределы себя как предмета познания, т.е. становимся "сверхчеловеками" по отношению к самим себе. Теорема Геделя о неполноте говорит о невозможности полного самоописания системы в рамках ее собственных аксиом, что ведет к динамике самой системы, ее переходу на новый уровень бытия. Лиризм философии - это и есть признак превосходства субъекта самопознания над собой как объектом, способ его самотрансценденции.
Таким образом, в более широком плане можно говорить не только o лирическом роде философии, но и о лиризме философии как таковой. Едва ли не главный вопрос философии - что такое сама философия, каково ее место в мире? Поскольку у философии, в отличие от более частных наук, нет своего отдельного, "позитивного" предмета, она постоянно занята условиями своей собственной возможности и/или необходимости. Поэтому все крупнейшие философы, от Платона и Аристотеля - через Канта и Гегеля - до Хайдеггера, Делеза и Деррида, в центр своих учений ставят вопрос о том, что такое философия и почему именно в их мышлении она получает самое полное обоснование. Философия насквозь саморефлексивна, обращена на себя, - и в этом плане соразмерна человеку, который, в отличие от прочих существ, не имеет заранее заданного места ("эко-ниши") в бытии и занят его поиском и обоснованием, прежде всего опять-таки через философию. Если человек - это животное, ищущее самого себя, то философия - это дисциплина, ищущая самое себя, занятая самоопределением.
Отсюда неизбывный, "родовой" лиризм философии, ведь обращенность субъекта на себя составляет суть лиризма. Философия лирична в том смысле, что постоянно говорит и мыслит о самой себе, о своих задачах, возможностях, границах, о том, что значит быть философом и почему мир нуждается в философии. По Аристотелю, метафизика - единственная из наук, цель которой - она сама. "И так же, как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя" [Аристотель 1975, 69]. Эта обращенность философии на себя определяет глубинный лиризм не только отдельных мыслителей, как Кьеркегор или Ницше, но и философии как таковой. В этом смысле и философия Гегеля, внешне наукообразная и "объективистская", на самом деле в целом, как проект и метод мышления, глубоко лирична, поскольку она рассматривает всю историю мироздания как пролог к самой себе, как самопознание абсолютной Идеи и ее самоотражение во всех зеркалах природы и общества. Вот почему тема лиричности в философии мне представляется не случайной, не "одной из", а центральной для философии как опыта самообосновывающей и самосозерцающей мысли.
https://www.youtube.com/watch?v=z6lBENVIWu0#t=2947